Николай Тихонов - Полдень в пути
ПОВСЮДУ РАННЕЕ УТРО
Свет льется, плавится задаромПовсюду, и, в себя придя,Он мирным падает пожаромНа сеть косящую дождя.
Прохожий, как спокойный чан,Что налакался пива вволю,Плывет по улице урча,Инстинкта вверенный контролю.
Мечты рассол в кастрюлях сна!Скользит с глубоким постоянствомТакого ж утра крутизнаНад всей землей доокеанской.
Но дождь немарный моросит,Пока богатый тонко спит.
Но цепенеет серый двор,Лоскутья лиц. Трубач играет.Постыло лязгает затворИ пулю в череп забивает.
Он может спать, богач, еще.Смерть валит сыновей трущоб.
Еще толпится казни дымОт Рущука до Трафальгара,И роет истина ходыВ слоях огня и перегара,—
Но льется утро просто так,Покой идет из всех отдушин,Пусть я мечтатель, я простак,Но к битвам неравнодушен.
РАВНОВЕСИЕ
Воскресных прогулок цветная плотваИсполнена лучшей отваги.Как птицы, проходят, плывут островаКрестовский, Петровский, Елагин.
Когда отмелькают кульки и платки,Останется тоненький парус,Ныряющий в горле высокой реки,Да небо: за ярусом ярус.
Залив обрастает кипучей травой,У паруса — парусный нрав,Он ветреной хочет своей головойРискнуть, мелководье прорвав.
Но там, где граниту велели упасть,—У ржавой воды и травы,—От скуки оскалив беззубую пасть,Сидят каменистые львы.
Они рассуждают, глаза опустив,На слове слепом гарцуя,О том, что пора бы почистить залив,Что белая ночь не к лицу им.
Но там, где ворох акаций пахучих,В кумирне — от моста направо,Сам Будда сидит позолоченной тучейИ нюхает жженые травы.
Пустынной Монголии желтый студент,Покинув углы общежитья,Идет через ночи белесый брезентВ покатое Будды жилище.
Он входит и смотрит на жирный живот,На плеч колокольных уклоны,И львом каменистым в нем сердце встаетКак парус на травах зеленых.
Будда грозится всевластьем своим…Сюда, в этот северо-западный сон,Сквозь жгучие жатвы, по льдинам седым,Каким колдовством занесен?
С крылатой улыбкой на тихом лицеИдет монгол от дверей:«Неплохо работает гамбургский цехЛитейщиков-слесарей».
«И мох и треск в гербах седых…»
И мох и треск в гербах седых,Но пышны первенцы слепые,А ветер отпевает ихЗернохранилища пустые.
Еще в барьерах скакуныИ крейсера и танки в тучахВерны им, и под вой зурныИм пляшет негр и вою учит.
Но лжет жена, и стар лакей,Но книги, погреба и латы,И новый Цезарь налегкеУже под выведенной датой.
Средь лома молний молньям всемОни не верят и смеются,Что чайки, рея в высоте,Вдруг флотом смерти обернутся.
ЛИСТОПАД
Нечаянный вечер забыт — пропал,Когда в листопад наилучшийОднажды плясала деревьев толпа,Хорошие были там сучья.
С такою корой, с таким завитком,Что им позавидует мистик,А рядом плясали, за комом ком.Оттенков неведомых листья
Так разнобумажно среди дачКружились между акаций,Как будто бы в долг без отдачиШвырял банкир ассигнации.
Был спор за ветер и за лунуУ них — и все вертелось,Но я завоевывал лишь одну —Мне тоже плясать хотелось.
Времена ушли. Среди леса тишь,Ветер иной — не звончатый,Но ты со мной — ты сидишь,И наши споры не кончены.
То весела, то печальна ты,Я переменчив вечно,Мы жизнь покупаем не на фунтыИ не в пилюлях аптечных.
Кто, не борясь и не состязаясь,Одну лишь робость усвоил,Тот не игрок, а досадный заяц —Загнать его — дело пустое.
Когда же за нами в лесу густомПускают собак в погоню,Мы тоже кусаться умеем — притомКусаться с оттенком иронии.
Так пусть непогодами был омыт —Сердца поставим отвесней.А если деревья не пляшут — мыСегодня им спляшем песней.
КОГДА РАЗВОДЯТ МОСТЫ
Фонарь взошел над балок перестуком,Он две стены с собою уволок,И между них легко, как поплавок,Упала пропасть, полная разлуки,
Прохожий встал на сонной высоте,И, памятников позы отвергая,По-своему он грелся и кряхтел,Полет стены уныло озирая.
Конторщика глаза, чернейНочных дежурств, метали в реку перья,Чернильницы граненой холодней,Стекло реки в уме текло с похмелья.
В очах извозчика овесШумел, произрастая,Волна чесалася о мост,Как лошадь перед сном простая.
Свисток милицейского помнил немало:Забор зубов и губ тепло.Он сам служил ремесленным сигналом,Разводка ж моста — тоже ремесло.
Он сторожил порядка хоровод,—Желтела женщина лисицей,Чтобы над пеной валких водСвоею пенностью гордиться.
И беспризорный, закрывая ухоВоротника подобьем, осязал,Что не река, а хлебная краюха —Засохшая — царапает глаза.
Тогда и я взглянул издалекаНа неба дымную овчину —Там разводили облакаВторую ночи половину.
Роптали граждане — и в жар,В живую роспись горизонтаЯ записал их, как товар,—Товар, к несчастью, полусонный.
ЗА ГОРОДОМ
Как по уставу — штык не вправеЗаполнить ротный интервал,Как по уставу — фронтом вправо,Погрупно город отступал.
Дома исчезли. Царство лужИ пустыри с лицом несвежим,Изображая в красках глушь,Вошли в сырое побережье.
Дороги к берегам пусты,Деревья перешли в кусты.
Дымились лачуги, с судьбой не споря,По огородам чах репей,И, отлученные от моря,Тупели груды кораблей.
Без ропота, ржавые палубы сжав,Ветвистые мачты,—Они опустились, пошли в сторожаК лачугам, лугам бродячим.
У всех навигаций единый закон:Грузиться и плыть напролом.Но если ты сдал и на слом обречен,Ты будешь дружить с пустырем.
Над пароходною трухойКостер мальчишки разжигали,Но дым кривлялся, как глухой,Но дым у ветра был в опале.
Голубоглазые сычиКричали ветру: «Прочь! Не тронь!»Но этот ветер их учил,Как нужно выпрямлять огонь
Старуха собирала хворост,Ее спина трещала,Ее дыханье раскололосьНа длинное и малое.
А дальше волны, разлетевшись,Синели, синих трав наевшись.
Я кинул глаз по сторонам —Синела нищая страна:Лачуги, пароходный хлам.И вдруг взглянули пустыриГлазами, полными зари.
Из нищенских ножонСверкнуло мне лицо победы:«Здесь будет город заложенНазло надменному соседу»…
Пусть Петербург лежал грядойИз каменных мощей,Здесь будет вымысел другойПереливаться в кровь вещей.
Ветхий край ключи утраПоложит сам в ладоньВот этим детям у костра.Играющим в огонь.
Без крепостей, без крови водопадов,Без крепостных — на свой покрой,—В мохнатые зыбей оградыОни поставят город свой —Приморский остов Ленинграда!
ЛЮБОВНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ
