Дмитрий Быков - Новые и новейшие письма счастья (сборник)
Чужие страсти русским похеру. Страна тиха не по сезону, все в полусне, и только Прохоров войти мечтает в еврозону. Европе впрыскивают камфору, а мы ликуем, мы газуем! Читатель ждет уж рифму «амфору». Читатель, как ты предсказуем!
Как обещала, не обманывая, пришла стабильность. Кризис прожит. Страна банановая, нановая, уже и рушиться не может. Умолкли все, о нас жалевшие, волнуясь об иных державах, и лишь составы проржавевшие порой слетают с рельсов ржавых.
Как глаз устал от этой рухляди, познавши все ее оттенки! Я не хочу, чтоб нечто рухнуло, но чтобы двигалось – хотел бы. А помнишь, как бывало ранее? Годами нет конца раздраю.
Живут Америка, Германия, и только мы как я не знаю. Все августы грозили путчами, а то пожар дивил планету… Зато теперь мы стали лучшими, поскольку нас, по сути, нету.
А как ругались, как мы крысились, как кости собственные грызли! Теперь кругом чужие кризисы, но кризис – это признак жизни. Мы стали пустошью великою, где правит мелочность и злоба. Боишься ты, что я накликаю?
Не бэ, читатель. Я не Глоба.
Спутниковое
Как задолбали этим путчем, занудным, как овсянка-сэр! Добро б мы стали чем-то лучшим, чем этот наш эсесесер, добро б мы сдвинулись куда-то или хоть выросли уже, добро бы радостная дата застала нас на рубеже, – но взгляд вотще повсюду шарит: просвета нет ни тут, ни там. Нас только то и утешает, что в Штатах тоже не фонтан. На юбилей хочу забить я, как неконформный индивид. Другое громкое событье меня сегодня вдохновит. Из многих радостей доступных в одной мне видится запал: мы запустили мощный спутник, и он немедленно пропал.
Он был мощнее всех в Европе, в нем было связи до фуя – и вот космические топи его сглотнули, не жуя! Заметьте, мы не так богаты – швырять рубли на баловство. Его нашли как будто Штаты, но оказалось – не его. Среди небес дождливо-смутных, чертя привычный их пейзаж, летал другой какой-то спутник – и не крупнейший, и не наш. Как это, в сущности, жестоко! Но в этом логика видна, что наша Русь, по слову Блока, «всегда без спутников, одна». Насмешки циников прожженных все беспардонней, все грязней… Мы – тот несчастный медвежонок, что все искал себе друзей – придите, типа, меду выдам, я весь культурный, я в штанах! – но так пугал их внешним видом, что все кричали: нах-нах-нах. Когда-то было время, братцы, до всяких этих перемен, – имел он спутников пятнадцать, потом четырнадцать имел, и мы неслись, антенны пуча, в холодной, пасмурной нощи – но разлетелись после путча, и все. Ищи теперь свищи. Ушли в невидимые выси, о прежней дружбе не стоня. Где Киев, Таллин, где Тбилиси, где, извините, Астана? И как мы их пустили сдуру в суровый, непонятный мир? Один наш друг – атолл Науру да броненосный Ким Чен Ир, и тот глядит на нас со смехом, коммунистическая знать… Я слышал, он опять приехал. Мощнейший спутник, что сказать. Финал могучего проекта: медведь досчитывает медь. Теперь нас любят только те, кто хотят остатки поиметь. С друзьями, впрочем, очень туго не сотый, не двухсотый год: имелись два любимых друга – своя же армия и флот, они исправно помогали, но нынче, Родина, глазей: ты, может, справишься с врагами, но берегись таких друзей. Когда посмотришь трезвым глазом на этот дружный легион… Теперь мы дружим только с газом, но погоди – уйдет и он.
