Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920
В сумерках
(На картину «Au Crépouscule» Paul Chabas[7] в Люксембургском музее)
Клане Макаренко
Сумерки. Медленно в воду вошлаДевочка цвета луны.Тихо. Не мучат уснувшей волныМерные всплески весла.Вся — как наяда. Глаза зелены,Стеблем меж вод расцвела.Сумеркам — верность, им, нежным, хвала:Дети от солнца больны.Дети — безумцы. Они влюбленыВ воду, в рояль, в зеркала…Мама с балкона домой позвалаДевочку цвета луны.
Эльфочка в зале
Ане Калин
Запела рояль неразгаданно-нежноПод гибкими ручками маленькой Ани.За окнами мчались неясные сани,На улицах было пустынно и снежно.
Воздушная эльфочка в детском нарядеВнимала тому, что лишь эльфочкам слышно.Овеяли тонкое личико пышноПушистых кудрей беспокойные пряди.
В ней были движенья таинственно-хрупки.— Как будто старинный портрет перед вами! —От дум, что вовеки не скажешь словами,Печально дрожали капризные губки.
И пела рояль, вдохновеньем согрета,О сладостных чарах безбрежной печали,И души меж звуков друг друга встречали,И кто-то светло улыбался с портрета.
Внушали напевы: «Нет радости в страсти!Усталое сердце, усни же, усни ты!»И в сумерках зимних нам верилось властиЕдинственной, странной царевны Аниты.
Памяти Нины Джаваха
Всему внимая чутким ухом,— Так недоступна! Так нежна! —Она была лицом и духомВо всем джигитка и княжна.
Ей все казались странно-грубы:Скрывая взор в тени углов,Она без слов кривила губыИ ночью плакала без слов.
Бледнея гасли в небе зори,Темнел огромный дортуар;Ей снилось розовое ГориВ тени развесистых чинар…
Ах, не растет маслины веткаВдали от склона, где цвела!И вот весной раскрылась клетка,Метнулись в небо два крыла.
Как восковые — ручки, лобик,На бледном личике — вопрос.Тонул нарядно-белый гробикВ волнах душистых тубероз.
Умолкло сердце, что боролось…Вокруг лампады, образа…А был красив гортанный голос!А были пламенны глаза!
Смерть окончанье — лишь рассказа,За гробом радость глубока.Да будет девочке с КавказаЗемля холодная легка!
Порвалась тоненькая нитка,Испепелив, угас пожар…Спи с миром, пленница-джигитка,Спи с миром, крошка-сазандар.
Как наши радости убогиДуше, что мукой зажжена!О да, тебя любили боги,Светло-надменная княжна!
Москва, Рождество 1909
Пленница
Она покоится на вышитых подушках,Слегка взволнована мигающим лучом.О чем загрезила? Задумалась о чем?О новых платьях ли? О новых ли игрушках?
Шалунья-пленница томилась целый деньВ покоях сумрачных тюрьмы Эскуриала.От гнета пышного, от строгого хоралаУводит в рай ее ночная тень.
Не лгали в книгах бледные виньеты:Приоткрывается тяжелый балдахин,И слышен смех звенящий мандолин,И о любви вздыхают кастаньеты.
Склонив колено, ждет кудрявый пажЕе, наследницы, чарующей улыбки.Аллеи сумрачны, в бассейнах плещут рыбкиИ ждет серебряный, тяжелый экипаж.
Но… грезы все! Настанет миг расплаты;От злой слезы ресницы дрогнет шелк,И уж с утра про королевский долгНачнут твердить суровые аббаты.
Сестры
«Car tout n’est que rêve, ò ma soeur!»[8]
Им ночью те же страны снились,Их тайно мучил тот же смех,И вот, узнав его меж всех,Они вдвоем над ним склонились.
Над ним, любившим только древность,Они вдвоем шепнули: «Ах!»…Не шевельнулись в их сердцахНи удивление, ни ревность.
