Александр Полежаев - Стихотворения и поэмы
125. Людовик XVII
Проснись, Капет!
1В то время небеса отверзлись голубые;В святой святых огни, как лавы золотые,Мгновенно разлились в блистаньях неземных.И праведных мужей божественные сонмыУзрели юный дух, к предвечному несомый На крыльях ангелов младых!
То был младенца лик, прекрасный, лучезарный,Бегущий навсегда земли неблагодарной,Под сению кудрей, с алмазною слезой.И с гимном торжества фаланги дев избранныхУкрасили венком из роз благоуханных Чело, объятое тоской!
2И голоса рекли из облака в то время:«Блаженствуй, юный дух! От тягостного бремя Бог крепости и сил Тебя освободил!А вы, архангелы, пророки, херувимы, Склонитесь перед ним: он царь!Воспойте — без вины злодеями гонимый, Он заслужил страдальческий алтарь!»
«Но где я царствовал? — спросила тень младая.—Я узник, я не царь! Давно ли тень ночная С темницей, мрачной и сырой, Меня внезапно разлучила? Скажи же, бог, владыко мой,Когда я царствовал? Темница мне могила; Отец мой пал от злобы палачей, Я — сирота; в кругу людей Давно, давно меня забыли; Меня всего священного лишили;Я мать свою ищу всегда в приятных снах,Я видел здесь ее, на светлых небесах!»
Архангелы в ответ: «Творец чадолюбивый Извлек тебя из бездны нечестивой, Воззвал к себе из страшных мест, Где царствуют тираны, кровопийцы,Где нарушают мир гробов цареубийцы И попирают дивный крест!»
«Итак, — он говорил, — моей суровой жизниЯ кончил длинный путь! Итак, посол обид,Покоя моего на лоне сей отчизны Тюремный страж не возмутит!У бога я просил в печали утешенья, Ужели он мольбе моей внимал?Ужели умер я — и цепь порабощенья С моею смертью разорвал?О, верьте мне! Я был достоин сожаленья!День каждый приносил мне лютые мученья!Когда же, слез моих не в силах затаить,Я плакал, — то один, без матери любимой,Которая б могла мой жребий нестерпимый Одной улыбкою смягчить!
Невинный и младой — весь ужас угнетенья Я, как злодей, переносил,И никогда не знал, какие преступленья Я в колыбели совершил! И между тем пред казнью этой вечной,Мне помнится, внимал я в сладкой тишинеИ гласам торжества и славы бесконечной,И доблестный народ эгидою был мне.И вдруг покрылось всё непостижимой тайной: Я стал добычею оков,И на земле, как лист, поблекший и случайный, Был подавле́н пятой врагов!
И бросили меня с глаголами проклятийВ темницу — далеко от солнечных лучей,Но вы знакомы мне, о сонмы милых братий,Вы часто надо мной вились во тьме ночей! Под кровожадными руками Моя весна, о бог мой, отцвела, Но я за них молю тебя с слезами, Прости им злобные дела!»
И пели ангелы: «С небесного ковчега Завеса пала пред тобой;Дух юный, приими крыле белее снега, Лазурней тверди голубой. Ты наш! Младенческие слезы Мы будем вместе собирать,И солнцев золотых пылающие розы Дыханьем светлым обновлять!»
3Умолк чудесный хор! Избра́нные внимали:Страдалец преклонил невинную главу,И вдруг среди небес миров мильоны стали,Услышан глас — и все познали Егову!
«О царь! Я даровал удел тебе суровый!Носил ты на земле не скипетр, а оковы. Но их, мой сын, благослови!Я врезал их в твои младенческие руки,Но юное чело избавлено от муки И от короны — не в крови!
Дитя, ты изнемог под бременем страданий —Меж тем когда цветы прекрасных ожиданий Росли вокруг твоих пелен.Но помни: вечный бог, спаситель твой могучий,Мой сын и царь, как ты, носил венец колючий — И крест был праведнику трон!»