Средь звезд, навеки неприступных, в далеком, млечном их дыму, когда представишь этот спутник – как хорошо сейчас ему! Как он летит в свободном небе, неуловим, неутомим… Страна моя! Не лучший жребий – быть вечным спутником твоим. Вот он летает в темпе вальса среди других небесных тел. Как счастлив тот, кто оторвался – но ни к кому не прилетел! Ату, голубчики, ловите. Твой спутник в бездне голубой летает по своей орбите – вокруг тебя, но не с тобой, из всех твоих реестров выбыл, нигде не числится строкой… Ей-богу, это лучший выбор. В конце концов, я сам такой. Не помню, что со мною стало, – должно быть, сделалось само: хоть я из твоего металла, на мне стоит твое клеймо, на мне печать твоих Евразий, твоих полковников и Ко, но между нами нету связи.
И я лечу. И мне легко.
А ты загадочно блистаешь, в своей песочнице резвясь.
Когда ты вновь собою станешь, я первый вылечу на связь.
Новый марш
Россия – такое место, где всех примиряет деготь. Все ждут от вас манифеста, чтоб тут же его раздергать на десять цитат, из коих торчит неопровержимо, что вы параноик, комик и в целом слуга режима. Чем будет страна растрогана? Ей все покажется рвотным. Но если хотите слогана – Вот вам!
Вот вам!
Вот вам!
Любой, кто играет с шулером, ведет себя как давалка. Кто хочет быть обмишуленным – пожалуйста, мне не жалко. Валяйте, играйте в лидера, дурите других несчастных. Сегодня сказать: «Политик я» – признаться: «Я соучастник». Пейзаж безнадежно выглажен, повсюду царит «Ну что же-с!», и мне плевать, как я выгляжу в глазах надутых ничтожеств. Не стану с толпой считаться я, устал плестись черепахой, и мой ответ имитации —
В рифму!
В рифму!
В рифму!
Я враг погромам и выстрелам. Бойцы чересчур ретивы. Я верю, мы скоро выстроим фундамент альтернативы. Вы в вашем упорстве адовом, бессменном и слишком старом, все сделаете, как надо вам, – но мы вас одних оставим. Консенсус с высоколобыми мне больше неинтересен. Кто хочет считаться снобами – пожалуйста, к Маше Гессен. Пускай покроется славой талантливый гешефтмахер, но – кто там шагает правой?
В рифму!
В рифму!
В рифму!
Серьезничать больше стимула нет. Ругаться – и то ломает, и тот себя сам кастрирует, кто вас всерьез принимает. Вам выпало в виде бонуса прижизненно кануть в Лету. Пусть с вами другие борются – для нас же вас просто нету. В пиру торжества ублюдочьего, бескрайнего, как франшиза, ни прошлого нет, ни будущего, ни верха, ни даже низа, сплошная равнина палевая. Свободен – кто свалит первым, притом никуда не сваливая.
Вот вам!
Вот вам!
Вот вам!
А если кому-то кажется, что нынче смеяться поздно, – удельное наше княжество и так чересчур серьезно. И если тебе, читателю, претит грубоватый тон мой, поскольку ты любишь патину серьезности многотонной, и ежели этот спор вести претит тебе, остолопу, – в припадке законной гордости целуй себя прямо в рифму.
Безвыборное
Расстроился мой ум, смутился дух, в душе творятся всякие бесчинства: я разучился выбирать из двух (из многих-то я прежде разучился). Страдаю, говорят, не я один, но остальные мучаются немо. Вот тут Волошин, мудрый господин, сказал, что есть проблема у тандема: хоть выборы нацелились в упор и драм в стране – не разгрести лопатой, а эти двое медлят до сих пор, не в силах сделать выбор небогатый. И сам я понимаю не совсем, рассматривая вызревшие фиги, – что за различье между П. и М.? Но ищем, раз уж нет другой интриги. Вон Юргенс до сих пор являет прыть: в который раз он данные итожит, твердя, что М – большое Можетбыть, а П есть полный П без всяких «может»; и я стоял бы на его тропе, когда б не верил, вслед единороссам, что лучше уж беспримесное П, чем тот же П, нависший под вопросом. Боюсь, что вся предвыборная рать, не видя мотивации и смысла, настолько разучилась выбирать, что вся страна в коллодии зависла. Господствует бессмысленная лесть, веселья в ней – как в мертвенном оскале… Тут Прохоров решился было влезть – так и его немедля обыскали, без повода, но в назиданье всем: не рыпайтесь, ребята, не беситесь! Хоть он, по сути, – те же П и М: в его инициалах явлен синтез.