И рядом в нежности, как в злобе,С рожденья чуждые мольбам,К его задумчивым губамОни прильнули обе… обе…
Сквозь сон ответил он: «Люблю я!»…Раскрыл объятья — зал был пуст!Но даже смерти с бледных устНе смыть двойного поцелуя.
23-30 декабря 1909
На прощанье
Mein Herz trägt schwere Ketten,
Die Du mir angelegt.
Ich möcht’ mein Leben wetten,
Dass Keine schwerer trägt.[9]
Франкфуртская песенка.Мы оба любили, как дети,Дразня, испытуя, играя,Но кто-то недобрые сетиРасставил, улыбку тая —И вот мы у пристани оба,Не ведав желанного рая,Но знай, что без слов и до гробаЯ сердцем пребуду — твоя.
Ты всё мне поведал — так рано!Я все разгадала — так поздно!В сердцах наших вечная рана,В глазах молчаливый вопрос,Земная пустыня бескрайна,Высокое небо беззвездно,Подслушана нежная тайна,И властен навеки мороз.
Я буду беседовать с тенью!Мой милый, забыть нету мочи!Твой образ недвижен под сеньюМоих опустившихся век…Темнеет… Захлопнули ставни,На всем приближение ночи…Люблю тебя, призрачно-давний,Тебя одного — и навек!
4-9 января 1910
Следующей
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —О, лишь люби, люби его нежнее!Как мальчика баюкай на груди,Не забывай, что ласки сон нужнее,И вдруг от сна объятьем не буди.
Будь вечно с ним: пусть верности научатТебя печаль его и нежный взор.Будь вечно с ним: его сомненья мучат,Коснись его движением сестер.Но, если сны безгрешностью наскучат,Сумей зажечь чудовищный костер!
Ни с кем кивком не обменяйся смело,В себе тоску о прошлом усыпи.Будь той ему, кем быть я не посмела:Его мечты боязнью не сгуби!Будь той ему, кем быть я не сумела:Люби без мер и до конца люби!
Perpetuum Mobile[10]
Как звезды меркнут понемногуВ сияньи солнца золотом,К нам другу друг давал дорогу,Осенним делаясь листом,— И каждый нес свою тревогуВ наш без того тревожный дом.
Мы всех приветствием встречали,Шли без забот на каждый пир,Одной улыбкой отвечалиНа бубна звон и рокот лир,— И каждый нес свои печалиВ наш без того печальный мир.
Поэты, рыцари, аскеты,Мудрец-филолог с грудой книг…Вдруг за лампадой — блеск ракеты!За проповедником — шутник!— И каждый нес свои букетыВ наш без того большой цветник.
Следующему
Quasi unа fantasia.[11]
Нежные ласки тебе уготованыДобрых сестричек.Ждем тебя, ждем тебя, принц заколдованныйПеснями птичек.Взрос ты, вспоенная солнышком веточка,Рая явленье,Нежный как девушка, тихий как деточка,Весь — удивленье.Скажут не раз: «Эти сестры изменчивыВ каждом ответе!»— С дерзким надменны мы, с робким застенчивы,С мальчиком — дети.Любим, как ты, мы березки, проталинки,Таянье тучек.Любим и сказки, о, глупенький, маленькийБабушкин внучек!Жалобен ветер, весну вспоминающий…В небе алмазы…Ждем тебя, ждем тебя, жизни не знающий,Голубоглазый!
Мама в саду
Гале Дьяконовой
Мама стала на колениПеред ним в траве.Солнце пляшет на прическе,На голубенькой матроске,На кудрявой голове.Только там, за домом, тени…
Маме хочется гвоздикуКрошке приколоть, —Оттого она присела.Руки белы, платье бело…Льнут к ней травы вплоть.— Пальцы только мнут гвоздику. —
Мальчик светлую головкуОпустил на грудь.— «Не вертись, дружок, стой прямо!»Что-то очень медлит мама!Как бы улизнутьИщет маленький уловку.
Мама плачет. На колениЕй упал цветок.Солнце нежит взгляд и листья,Золотит незримой кистьюКаждый лепесток.— Только там, за домом, тени…
Мама на лугу
