Павел Федотов - Легенда о счастье. Стихи и проза русских художников

II. Деревня

Еще сизый туман над лугами,А от солнца по хвое лучи,Вот и встало оно над лесами,Взгомонились по небу грачи.

От скирдов протянулися тени,Поутру оживает гумно,Пред трудом преклоню я колени,Полюбил я работу давно.

Начинается день перепалкой,Каждый с делом рабочим спешит.Уж проснулись крикливые галки,Облака поднялися в зенит.

В поле ржанище все опустело,И кладушки легли на воза,Хорошо ты, мужицкое дело,Хороша и небес бирюза.

Гром прогремел стороною, лягушки в пруду раскричались.Крупный, как белый горох, дождь застучал по траве.Дальний порядок села занавесился частою сеткой.Миг – и ушло на поля облако дымом седым.Снова разведрился день, и сверкает зеленой щетинойС красною былкой в корню озимей пестрый ковер.«Быть урожаю, – решили тогда же в беседе на бревнахВ голос один мужики, – время с сохой поспешить».Утром, чуть-чуть жаворонок запел над полынной межоюИ, трепыхаясь, в зенит выше и выше пошел,Поле пестрело народом: шагая прямой бороздою,Пахарь за лошадью шел, звякал палицей в сошник.Рядом, лукошко с овсом перекинув на ленте суровой,Сеятель в землю бросал горстью наотмашь зерно,Возле телег молчаливо собаки дремали и лаемНе нарушали почин важного сельского дня.Только грачи, из ночевки с церковных берез подымаясь,Каркали в небе пустом, после за пахарем шли.Следом за ними стрижи прилетели, и долго их стая,Воздух пронзая крылом, реяла на вышине, —Знать, и они захотели почтить земледельца работу,Ревностный пахаря труд, дело святое земли.

Шумно ликует в ристалище неба крылатая стаяПтицы осенней: грачей, галок и с ними ворон.Слышится свист от гульбища, как будто бы буря проходит,День же с утра золотой, бабьего лета пора.В поле снопа не осталось, блестит на меже паутина,Через пустой косогор лентой дорога лежит.Стылый дымок над овином синеет; село на ладони;Видно, какие дела будний заполнили день:Бабка Аганя пестом обдирает сушеное просоИ на веретье потом сыплет из ступки крупу;Митрий Алешин повез умолот на Большую Водянку,В горку коню подсобив, он ухватился за гуж;А на гумне всей семьею молотит Степан оржаное,Сам, да жена, да мальцов пятеро, спорых к труду,Только мелькают тяпицы, в черед ударяя о землю.Даже трехлеток – и тот хочет за всеми поспеть, —Цеп ему сделал отец для забавы по росту и в меру,Им он поодаль стучит, бьет в колосок по зерну.

Хлебы испечь норовя, приступила с обычной сноровкойДарья-хозяйка, – она делала это вот так:В погребе гущу квасную ковшом зачерпнула до края,С теплой смешавши водой в липовой емкой квашне;Две плоскодонные чашки с мукой опрокинула следом,После, мутовкой взболтнув, к печке поставила греть,Чтобы в тепле этой ночью повыше поднялась опараИ без закала был хлеб, с крупной и пышной ноздрей.Сверху тряпицей покрыла и, фартук свой сняв, подвязала, —Чуть ли не баба теперь стала по виду квашня.Утром, тряпицу загнув, увидала хозяйка: недаромСлышно ей было сквозь сон, точно ворчал домовой,Дулся впотьмах пузырями и лопался с жалобным писком, —Это гуляло всю ночь тесто и липло к бокамПлотно закрытой квашни, а теперь все опало, как надо,След показавши густой более чем на вершок.«Тесто укисло», – решила хозяйка и всыпала соли,Бросив две горсти, затем долго мешала рукой,Голой до локтя, все время муку подсыпая. Как толькоКом загустел, кулаком Дарья ударила вниз,Дно не достала, а тесто от пальцев тянулось, как лента,В пленке пузырчатой сплошь, словно в стоячих глазах.Горстью комок оторвав, разваляла по чашкам с мукоюДарья, подбросила вверх полные чашки не раз,Даже, примету блюдя, широко покрутила рукою;На печь поставила в ряд чашки, чтоб тесто взялось.Стали хлеба подыматься; тут печку она затопила;Красным лизнул языком черные сучья огонь;Коркой с полена скоробясь, тогда береста затрещала,И разгорелся костер. Баба не раз и не дваТесто по чашкам до печки ходила проведать. Все вышеКом вылезал из краев; Дарья сказала себе:«Хлебы дошли!» – и, руку снабдив полновесным оружьемКухонных дел, кочергой, весь свой истоп загребла,Угли, как кудри в ряду, по краям от заслонки ровняя.Дальше, схватив помело, точно на миг обратясьВедьмой, всю золу смела без остатку веником мокрым,Чтоб уголек не пристал к корке исподней и зряОн не попортил красы пропеченного хлеба, – ведь этимМного гордится подчас баба, хозяйка-жена.Под приготовив на славу и бросив метлу на полати,Дарья с лопатой теперь стала справляться: раз, раз!И опрокинула чашку; и тесто в муке отвалилось,Пышность свою сохранив, – хлеб испечется неплох.Все посовавши, тут скутала печку хозяйка, заслонкуПлотно прикрыла к челу, вьюшки, блинок за блинком,дружку на дружку поклала и сбила задвижку.Запахла духом печеным изба. Время свое просидятХлебы и легкими станут, с подсушенной нижнею коркой,Так что руки не обжечь, если стряпню вынимать.Твердую корку хозяйка, как хлебы брала, прищелкнула,В чашки рассунула все жареным исподом вверх.А поостынут лишь, Дарья ножом каравай перекрестит,Тесно под груди прижмет, срежет горбушку в длину;И, коль случишься тут быть, обернется к тебе и промолвит,Свежий гостинец подав: «Съешь на здоровье ломоть!»

