Рабиндранат Тагор - ...Это не сон! (сборник)
– Если ты не хотела этого сказать, так выходи. Конечно, если никого, кроме властителя небес, самого бога Индры[82], ты полюбить не можешь, то тебе ничего не остается, как стать отшельницей! На свете редко встречаешь то, что нравится, надо принимать вещи такими, как они есть. В этом и заключается благородство.
Раненная в самое сердце, Хемнолини сказала:
– Зачем ты так зло смеешься надо мной? Разве я говорила тебе что-нибудь о любви?
– Верно, не говорила. Но я же вижу, что ты ничуть не стесняешься выражать некоторым искренне расположенным к тебе друзьям свою несправедливую и беспричинную антипатию. Ты все же должна признать, что среди тех, с кем тебе приходилось встречаться, есть один, который в радости и горе, в почете и унижении всегда оставался верен тебе. За это я его очень уважаю. Если ты хочешь иметь мужа, который жизнь за тебя готов отдать, то его долго искать не придется, если же ты склонна заниматься поэзией…
Хемнолини вдруг встала:
– Ты не смеешь так разговаривать со мной. Что бы ни приказал мне отец, кого бы ни выбрал мне в мужья – я выполню его волю. Вот если откажусь повиноваться, тогда можешь говорить мне о поэзии.
Джогендро сразу смягчился.
– Не сердись на меня, Хем! Ты же знаешь, что когда я взволнован, то не владею собой, говорю, что придет в голову. Мы ведь с тобой вместе росли, я знаю, как ты скромна и как любишь отца.
С этими словами Джогендро ушел к Онноде-бабу. Оннода-бабу был у себя в комнате. Его терзала мысль о том, что Джогендро может жестоко обидеть Хем; он уже собирался пойти и прервать беседу брата с сестрой, когда явился Джогендро. Оннода-бабу выжидающе посмотрел на него.
– Хем согласна выйти замуж, отец, – объявил Джогендро. – Ты, конечно, думаешь, что я вынудил ее согласиться, – ничего подобного! Теперь, если только ты сам скажешь ей о своем желании, она не станет возражать против брака с Окхоем.
– Я должен сказать ей об этом?
– А ты думаешь, она сама придет к тебе и скажет: «Я выхожу замуж за Окхоя»? Хорошо, если ты не решаешься, я передам ей твою волю!
– Нет, нет! – испуганно воскликнул Оннода-бабу. – Я сам скажу ей все. Но к чему так спешить? Мне кажется, что нужно подождать еще несколько дней.
– Нет, отец, задержка может вызвать различного рода осложнения, тянуть больше нельзя.
Никто в доме не мог устоять перед настойчивостью Джогендро: если он чего захочет – не отступит, пока не добьется своего. Оннода-бабу в душе его побаивался и, чтобы прекратить этот разговор, ответил:
– Хорошо, я скажу.
– Сейчас самое подходящее время, отец. Хем сидит и ждет твоего решения. Покончи сразу со всем этим.
Оннода-бабу задумался.
– Тут нечего размышлять, – заметил Джогендро. – Иди к ней.
– Побудь здесь, Джоген, – попросил Оннода-бабу, – я пойду к ней один.
– Хорошо, – согласился Джоген.
Войдя в неосвещенную гостиную, Оннода-бабу услышал, как кто-то порывисто поднялся с кресла. Полный слез голос произнес:
– Свет погас, отец, я сейчас велю зажечь лампу.
Оннода-бабу понял, почему погас свет, и сказал:
– Не беспокойся, дорогая, зачем нам свет?
Он ощупью добрался до Хемнолини и сел с ней рядом.
– Ты не заботишься о своем здоровье, отец!
– На это есть своя причина, дорогая. Зачем мне заботиться, если я хорошо себя чувствую. Ты бы лучше о себе побеспокоилась, Хем.
Измученная Хемнолини не выдержала.
– Что вы все твердите мне одно и то же! – воскликнула она. – Это очень жестоко, отец! Я такая же, как и другие. Скажите, в чем выражается мое невнимание к своему здоровью? Если вы считаете, что мне необходимо принять какие-то меры, то почему не сказать об этом прямо? Разве я в чем-нибудь тебе перечила?
Последние слова ее заглушили рыдания.
– Никогда, милая моя, никогда, – проговорил Оннода-бабу, взволнованный и расстроенный. – Разве тебе нужно приказывать: ведь ты, моя дорогая девочка, знаешь все, что у меня на душе, и всегда поступала, как я хотел. Если мое горячее благословение будет услышано, всевышний сделает тебя счастливой на всю жизнь.
– Ты не хочешь, чтобы я навсегда осталась с тобой, отец? – спросила Хем.
– Откуда ты взяла, что не хочу?
– Я буду с тобой, пока брат не приведет в дом жену. Иначе кто позаботится о тебе?
– Заботиться обо мне?! Не говори так, родная. Привязать вас к себе для того, чтобы вы ухаживали за мной! Я не стою этого!
– Очень темно, отец, – заметила Хем. – Я принесу лампу.
Она принесла из соседней комнаты лампу и сказала:
– Из-за всех этих неприятностей я давно уже не читала тебе газет по вечерам. Хочешь, почитаю?