Вся жизнь моя зашла в тупик срамной, она проходит в вечных разнобоях. Два яблока лежат передо мной: с которого начать? Не ем обоих. Измучился загадкой, спал с лица. Из двух – никак. А если бы из кучи?! Варю себе на завтрак два яйца – и не могу смекнуть, какое круче; чтоб избежать навязанных дилемм и не казаться понятым превратно, варю их три и Прохорова ем, а остальные два кладу обратно.
Допустим, на работу я иду, с утра в душе апатия и снулость – зане проблема эта, на беду, теперь физиологии коснулась: чтоб нарезать привычные круги, из дома надо выйти, вот дилемма! – но не могу понять, с какой ноги. Опасно справа, неприлично слева. Держу тревожно руки на весу, надеясь внять разумному совету – какой рукой поковырять в носу? (У нас теперь другой работы нету.) Чтоб осадить поднявшуюся муть, потребен мне кремлевский агитатор… Каким глазком девице подмигнуть – и то не знаю: tertium non datur. Что мозга полушарье, что рука – я беспрерывным выбором издерган, и как приятно все же, что пока есть у меня непарный важный орган! Раздвоены и зад, и голова, – лишь этому чужда моя хвороба. А будь их у меня хотя бы два – без дела бы, боюсь, болтались оба.
Какое это счастье, господа, что можно им гордиться, как державой, и властно двигать им туда-сюда…
Туда?
Или сюда?!
О, боже правый.
Безадресное
Я обращаюсь к лучезарному, работающему на двух, идейно-главному, пиарному, кого не называют вслух; я обращаюсь с важной просьбою – поэтому и распален: не надо делать славу Ройзману и возводить его на трон. Нет, я люблю, конечно, Ройзмана, я много раз о том орал, – борца испытанного, грозного, известного на весь Урал, порой настроенного мстительно, как подобает силачу, к тому же он поэт действительно, тогда как вы… молчу, молчу. Все НТВ теперь сечет его и «Комсомолка» топчет всласть. Ей-богу, это нерасчетливо – так продвигать его во власть. Тут говорят, что нынче Прохоров – ваш главный враг и оппонент, но людям это в целом по херу. Он олигарх, и шансов нет. Иное дело – травля Ройзмана (а он сознательно травим). И так-то он смотрелся розово, а ныне просто херувим. Прошу задуматься немедленно: он воплощает средний класс, фанатов у него немерено, а денег меньше, чем у вас, он борется с наркобаронами, а это тоже не игра, плюс занимался оборонами поселка гордого Сагра. И если вправду вы не шутите, – а это так, клянусь крестом, – вы до того его раскрутите, что возведете на престол. Несложно с вашими умельцами ковать нам новых Ильичей. Я вам напомню случай Ельцина: похоже все до мелочей. В него влюбилась метрополия, и Украина, и Кавказ; любимец масс, и рост поболее, опять простите, чем у вас, питался скромными котлетами, на бюрократов напирал, предпочитал крутые методы (а что вы думали? – Урал!), а коль скандалом разогреешься, да попадешь еще в струю… Спросите хоть Михал Сергеича – он это помнит, зуб даю. Тут есть одна простая истина: кого вы мочите – герой. Никто не вспомнит Охлобыстина – теперь он даже не второй. Вы почву создали движению: сам Кремль героя укусил! Не надо вам бы так бы с Женею: он порожденье важных сил. Они не будут бегать зайцами от ваших глянцевых клешней. Он сын самоорганизации, а это вам всего страшней. Проекта более провального не знали местные тузы: уж как вы подняли Навального – но Ройзман действенней в разы!