Кучу больших рогачей, круторогих в обхвате, раздвинув,Чапельник цепкий взяла баба: пекутся блины;В липовой кадке опара, туда и ныряет половник;Смазана маслом, шипит жаркая сковорода.Шлепнется тесто ноздристым, прилипчивым комом в середкуИ, разойдясь по краям, круг весь займет на огне.Полымя бок зарумянит, а чапельник сунется в печку, —Чтобы тот блин не сгорел, вынуть его на шесток.Нож с деревянною ручкой, скользнувши под испод немедля,Блин на весу обернет, снова тот сунут на жар.Вот и испекся. А вышел красавцем, с двойною сережкой,Пышен, поджарист, румян, коркой, как хворост, хрустит.Целую стопку сложила в тарелку таких же стряпуха,После на стол подала к ним из пера помазок,В масло топленое в чашке его обмакнуть не забыла.Коли ты в гости пришел, тут же садись и за стол.Мажь, не жалеючи сдобы: еда ведь на редкость какая!Блин и другой закусив, добрую бабу хвали.

Печку Анисья с утра протопила и, жар загребая,Старым гусиным крылом золу с загнетки смела.Стукнула жестью заслонки, заботливо под посмотрела,Щи, в чугуне прокипев, преют капустным листом,Каша в горшке разварилась и коркой поджаренной вспухла,В плошке свинины кусок салом избу продушил.Пыл от углей сберегая, Анисья завесила тряпкойПечку с чела, рогачи кряду поставила все,А кочергою баран заслонила и сунула вьюшки,Чтобы тепло по трубе только до борова шло.Кончив дела и махотки обсохнуть засунув в печурки,На печь полезла сама старые кости погреть,Кофту на средний кирпич от ожога под тело постлала,С теплой поддевкой затем долго возилась она,После решила и ею накрыться совсем с головою,Сонная дрема верней в эдаком разе возьмет.

В било, в чугунную доску, колотит мужик деревяшкой.Знак он народу дает, чтоб собирался на сход.Только что стадо прогнали, и утро за крышами рдеет,Осени ясной пора, бабьего лета конец.Звон услыхавши железный, идут мужики и степенноРечи ведут меж собой; ладно ль с уборкой полей.Все собрались: Николай, Тимофей, Адриан, Пантелеймон,Яков Баширов, Мысев, Пронин, Брызгалин Кузьма,Стенька Вавилов, Терехин Василий, Максим Агафонов,Трое Иванов, Петра два и Гришин Егор.Важное дело они обсудить порешили на нынче:Можно ли стадо пускать на озимя или нет.Первым сказал Адриан, рыжеватый мужик, со штанинойВ частых заплатах, в лаптях: «Озимь-то в былку пошла, —Коль не запустим скотину, без хлеба весь год насидимся,Вот мое слово: велеть, чтобы не медлил пастух.Я-то ему говорил, а пастух мне ответил: «Ты скажешь,Сделаю я, а весь мир мне по загривку и даст».Мешкать не следует, братцы», – тем речь Адриан и закончил,Сел на завалень, свернул тут же цигарку и ждал.«Правда! – то Пантелеймон вступился, мужик тороватый,С черной большой бородой, в валенках и в зипуне: —Только б коровы кормов не объелись, следить непременно,Лошадь ведь жвачку жует, та же глотает в живот».«Да постеречь не мешало б, – из кучки откликнулся Пронин, —На озимях лошадей, чтоб не ушли далеко».«Вот уж с неделю в Баракове скот весь по озимям ходит, —Молвил старик Тимофей, дед всей деревни он был. —Прежде и мы запускали, случалось, себя не корили, —После бывал урожай: конный не виден во ржах».Стенька Вавилов прибавил: «Как войлок озими стали,Выросли в дождь и тепло, в пору косою косить».«Братцы, пускать и решим, – рассудил Николай, – для работыСходное время стоит, зря не годится терять».Крепко надвинув шапки на лоб, мужики разошлися:Надо картошку копать иль молотить на гумне,Бревна тотчас опустели у двери Мысева амбара,Било покойно висит, случая нового ждет.

