Леонид Филатов - Игра в «замри»

Начальство ли иль собственный нефарт, —

Но им теперь во сне такое грезится —

В былое время хлопнул бы инфаркт:

Что все они в джинсовом ходят рубище,

И каждый весел, тощ и бородат,

Что их стихи – отважные до грубости —

Печатает один лишь самиздат,

Что нет у них призов и благодарностей,

Тем более – чинов и орденов,

И что они – не мафия бездарностей,

А каждый – одарен и одинок!

Поэты браконьерствуют в Михайловском —

И да простит лесничий им грехи!..

А в небесах неслышно усмехаются

Летучие и быстрые стихи!..

Они свистят над сонными опушками,

Далекие от суетной муры,

Когда-то окольцованные Пушкиным,

Не пойманные нами с той поры!..

1988

Кюхельбекер

Ему какой уж месяц нет письма,

А он меж тем не ленится и пишет.

Что сообщить?.. Здоровьем он не пышет,

И это огорчительно весьма.

Он занемог и кашлял целый год,

Хвала его тобольской дульцинее:

Он мог бы захворать еще сильнее,

Когда б не своевременный уход.

Но что он о себе да о себе,

Унылый пимен собственных болезней!

Куда важней спросить – да и полезней! —

Что слышно у собратьев по судьбе?

Как друг наш N.? Прощен ли за стихи?..

Он числился у нас в дантонах с детства!..

(N. поступил на службу в министерство,

Публично осудив свои грехи.)

Как буйный R.? Все так же рвется в бой?..

О, этого не сломит наказанье!

(R. служит губернатором в Казани,

Вполне довольный жизнью и собой.)

А как там К.? Все ходит под мечом?..

Мне помнится, он был на поселенье!..

(К. взят на службу в Третье отделенье

Простым филером, то бишь стукачом.)

Как вам не позавидовать, друзья,

Вы пестуете новую идею.

Тиран приговорен. Ужо злодею!

Зачеркнуто. Про то писать нельзя.

Однако же ему не по себе.

В нем тоже, братцы, кровь, а не водица.

Он тоже мог бы чем-то пригодиться,

Коль скоро речь заходит о борьбе!

Таких, как он, в России не мильен,

И что же в том, что он немного болен?

В капризах тела – точно, он не волен,

Но дух его по-прежнему силен.

Он пишет им, не чуя между тем,

Что век устал болтать на эту тему.

Нет добровольцев бить башкой о стену,

Чтоб лишний раз проверить крепость стен.

Все счастливы, что кончилась гроза!..

…А он, забытый всеми, ждет ответа,

Тараща в ночь отвыкшие от света

Безумные навыкате глаза…

1988

Воспоминание о Пушкине

Песня няньки

Видишь, в небе над трубой

Светит месяц голубой?..

Экой ты неугомонный,

Наказанье мне с тобой!..

Я колоду разложу,

Посужу да поряжу,

Ты поспи, а я покамест

На тебя поворожу…

Увезут тебя, птенца,

От родимого крыльца!..

Слышу оханье кибитки,

Слышу всхлипы бубенца…

Будут злоба и хула

Омрачать твои дела!..

Слышу палки и каменья,

Слышу хрупанье стекла…

Сорока неполных лет

Ты покинешь белый свет!..

Слышу скрип чужих полозьев,

Слышу подлый пистолет…

Ну и страх от бабьих врак:

Где ни кинь – повсюду мрак!..

Может, врет дурная карта,

Может, будет все не так…

Видишь, в небе над трубой

Дремлет месяц голубой?..

Ну-ко спи, а то маманя

Заругает нас с тобой!..

Пущин едет к Пушкину

Как от бешеной погони,

Как от лютого врага —

Мчатся взмыленные кони

Прямо к черту на рога!..

Мчатся кони что есть силы

Вдоль селений и столиц —

Нет шлагбаума в России,

Чтобы их остановить!..

Скоро ветер станет тише

И спадет ночная мгла,

И вдали забрезжат крыши

Долгожданного села…

Выйдет Пушкин, тощ и молод,

На скрипучее крыльцо,

Опрокинет в синий холод

Сумасшедшее лицо…

Что за гость – почует сердцем

И затеет звонкий гам,

И рванет к нему, как сеттер,

По нетронутым снегам!..

И в глуши далекой ссылки

Беспечально и легко

Вдруг засветятся бутылки

Петербургского клико!..

Но покамест цель далече,

Холод лют и ветер крут,

И приблизить время встречи

Может только резвый кнут…

Мчатся кони в чистом поле,

Мрак и вьюга – все не в счет!..

Эй, ямщик, заснул ты, что ли, —

Пошевеливайся, черт!..

Разговор на балу

– Неужто этот ловелас

Так сильно действует на вас,

Святая простота?

– О да, мой друг, о да!..

Но он же циник и позер,

Он навлечет на вас позор

И сгинет без следа!..

