Эмиль Верхарн - Стихи
Перевод Мих. Донского
Исступленно
Пусть ты истерзана в тисках тоски и болиИ так мрачна! — но все ж, препятствия круша,Взнуздав отчаяньем слепую клячу воли,Скачи, во весь опор скачи, моя душа!
Стреми по роковым дорогам бег свой рьяный,Пускай хрустит костяк, плоть страждет, брызжет кровь!Лети, борясь, ярясь, зализывая раны,Скользя, и падая, и поднимаясь вновь.
Нет цели, нет надежд, нет силы; ну так что же!Есть ненависть, что ржет под шпорами судьбы;Еще ты не мертва, еще в последней дрожиСтраданье под хлыстом взметнется на дыбы.
Проси — еще! еще! — увечий, язв и пыток,Желай, чтоб тяжкий бич из плоти стон исторг,И каждой порой пей, пей пламенный напиток,В котором слиты боль, и ужас, и восторг!
Я надорвал тебя в неистовой погоне!О кляча горестей, топча земную твердь,Мчи одного из тех, чьи вороные комиНеслись когда-то вдаль, сквозь пустоту и смерть!
Перевод Мих. Донского
Осенний час
Да, ваша скорбь — моя, осенние недели!Под гнетом северным хрипят и стонут ели,Повсюду на земле листвы металл и кровь,И ржавеют пруды и плесневеют вновь, —Деревьев плач — мой плач, моих рыданий кровь.
Да, ваша скорбь — моя, осенние недели!Под гнетом холода кусты оцепенели,И вот, истерзанны, торчат в пустых поляхВдоль узкой колеи, на траурных камнях, —Их рук — моих, моих печальных рук размах.
Да, ваша скорбь — моя, осенние недели!В промерзшей колее колеса проскрипели,Своим отчаяньем пронзая небосклон,И жалоба ветвей и карканье ворон —Стон сумрака — мой стон, затерянный мой стон.
Перевод Г. Шенгели
Голова
На черный эшафот ты голову взнесешьПод звон колоколов — и глянешь с пьедестала.И крикнут мускулы, и просверкает нож, —И это будет пир, пир крови и металла!
И солнце рдяное и вечера пожар,Гася карбункулы в холодной влаге ночи,Узнают, увидав опущенный удар,Сумели ль умереть твое чело и очи!
Зло величавое змеей в толпу вползет,В толпу, — свой океан вокруг помоста славыСмирившей, — и она твой гроб, как мать, возьмет,Баюкать будет труп кровавый и безглавый.
И ядовитее, чем сумрачный цветок,Где зреет ярче яд, чем молнии сверканье,Недвижней и острей, чем впившийся клинок,Властней останется в толпе воспоминанье.
Под звон колоколов ты голову взнесешьНа черный эшафот — и глянешь с пьедестала,И крикнут мускулы, и просверкает нож, —И это будет пир, пир крови и металла.
Перевод В. Брюсова
Из книги «Черные факелы»
(1891)
Законы
За веки сомкнутые спрятавшимся взглядомГромады черные строений вижу я,Что некий рок воздвиг и понаставил рядом,Как образ вечности в тоске небытия.
Здесь, в лабиринте их, среди угрюмых башен,Юриспруденции торжественный гранитЛюдьми придуманных законов воплотитПрямоугольный смысл, который хмур и страшен.
А гордость медных плит и бронзовых столбовВыносит в холоде надменного бесстрастьяРешения о том, какая для умовИ для сердец простых потребна мера счастья.
Как право твердое, стоят ряды колонн,И купол, всех вершин уверенней и выше,На них покоится несокрушимой крышей,Извечен, холоден и в небо устремлен.
Когда же вечером струится кровь закатаИз-под давящих туч и все полно угроз, —Седой догматики твердыни и палатыКакой-то роковой исследуют вопрос.
И думать не хотят, отверсты ли зрачкиИх бога смутного в вечерний этот часИ не закрыл ли он когда-то зорких глазНе от усталости, а просто от тоски.
Перевод Н. Рыковой
Мятеж
Туда, где над площадью — нож гильотины,Где рыщут мятеж и набат по домам!Мечты вдруг, безумные, — там!
Бьют сбор барабаны былых оскорблений,Проклятий бессильных, раздавленных в прах,Бьют сбор барабаны в умах.
Глядит циферблат колокольни стариннойС угрюмого неба ночного, как глаз…Чу! бьет предназначенный час!
Над крышами вырвалось мстящее пламя,И ветер змеистые жала разнес,Как космы кровавых волос.