Бабка Сентябриха до грибов охоча,Только листик липы глянет золотым,Над трубой в деревне не повиснет дым,Подобрав подол (так росы не намочат),Бабка в лес плетется с кузовом пустым.Как сморчок по виду бабка Сентябриха,Кожица желтее восковой свечи,Полем над старухой каркают грачи,Только бор зеленый встренет гостью тихо,Ей под лапоть кинет вороха парчи.У корней средь моха грузди и совики,Розовых волвенок тесная семья.Белый гриб покажет желтые краяИспода, как масло. Рядом, невелики,Боровик-малина и валуй-скуфья.Бабка Сентябриха все сберет. ПоганкуПалкой поколотит, ворохнет листок.Так и есть: глядится молодой груздок!Видно, нынче утром вылез спозаранку.Бабка тут и шамкнет: «Ну, иди, милок!»Обойдет по лесу бабка все овраги,Ей давно грибные ведомы места,У какого корня, или у куста,Или у побитой грозами корягиГриб родится, – чует бабка неспроста.Оттого и нынче бабка с божьим даром,Сбор листом накрыла. До дому идет.В поле – бабье лето. Паутины лёт.Бабка, чтоб добычи не терять задаром,Кузов обернула задом наперед.

Двор белый как ладонь, светло, и все видать.Ночь месячна в звездах, горит снег хрусталями,Бежит от месяца тень робкая, как тать,От перекладины ложится костылями.

Спи, старый хрыч! Пора свой двор прибрать!И домовой кряхтит, нагнувшись над лаптями.Овцам бросает сноп (чтоб мягче было спать),Коровам чешет шерсть корузлыми ногтями.

Под лаской нежною скотине сладко млеть,Сощуривши глаза, размеренно сопеть,А домовой в дозор уходит за ворота.

Все старому нужда, все старому забота:Где сторожит беда? Не видно ли волков?И, руку козырьком, глядит в простор снегов.

Как эта мельница потрепана ветрами:Одно изломано, другого нет крыла;На крыше, по стене, меж ветхими столбамиТрава высокая так густо поросла.А мельника уж нет. Глядит за жерновамиЛишь старый домовой из темного угла…А ветер налетит и крылья закачает,И мельница вздохнет и стоном отвечает.

Тишина и покой умирающей ночи,Звезд прекрасных неслышный, размеренный бег.Месяц бледен, и тени короче…Спит туман на лугу, как белеющий снег.

Зазывает русалка. Плеснулась игриво.Плавником шевельнула. Вот машет рукой.Провалилась. В тумане ленивоЛеший лапоть плетет над рекой.

Зимний бес блудить заставил,Потерял я все пути,Много есть молитв и правил,Их на четках перечти.

В поле слышно песнопенье,То полночная яга.Отпусти ты прегрешенье,Замети следы, пурга!

Хлопья вьются несудом,Не найду родимый дом,Утомился ходом пешим,Повстречался с чертом-лешим,

Под микитки хочет взять,Длинным пальцем щекотать.Чур меня, слепые бесы,Чур, гуляки и повесы.

Здравствуй, русская зима!Ведьма плачется сама.

Кругом пустырь: снега, полынь да вешек строй.Налево – в Серкино, в Рожново путь – направо.В лощине мельница с поломанной ветлойИ стогом небольшим, где сложена отава.