<1837>126. Воспоминания детства
Мне было восемь лет, когда НаполеонОднажды пробегал народный Пантеон.Чтоб видеть мужа битв, увенчанного славой,От глаз моей родной укрылся я лукаво,Как молодой птенец от материнских крыл.Герой уже давно мой ум воспламенил:Мне чудились его сраженья и победы.Младенец, заводил я пылкие беседыО подвигах мечей под заревом огня;И мать моя в толпе страшилась за меня.И между тем, когда властитель знаменитыйЯвился, окружен блистательною свитой,И дети робкие шептали матерям:«Ужели это он, столь грозный королям?» —Непостижимый страх, невольный и священный,Внезапно оковал мой дух воспламененный.Ни шум народных волн, рассыпанных за ним,Подобно спутникам за солнцем золотым,Ни шляпа ветхая, светлей короны славной,Мелькавшая в толпах на голове державной,Ни сонмы данников, читавших приговорНа иглах золотых его гремучих шпор,Ни эти старые, седые гренадеры,Колонны твердые его великой сферы,Безмолвные с трудом, при кликах торжества,Как будто пред лицом земного божества,Ни этот пышный град коленопреклоненный,Лишь думой о любви к отчизне оживленный,Ни этот звучный хор — великий гимн побед:«Спасем и сохраним империю от бед!» —Ни всё великое, печатью вдохновеньяВонзенное в сердца, исполненные рвеньяК отчизне и к нему, могло меня сразить,Наполнить грудь мою каким-то исступленьем,—О нет, о нет, с другим, живейшим впечатленьемТоржественного дня я вышел из толпы!Я помню этот миг: муж славы и судьбы,Скучая торжеством, как жертвой бесполезной,Прошел суров и нем, как полубог железный!И вечером, когда упал уже с отцаВоинственный доспех старинного бойца,—Играя золотым, блестящим эполетом,Я робко предложил вопрос ему об этомВозвышенном челе, объятом тишиной;Отец не отвечал, поникнув головой.Но часто наша мысль волною разноцветнойСтруится в памяти, и след ее заветный,В волнении страстей, в бездейственной тиши,Врезается, как тень, во глубину души.Однажды вечером, под солнечным закатом,Когда по небесам, сияющая златом,Роскошно разлилась вечерняя заря,Как чистый фимиам небесного царя,Вдали от суеты столицы раскаленной,Отец увлек меня на холм уединенный,И там пленялись мы надзвездной красотой,—Я снова был объят знакомою мечтой…И с грустию в душе, как зеркало прозрачной,Невинно повторил вопрос мой неудачный:«Скажи, — я говорил, — скажи мне, отчегоПосланник божества, владыка, царь всего,Герой Наполеон, унылый и печальный,Мелькал среди толпы, как факел погребальный?»Тогда, мое чело открытое обняв,На дальний небосклон с улыбкой показав,«Мой сын, — ответил он, — не думай, что немаяХолодная земля — как масса гробовая,Бесплодна и мертва! О, верь! Живет она,Как воздух и огонь, как бурная волна!Всё дышит бытием в груди ее могучейИ движется, как вихрь молниеносной тучи,Когда она висит, сурова и грозна!Растений и плодов златые семенаИ днем и по ночам, как змеи молодые,Пронзают ей лицо и ребра вековые,Вокруг ее сосцов вращаются, кипятИ миллионом уст их, жадные, суша́т!Внутри ее горит неугасимый пламень:То образует он неоцененный камень,То влагу обратит в пленительный кристалл,То, в мраке растопив блистательный металл,Порою разольет рекою многоцветнойЕго над головой неодолимой Этны!..И, мать великая бесчувственных сынов,Для них она всегда под бременем трудов.Под ризою ночей, как гении свободы,Струятся из нее целительные воды,—И обнимает всё десницею своейОна — и плющ, и кедр, и нивы, и людей!Смотри же: всё на ней прекрасно и спокойно.Не может ей вредить ни вихрь, ни пламень знойный.Румяные плоды вокруг ее чела!Всё тихо, но меж тем, когда пучина злаВ ее груди таится и не плещет,Быть может, тысяча рабов трепещет,И нивы злачные без цвета и одеждПредстанут пред лицо обманутых надежд!..Так действует душа глубокая поэта,Когда, холодная и мертвая для света,Творит она свой мир, как мощный ураган.Так воин в тишине обдумывает план.Их грудь напоена зиждительною лавой,Которая зажжет зарницей величавойВ определенный час пространный небосклон.Но час еще далек! Таков Наполеон,Одевший рамена державной багряницей,Влекущий за своей победной колесницейНароды и царей на поприще войны,—Безмолвны перед ним великие страны!И что же? Удручен таинственною думой,Ты видел, он прошел безмолвный и угрюмый,—Быть может, о мой сын, давно его челоГрядущие судьбы из мрака извлекло!Быть может, мыслию пророческой томимый,Полсвета подарил он Франции любимойИ зрит уже Берлин, и Вену, и Милан,И Лондон, и Мадрид, и древний Ватикан,Несущие к нему торжественные дани.Закон и меч в его непобедимой длани!Колеблется земля под тронами царей,И между ними вдруг глава богатырей,Закованный в броню, как призрак Оссиана,Вселенной предстает с державой Карломана,И между тем, когда в уме его растетВеликих подвигов грядущий перио́д,Несметные толпы бойцов неустрашимыхРождаются, идут в рядах неодолимых.Конскрипт, охотник — всё подъемлется, шумит,Призывный барабан пред ставками гремит,Железом, бронзою все площади покрыты,На верфи исполин колеблется маститый,Ядро покоится в убийственном жерле,И флоты на морях, и войско на земле!Его стихия — гром, военная тревога,И, может быть, в душе земного полубога,В таинственной душе, сокрытой от людей,Создался новый мир из солнечных лучей».В другие времена, увенчанного славой,Как Цезаря, в стенах столицы величавойУвидел я опять избранного судьбой!..Пророчество отца уж не было мечтой:Как прежде, перед ним курились фимиамы,Но думы грозные и замысел упрямыйВиднелись на его возвышенном челе,Как черные пары на зе́ркальном стекле;За ним текли его когорты, легионы,Сто золотых орлов, развитые знамена,Огромные уста орудий боевыхТянулись посреди широких мостовых,Сурово преклонясь на тяжкие лафеты,Но скоро дивный блеск таинственной кометыИсчез и потонул в блистательной пыли.Наполеон прошел… И между тем вдалиПри имени его, стократно повторенномИ пушками в толпах народа разнесенном,Гремел, не умолкал язык колоколов,Сливаясь с тысячью приветных голосов,И громко славила великая столицаВ то время своего великого любимца!..
16–17 июня 1837ИЗ ДЕЛАВИНЯ
