Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. Том 1

«Сэр, в письмах душ слияние тесней…»

Стихотворные послания Джона Донна

Когда нынешний читатель воображает себе шекспировскую Англию (а Донн был современником Шекспира), ему представляются круглые деревянные короба театров, нарядные парусники и лодки на Темзе, сумрачный Тауэр и застроенный домами купцов Лондонский мост, шум и пестрота рынков. Намного реже вспоминает он, что казни происходили в Лондоне так же часто, как театральные спектакли, и публики они собирали не меньше; что отрубленные головы и руки постоянно висели над городскими воротами и на Лондонском мосту; что «черная смерть» (чума) приходила в город, когда ей вздумается, и тогда люди толпами бежали из Лондона, а по опустевшим улицам возили телеги с трупами; что престарелую королеву Елизавету усиленно пугали угрозой заговоров, и попасть в тюрьму по доносу соседа было проще пареной репы.

Джон Донн в образе меланхолического влюбленного. Неизвестный художник, ок. 1595 г.

Представьте себе молодого человека – худого, губастого, стремительного, за которым следует слуга, – он только что получил небольшое наследство и чтобы верней с ним покончить, снял изрядную комнату в Темпле и нанял слугу-француза – итак, представьте себе этого молодого человека, спешащего в театр на представление, например, «Двух веронцев». Сей юноша учился в Оксфорде и закончил курс, но в тот самый момент, когда нужно было получить степень магистра, переехал в Кембридж, где повторил тот же трюк – увильнул от получения степени; а дело было в том, что при получении ученой степени следовало произнести особую присягу, отрекаясь от «римской веры», а юноша был из католической семьи – знаменитый Томас Мор, казненный за веру Генрихом VIII, приходился ему прадедушкой. Этот юноша и есть Джон Донн в 1593 году. Таким мы видим его на портрете, принадлежащем маркизу Лотиану, – в широкой черной шляпе, в костюме с тончайшим кружевным воротником. Итак, он приехал в Лондон и поступил в юридическую школу Линкольз-Инн, где вскоре сделался Маэстро Карнавала (Master of Revels), то есть формальным студенческим лидером, организатором рождественских представлений, всевозможных шутовских процессий, розыгрышей и шуток. Он учил право, увлекался театром, был галантным кавалером, остроумцем и поэтом. Стихи писали и большинство из его друзей, вот откуда взялись эти стихотворные послания, которые составляют весомую часть его поэтического наследства. Доказано, что эти стихи – не условный жанр, а реальные письма, которыми друзья обменивались в разлуке: например, уезжая из зачумленного Лондона, отправляясь на войну или в дипломатическую поездку на материк.

Когда же тайный и необдуманный брак сломал удачно начавшуюся карьеру Джона Донна, и после ряда опальных лет, проведенных вдали от Лондона, он переродился сперва в философа, а потом в проповедника, – перед тем как окончательно бросить стихи и принять священнический сан, он еще не раз брался за перо, чтобы в изящных и увлекательных стихах принести дань своим новым покровительницам при дворе. В молодости он болтал в рифму с друзьями, теперь же его, женатого и серьезного человека, больше вдохновляли просвещенные светские дамы – такие, как Магдалина Герберт, воспитавшая двух сыновей-поэтов, или украшение двора короля Якова блестящая Люси Харрингтон, графиня Бедфорд.

Чума в Лондоне. Гравюра начала XVII в.

Из публикуемых ниже посланий первые три (Т. Вудворду и Э. Гилпину), очевидно, написаны во время эпидемии чумы в Лондоне. Следующие два письма, Р. Вудворду и Г. Уоттону, относятся к 1597–1599 годам, когда все трое друзей были увлечены благоприятно развивавшейся придворной карьерой, – оттого-то в этих стихах так много выпадов против Двора и похвал Уединению. Письмо Генри Уоттону «in Hiber. Belligeranti» («сражающемуся в Ибернии») написано в апреле – сентябре 1599 года, когда Уоттон вместе с графом Эссексом участвовал в злосчастной военной кампании в Ирландии (имевшей столь роковые последствия для Эссекса – см. далее предисловие к поэме Донна «Странствия души»).

Ко времени опалы и вынужденной жизни вдали от Лондона относится письмо близкому другу Донна Генри Гудьеру, побуждающее его оставить Англию и отправиться в путешествие на континент. Интересно, как Донн мотивирует этот совет: «В чужих краях / Не больше толка, но хоть меньше срама». И далее:

Чужбина тем, быть может, хороша,Что вчуже ты глядишь на мир растленный.Езжай. Куда? – не все ль равно. ДушаПресытится любою переменой.