На всем зима легла пушистой бахромой.Прикончилась в реке беспутная забава.Все черти вымерзли. Один лишь водянойОтвоевал себе местечко близ постава.Он дует из угла и плещется в воде,Гремит сосульками на длинной бородеИ гонит белый пар от мерзнущего плеса,

А ночью перейдет через окрепший лед,По-старчески кряхтя, все силы соберетИ ледяной рукой вертит, вертит колеса.

Потемнели ночи. Звезды поярчели.В тишине осенней слышен звук свирели.

Это Пан забытый, древний бог лохматый,Леший молчаливый, хмурый и рогатый,

У межей оржаных за седой полыньюВ травяную дудку дует над пустынью.

И летят от духа листья парчевые,Низовых туманов облака густые,

И, заклятьем тайным скованы, покорноПрипадают к нивам обнаженным, черным.

Подтаяло. Ноздрястый снег осел.С застрехи каплет. Куры спозаранкуКудахчут, и петух свой клич пропел.Подтыканы поневы наизнанку

У старых баб. Нет никого без дел:Сторновки на плечо взвалив вязанку,Идет мужик. За ним телок поспелИ корм жует, свинья грызет лоханку.

Вороны, галки – все орут без толку.Мальчишка-карапузик втихомолкуСебе готовит из полозьев лыжи,

Скрипит бадья и журавель сгибает,Ушат молодка верхом наполняет,И лапти хлюпают в навозной жиже.

Запахло талою землею,Навоз обмяк и побурел,Деревня с раннею зареюПолна хлопот и всяких дел.

Зима, ей скатертью дорога,Ушла с полей наверняка,И телки чешут у порогаАмбаров рыжие бока.

В пурыни распушились курыИ горлопанят петухи.Собаки, нос уткнувши в шкуры,Следят за скоками блохи.

На розвальнях проезда нету,Дорога пупом поднялась,Весенним солнцем разогрета,У крылец показалась грязь.

Ее разбрызнув сапогами,С ушатом, с ведрами, с бадьей,Молодки с карими глазамиВедут коров на водопой.

Ровно в колоду льется влага,С мохнатых морд бежит струя.А в небе галочья ватагаИ вздорный щебет воробья.

Едва туманами клубящаяся мглаС оттаявших бугров сползла на топь болотаИ ясный вспыхнул день, на землю низошлаВесенней кутерьмы спешащая забота.Для всех нашлись дела: вон бабы у селаВступили в жаркий спор, мальчишек рьяных ротаУж строится в полки. Навозный сор, зола —Для петухов и кур давнишняя работа.Враз топоры стучат. Ревет рогатый скот,Учуяв дух земли и сладостную негу.Весна! Свистят скворцы в скворечнях у ворот,И воробьи дождем осыпали телегу.И важный и большой за тощим старикомМирской шагает бык с отвислым кадыком.

Рассеялась, как дым, ночная мгла.Бледнея, звезды ясный лик скрывают.Восход зари все петухи селаПриветом велегласно возвещают.

Какая алая заря пришла!На небе облака, зардевшись, тают.Проснулось и село. Из-за углаАмбара стадо бабы выгоняют.

Косясь на шутки бойких молодух,Идет седой, маститый вождь-пастух,Его зипун прорехами богат.

В руках, как жезл, огромная дубина.За ним ревет, мычит на разный ладСпешащая на бедный корм скотина.

В избушке пахнет молодым ягненком,Вчера лишь окотилась пестрая овца.В передрассветной мгле спросонкуСтаруха охает. Болит у костреца.Тряпье горбом развесилось с полатей.Тулуп махорится дубленым рукавом.Молодка разметалась на кровати.Прижалась к армяку зардевшимся лицом.Рука висит на переплетах зыбки.Ребенок дремлет. Теплый воздух полон снов.И только кот, неугомонно-прыткий,Свершает свой обход вокруг пустых горшков.

Весна. Весенний гам. Торопятся капели,Срываясь жемчугом, пробить зернистый снег.Вот неожиданно сосульки загремели,С застрехи сорвались, рассыпав звонкий смех.

Дорога ухнула. И сколько канители,Пока обоз с пенькой до городских утехДотянет большаком. Погонщики взопрели,И сладкая мечта теперь томит их всех:

В трактире у окна заняв скрипучий столС клеенкой липкою, из вывернутых полИзвлечь горсть медяков не без скупого стона,

Оправить волосы и осенить крестомМаститый крупный лоб, чтоб, закусив, потомПить желто-бурый чай под хрипы граммофона.

III. Черед жизни