Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920

Август 1920

«Все сызнова: опять рукою робкой…»

Все сызнова: опять рукою робкойНадавливать звонок.(Мой дом зато — с атласною коробкойСравнить никто не смог!)

Все сызнова: опять под стопки панскиШвырять с размаху грудь.(Да, от сапог казанских, рук цыганскихНе вредно отдохнуть!)

Все сызнова: про брови, про ресницы,И что к лицу ей — шелк.(Оно, дружок, не вредно после ситцу, —Но, ах, все тот же толк!)

Все сызнова: . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .(После волос коротких — слов высокихВдруг: щебет — и шиньон!)

Все сызнова: вновь как у царских статуй —Почетный караул.(Я не томлю — обычай, перенятыйУ нищих Мариул!)

Все сызнова: коленопреклоненья,Оттолкновенья — сталь.(Я думаю о Вашей зверской лени, —И мне Вас зверски жаль!)

Все сызнова: . . . . . . . . . .И уж в дверях: вернись!(Обмен на славу: котелок солдатский —На севрский сервиз)

Все сызнова: что мы в себе не властны,Что нужен дуб — плющу.(Сенной мешок мой — на альков атласныйСменен — рукоплещу!)

Все сызнова: сплошных застежек сбруя,Звон шпилек . . . . . . . . . .(Вот чем другим, — а этим не грешу я:Ни шпилек, ни . . . . .!)

И сызнова: обняв одной, окурокУж держите другой.(Глаз не открывши — и дымит, как турокКто стерпит, дорогой?)

И сызнова: между простынь горячихРяд сдавленных зевков.(Один зевает, а другая — плачет.Весь твой Эдем, альков!)

И сызнова: уже забыв о птичке,Спать, как дитя во ржи…(Но только умоляю: по привычке— Марина — не скажи!)

1920

«Проста моя осанка…»

Проста моя осанка,Нищ мой домашний кров.Ведь я островитянкаС далеких островов!

Живу — никто не нужен!Взошел — ночей не сплю.Согреть чужому ужин —Жилье свое спалю.

Взглянул — так и знакомый,Взошел — так и живи.Просты наши законы:Написаны в крови.

Луну заманим с небаВ ладонь — коли мила!Ну а ушел — как не был,И я — как не была.

Гляжу на след ножовый:Успеет ли зажитьДо первого чужого,Который скажет: пить.

Август 1920

«Бог, внемли рабе послушной…»

Бог, внемли рабе послушной!Цельный век мне было душноОт той кровушки-крови.

Цельный век не знаю: городЧто ли брать какой, аль ворот.Разорвать своей рукой.

Все гулять уводят в садик,А никто ножа не всадит,Не помилует меня.

От крови моей богатой,Той, что в уши бьет набатом,Молотом в висках кует,

Очи застит красной тучей,От крови сильно-могучейПленного богатыря.

Не хочу сосновой шишкойВ срок — упасть, и от мальчишкиВ пруд — до срока — не хочу.

Сулемы хлебнув — на зов твойНе решусь, — да и веревка— Язык высуня — претит.

Коль совет тебе мой дорог, —Так, чтоб разом мне и воротРазорвать — и город взять —

— Ни об чем просить не стану! —Подари честною ранойЗа страну мою за Русь!

30 августа 1920

«Есть подвиги. — По селам стих…»

Есть подвиги. — По селам стихНе ходит о их смертном часе.Им тесно в житии святых,Им душно на иконостасе.

Покрепче нежели семьюПечатями скрепила кровь я.— Так, нахлобучив кулаком скуфьюНе плакала — Царевна Софья!

<1920>

Петру

Вся жизнь твоя — в едином крике:— На дедов — за сынов!Нет, Государь Распровеликий,Распорядитель снов,

Не на своих сынов работал, —Бесам на торжество! —Царь-Плотник, не стирая потаС обличья своего.