Все те, для кого безнадежность — надежда,Кому вне отчаянья радости нет,Выходят, из мрака на свет.
Бессчетных шагов возрастающий топотВсе громче и громче в зловещей тени,На дороге в грядущие дни.
Протянуты руки к разорванным тучам,Где вдруг прогремел угрожающий гром,И молнии ловят излом.
Безумцы! Кричите свои повеленья!Сегодня всему наступает пора,Что бредом казалось вчера.
Зовут… приближаются… ломятся в двери…Удары прикладов качают окно, —Убивять — умереть — все равно!
Зовут… и набат в мои ломится двери!
Перевод В. Брюсова
Женщина в черном
— Средь золота и мрака площадей,О женщина в одежде черной,Чего ты ждешь так много дней?Чего ты ждешь упорно?
— Псы черных чаяний пролаяли опятьСегодня вечером на луны черных глаз,На луны глаз моих, на черную их гладь,На луны глаз — не раз — в вечерний час;Протяжно псы пролаяли опятьНа луны глаз, на черную их гладь.Такою пышностью скорбит волос волна,Что стая псов безумием полна,Такое золото в сверканье наготы,Такой гордыней бедра налиты!
— О женщина вся в черном, столько днейЧего ты ждешь средь грома площадей,Чего ты ждешь?
— Вновь груди-паруса в тот черный рай летят,В просторы черные, где мечется набат.Каких Валгалл[10] горячечные трубыИль кони, вскинутые на дыбыХлыстом любовной пытки и борьбы, —Мои гранатовые губы?Какие ужасы кипят в моем огнеДля этих псов, что лижут пыл мой ярый?Какие им пожары сквозь ударыМечтаются, чтоб смерть искать во мне?
— О женщина вся в черном, столько днейЧего ты ждешь средь грома площадей?
— В моих объятиях шипы;Я ненавистью вся пылаю;Я — гончая среди толпы;Я гибну или пожираю.
Зубов алмазных острияМои горят, язвя на ложе;Да! Точно смерть прекрасна яИ, как она, доступна тоже.
И тем, кто о стену моюЛомает молнии желаний,Я тела катафалк дарю,И стон, и свечи поминаний.
Я всех пьяню тоской своей,Томя у самого порога;Проклятия моих грудейВосходят факелом до бога.
Как башня я; затворов лязгПривычен всем; все испиваютСтрую моих нечистых ласк,Что, утоляя, убивают.
Бессильные! Что любо им?Чем их бесплодный пыл волнуем?Лишь отвращением моимК их ярости и поцелуям.
Им сладко вновь найти во мнеСвой мертвый светоч воскрешенным,И плащ мой в их безумном сне,Как рдяный ужас, повторенным.
— О женщина вся в черном, столько днейЧего ты ждешь средь грома площадей,Чего ты ждешь?
— Лишь солнца старого вечерний пламень ярыйКусками золота осыплет тротуары,Лишь город линии своих огней помчитЗа черный горизонт, где устремлен в зенитМагнит всевластный: женщина! — как сноваПсы безнадежности свой долгий лай стремятВ глаза моей души, в ее полночный взгляд.Псы лают черные средь сумрака ночного,Псы лают черные в вечерний часНа луны черные моих недвижных глаз!
Какой гордыней бедра налиты,Что мчатся псы вдоль тела золотого?Бьет им в глаза средь сумрака ночногоКакой огонь багряной наготы?
Каких безумий пьяная ВалгаллаМне разжигает губы ало?И волосы — в какой клокочущий набат,В какой полночный рай летят?
Какой пожар, и пыл, и страхМеня влекут уздою черной,Бросая здесь, на площадях,Царицей грозной и покорной?
— О женщина вся в черном, столько днейЧего ты ждешь средь грома площадей,Чего ты ждешь?
— Увы! Когда же он придет, —Когда багряный вечер ждет,Кто появиться должен неизбежноИ кто появится, как рок?Во мне безумие растет волной мятежнойИ поднимается от ногК уже галлюцинирующим грудям!Где руки, что пролили кровь?Они раскроются — и будемМы длить кровавую любовь!Все тело ждет любовной казни.Что страх, когда желанье жжет?Меня никто не обойдетВ моем властительном соблазне!Кто ж должен пожелать меняСреди вечернего огняВ железном грохоте и реве?
— О женщина вся в черном, столько днейКого ты ждешь средь площадей.Кого ты ждешь?
— Того, чей нож отведал крови!
Перевод Г. Шенгели