В более поздних письмах все чаще звучат мотивы самоусовершенствования и христианского покаяния. Скажем, не вошедшее в эту подборку письмо «Эдварду Герберту в Жульер» начинается словами, в которых уже слышен будущий проповедник, преподобный доктор Донн:

Клубку зверей подобен человек;Мудрец, смиряя, вводит их в Ковчег.Глупец же, в коем эти твари в сваре, –Арена иль чудовищный виварий:Те звери, что, ярясь, грызутся тутВсе человеческое в нем пожрут –И, друг на друга налезая скотно,чудовищ новых наплодят бессчетно.Блажен, кто укрощает сих зверейИ расчищает лес души своей!

Люси Харингтон, графиня Бедфорд. Уильям Ларкин, 1615 г.

Наконец, последнее из посланий – письмо первой красавице английского двора Люси Харингтон, графине Бедфорд, (одно из восьми сохранившихся) – блестящий образец изящного и ученого мадригала. Заметим, что леди Бедфорд умела не только танцевать на придворных карнавалах, но и отвечать недурными стихами на такие послания.

Джон Донн

(1572–1631)

Стихотворные послания Томасу Вудворду

Тревожась, будто баба на сносях,Надежду я носил в себе и страх:Когда ж ты мне напишешь, вертопрах?

Я вести о тебе у всех подрядВыклянчивал, любой подачке рад,Гадая по глазам, кто чем богат.

Но вот письмо пришло, и я воскрес,Голь перекатная, я ныне Крез,Голодный, я обрел деликатес.

Душа моя, поднявшись от стола,Поет: хозяйской милости хвала!Все, что твоя любовь моей дала,

Обжорствуя, я смел в один присест;Кого кто любит, тот того и ест.

Ему же

Ступай, мой стих хромой, к кому – сам знаешь;В дороге, верно, ты не заплутаешь.Я дал тебе, мой верный вестовщик,Подобье стоп, и разум, и язык.Будь за меня предстатель и молитель,Я твой один Творец, ты мой Спаситель.Скажи ему, что долгий, мудрый спор,В чем ад и где, окончен с этих пор;Доказано, что ад есть разлученьеС друзьями – и безвестности мученье –Здесь, где зараза входит в каждый домИ поджидает за любым углом.С тобой моя любовь: иди, не мешкай,Моей ты будешь проходною пешкой,Коль избегу ужасного конца;А нет – так завещаньем мертвеца.

Эдварду Гилпину

Как все кривое жаждет распрямиться,Так стих мой, копошась в грязи, стремитсяИз низменности нашей скорбной ввысьНа гордый твой Парнас перенестись.<?>Оттуда ты весь Лондон зришь, как птица;Я принужден внизу, как червь, ютиться.В столице нынче развлечений ноль,В театрах – запустение и голь.Таверны, рынки будто опростались,Как женщины, – и плоскими остались.Насытить нечем мне глаза свои:Все казни да медвежии бои.<?>**Пора бежать в деревню, право слово,Чтоб там беглянку-радость встретить снова.Держись и ты укромного угла;Но не жирей, как жадная пчела,А как купец, торгующий с Москвою,Что летом возит грузы, а зимоюИх продает, – преобрази свой СадВ полезный Улей и словесный Склад.

Роланду Вудворду

Как женщина, что, трижды овдовев,Себе вменяет целомудрье Дев,Так я, к стихописанью охладев,

Теперь монашествую; много силНа сорняки сонетов я сгубил,В репьи сатир немало пыла вбил.

Хоть из Искусств благих я не с однимНе обручен – и, значит, не грешимМы с Музою, когда вдвоем шалим,

Но голос Бога строг, и в глубинеДуши я знаю о своей вине:Есть упущенья грех, и он на мне.

Тщеславие с пороком заодно:То грязь и то; но можно смыть пятно;На это нам раскаянье дано.

Вся добродетель в Вере, только лишьВ ней – мудрость и отвага; но барышОна не даст, и с ней не поюлишь.

Ищи себя в себе; чтоб солнце жглоСильней, берут особое стекло,Дабы собрать лучи оно могло:

Так собери свой дух в пучок, сиречьВ одно желанье, жаркое, как печь,Дабы солому совести поджечь.

Алхимики, когда хотят в составВвести простой металл, то, их смешавИ прокалив, вдвигают в теплый шкаф –

Таков для нас уединенья труд;А те, что вечно бродят там и тут,В свободе лишь изгнанье обретут.

Нам жизнь дана в аренду. Кто из насХранит и умножает свой запас,Расплатится сполна в урочный час.

Так удобряй и ободряй себя,О призраках удачи не скорбя, –Но вспоминай о любящих тебя.

Генри Уоттону