Не ты б — всё по сугробам санкиТащил бы мужичок.Не гнил бы там на полустанкеПоследний твой внучок.[48]

Не ладил бы, лба не подъемля,Ребячьих кораблёв —Вся Русь твоя святая в землюНе шла бы без гробов.

Ты под котел кипящий этот —Сам подложил углей!Родоначальник — ты — Советов,Ревнитель Ассамблей!

Родоначальник — ты — развалин,Тобой — скиты горят!Твоею же рукой проваленТвой баснословный град…

Соль высолил, измылил мыльце —Ты, Государь-кустарь!Державного однофамильцаКровь на тебе, бунтарь!

Но нет! Конец твоим затеям!У брата есть — сестра…— На Интернацьонал — за терем!За Софью — на Петра!

Август 1920

«Есть в стане моем — офицерская прямость…»

Есть в стане моем — офицерская прямость,Есть в ребрах моих — офицерская честь.На всякую муку иду не упрямясь:Терпенье солдатское есть!

Как будто когда-то прикладом и стальюМне выправили этот шаг.Недаром, недаром черкесская тальяИ тесный ремéнный кушак.

А зóрю заслышу — Отец ты мой рóдный! —Хоть райские — штурмом — врата!Как будто нарочно для сумки походной —Раскинутых плеч широта.

Всё может — какой инвалид ошалелыйНад люлькой мне песенку спел…И что-то от этого дня — уцелело:Я слово беру — на прицел!

И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэромСкрежещет — корми-не корми! —Как будто сама я была офицеромВ Октябрьские смертные дни.[49]

Сентябрь 1920

«Об ушедших — отошедших…»

Об ушедших — отошедших —В горний лагерь перешедших,В белый стан тот журавлиный —Голубиный — лебединый —

О тебе, моя высь,Говорю, — отзовись!

О младых дубовых рощах,В небо росших — и не взросших,Об упавших и не вставших, —В вечность перекочевавших, —

О тебе, наша Честь,Воздыхаю — дай весть!

Каждый вечер, каждый вечерРуки вам тяну навстречу.Там, в просторах голубиных —Сколько у меня любимых!

Я на красной РусиЗажилась — вознеси!

Октябрь 1920

Волк

Было дружбой, стало службой.Бог с тобою, брат мой волк!Подыхает наша дружба:Я тебе не дар, а долг!

Заедай верстою вёрсту,Отсылай версту к версте!Перегладила по шерстке, —Стосковался по тоске!

Не взвожу тебя в злодеи, —Не твоя вина — мой грех:Ненасытностью своеюПерекармливаю всех!

Чем на вас с кремнем-огнивомВ лес ходить — как Бог судил, —К одному бабьё ревниво:Чтобы лап не остудил.

Удержать — перстом не двину:Перст — не шест, а лес велик.Уноси свои седины,Бог с тобою, брат мой клык!

Прощевай, седая шкура!И во сне не вспомяну!Новая найдется дура —Верить в волчью седину.

Октябрь 1920

«Не называй меня никому…»

Не называй меня никому,Я серафим твой, легкое бремя.Ты поцелуй меня нежно в темя,И отпусти во тьму.

Все мы сидели в ночи без света.Ты позабудешь мои приметы.

Да не смутит тебя сей — Бог весть! —Вздох, всполохнувший одежды ровность.Может ли, друг, на устах любовницПесня такая цвесть?

Так и иди себе с миром, словноМальчика гладил в хору церковном.

Духи и дети, дитя, не в счет!Не отвечают, дитя, за души!Эти ли руки — веревкой душат?Эта ли нежность — жжет?

Вспомни, как руки пустив вдоль тела,Закаменев, на тебя глядела.

Не загощусь я в твоем дому,Раскрепощу молодую совесть.Видишь: к великим боям готовясь,Сам ухожу во тьму.

И обещаю: не будет битьсяВ окна твои — золотая птица!

25 ноября 1920