– Почитай, – ответил Оннода-бабу, поднимаясь, – посиди здесь, я сейчас вернусь, – и отправился к Джогендро. Он решил сказать сыну, что сегодня не смог поговорить об этом с Хемнолини и отложил разговор до другого раза, но когда Джоген спросил: «Ну как, отец? Говорил о свадьбе?» – Оннода-бабу торопливо ответил: «Да, говорил». Он боялся, как бы Джогендро снова не заставил Хемнолини страдать.
– Она, конечно, согласилась?
– Да, кажется, согласилась.
– Тогда я пойду сообщу Окхою!
– Нет, нет, сейчас ничего не говори ему, – с испугом воскликнул Оннода-бабу. – Пойми, Джоген, действуя так стремительно, ты можешь все испортить. Сейчас незачем кому-либо сообщать об этом. Мы, наверно, поедем на запад, а когда вернемся, все уладим.
Ничего не ответив, Джогендро ушел. Завернувшись в шарф, он тотчас же отправился к Окхою. Окхой в это время был погружен в изучение английской книги по бухгалтерии.
Джогендро вырвал книгу у него из рук и отшвырнул прочь.
– Это успеется, – заявил он, – а сейчас назначай день свадьбы!
– Что ты говоришь! – воскликнул Окхой.
Глава 39
Когда на следующее утро Хемнолини вышла из своей комнаты, она увидела, что Оннода-бабу молча сидит в шезлонге у окна своей спальни. В его комнате вещей было совсем немного: кровать да шкаф в углу, на одной стене висела вставленная в рамку выцветшая фотография покойной жены, на другой – шерстяной коврик ее работы. В шкафу лежали до сих пор нетронутыми все мелочи и безделушки, уложенные туда еще при ее жизни.
Остановившись позади кресла, Хемнолини нежно провела рукой по голове отца, будто отыскивая седые волосы, и проговорила:
– Идем, отец, выпьем сегодня чаю пораньше, потом пойдем к тебе в комнату, и ты опять будешь рассказывать мне о прошлом. Если бы ты знал, как я люблю тебя слушать!
За последнее время чуткость Онноды-бабу в отношении дочери настолько обострилась, что он моментально разгадал, почему Хем так торопилась с чаепитием. Скоро за чайным столом должен был появиться Окхой, и, для того чтобы избежать встречи с ним, Хемнолини хотела поскорее покончить с чаем и скрыться в уединении отцовской комнаты. Мысль, что Хемнолини стала пуглива, как загнанная лань, причинила ему жестокую боль.
Сойдя вниз, он узнал, что чай еще не готов, и с гневом обрушился на слугу. Напрасно тот пытался объяснить, что чай сегодня попросили раньше обычного, – Оннода-бабу заявил, что все слуги стали воображать себя господами и что нужно нанять специального человека, который бы вовремя их будил.
Однако слуга подал чай очень быстро. Обычно Оннода-бабу пил чай медленно, смакуя каждый глоток и разговаривая при этом с Хемнолини. Но сегодня он с необычной поспешностью выпил свою чашку.
– Ты куда-нибудь торопишься, отец? – с некоторым удивлением заметила Хемнолини.
– Нет, нет, – ответил Оннода-бабу, – просто если в холодный день выпьешь залпом горячего чая, то сначала хорошенько вспотеешь, а затем почувствуешь приятную свежесть.
Но не успел еще Оннода-бабу вспотеть, как в комнату вошли Джогендро и Окхой. Сегодня в туалете Окхоя была заметна особая тщательность. Грудь украшала цепочка часов, в правой руке он держал трость с серебряным набалдашником, в левой – какую-то книгу, завернутую в темную бумагу. Сегодня он не сел на свое обычное место, а придвинул кресло поближе к Хемнолини и, смеясь, обратился к ней:
– Ваши часы, видно, спешат сегодня!
Хемнолини даже не взглянула в его сторону и не ответила на вопрос.
– Хем, дорогая, пойдем наверх, – сказал Оннода-бабу. – Надо разложить на солнце мои зимние вещи.
– Ведь солнце не убежит, отец, – заметил Джогендро. – Зачем же так спешить? Хем, налей-ка Окхою чашку чаю. И мне тоже. Конечно, сначала гостю.
Окхой засмеялся.
– Вы видели когда-нибудь такое самопожертвование? Прямо второй сэр Филипп Сидней![83]
Хемнолини, не обращая ни малейшего внимания на его слова, приготовила две чашки чаю: одну она передала Джогендро, а другую резко подвинула в сторону Окхоя и взглянула на отца.
– Скоро станет жарко, нам будет трудно работать, – сказал он. – Пойдем сейчас же, Хем!
– Сегодня незачем сушить вещи! – воскликнул Джогендро. – Ведь Окхой у нас…
Тут Оннода-бабу пришел в ярость:
– Вам бы только принуждать! Только бы заставлять людей поступать, как вам угодно, пусть даже это стоит им жестоких страданий. Я долго терпел, но теперь довольно! Хем, дорогая, с завтрашнего дня мы с тобой будем пить чай наверху, у меня в комнате!