– О да, мой друг, о да!..

– И, зная это, вы б смогли

Пойти за ним на край земли,

Неведомо куда?..

– О да, мой друг, о да!..

– Но я же молод и умен,

Имею чистыми мильен

И нравом хоть куда!..

– О да, мой друг, о да!..

– И все же мне в который раз

Придется выслушать отказ,

Сгорая от стыда?..

– О да, мой друг, о да!..

– Ну что ж, посмотрим, кто есть кто,

Годков примерно через сто,

Кто прах, а кто звезда!..

– О да, мой друг, о да!..

– Боюсь, что дурочки – и те

В своей душевной простоте

Не смогут вас понять!..

– Как знать, мой друг, как знать!..

Подмётное письмо

Ах, видать, недобрыми ветрами

К нашему порогу принесло

Это семя, полное отравы,

Это распроклятое письмо!..

До чего ж молва у нас коварна,

Очернит любого за пятак!..

Ангел мой, Наталья Николавна,

Ну скажи, что все это не так!..

Ах, видать, недобрыми ветрами

К нашему порогу принесло

Это семя, полное отравы,

Это богомерзкое письмо!..

Кто-то позлословил – ну и ладно,

Мнение толпы для нас пустяк!..

Ангел мой, Наталья Николавна,

Ну скажи, что все это не так!..

Ах, видать, недобрыми ветрами

К нашему порогу принесло

Это семя, полное отравы,

Это окаянное письмо!..

Голова гудит, как наковальня,

Не дает забыться и уснуть!..

Ангел мой, Наталья Николавна,

Не молчи, скажи хоть что-нибудь!.

Дуэль

Итак, оглашены

Условия дуэли,

И приговор судьбы

Вершится без помех…

А Пушкин – точно он

Забыл о страшном деле —

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Куда ж они глядят,

Те жалкие разини,

Кому – по их словам —

Он был дороже всех, —

Пока он тут стоит,

Один во всей России,

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Мучительнее нет

На свете наказанья,

Чем видеть эту смерть

Как боль свою и грех…

Он и теперь стоит

У нас перед глазами,

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Пока еще он жив,

Пока еще он дышит —

Окликните его,

Пусть даже через век!..

Но будто за стеклом —

Он окликов не слышит,

Рассеянно молчит

И щурится на снег…

Дантес

Он был красив как сто чертей,

Имел любовниц всех мастей,

Любил животных и детей

И был со всеми мил…

Да полно, так ли уж права

Была жестокая молва,

Швырнув во след ему слова:

«Он Пушкина убил!»

Он навсегда покинул свет,

И табаком засыпал след,

И даже плащ сменил на плед,

Чтоб мир о нем забыл…

Но где б он ни был – тут и там

При нем стихал ребячий гам

И дети спрашивали: «Мам,

Он Пушкина убил?»

Как говорится, все течет,

Любая память есть почет,

И потому – на кой нам черт

Гадать, каким он был?..

Да нам плевать, каким он был,

Какую музыку любил,

Какого сорта кофий пил, —

Он Пушкина убил!

1977

Баллада о труде, или Памяти графомана

Скончался скромный человек

Без имени и отчества,

Клиент прилежнейший аптек

И рыцарь стихотворчества.

Он от своих булыжных строк

Желал добиться легкости.

Была бы смерть задаче впрок —

И он бы тут же лег костьми.

Хоть для камней имел Сизиф

Здоровье не железное.

Он все ж мечтал сложить из них.

Большое и полезное.

Он шел на бой, он шел на риск,

Он – с животом надорванным —

Не предъявлял народу иск,

Что не отмечен орденом.

Он свято веровал в добро

И вряд ли бредил славою,

Когда пудовое перо

Водил рукою слабою.

Он все редакции в Москве

Стихами отоваривал,

Он приносил стихи в мешке

И с грохотом вываливал.

Валялись рифмы по столам,

Но с примесью гарнирною —

С гранитной пылью пополам

И с крошкою гранитною.

В тот день, когда его мослы

Отправили на кладбище,

Все редколлегии Москвы

Ходили, лбы разгладивши.

Но труд – хоть был он и не впрок!

Видать, нуждался в отзвуке —

И пять его легчайших строк

Витать остались в воздухе…

Поэт был нищ и безымян

И жил, как пес на паперти,

Но пять пылинок, пять семян

Оставил в нашей памяти.

Пусть вентилятор месит пыль,

Пусть трет ее о лопасти —

Была мечта, а стала быль:

Поэт добился легкости!

Истерты в прах сто тысяч тонн

Отменного булыжника.

Но век услышал слабый стон

Бесславного подвижника.

Почил великий аноним,

Трудившийся до одури…

…Снимите шляпы перед ним,

Талантливые лодыри!..

1988

Из Аннаберды Агабаева

Мечети Каира

Я стер ботинки чуть ли не до дыр,

Знакомясь с заповедниками мира.