Сборник - Поэзия Серебряного века (Сборник)

Поэты вне течений

Протест против символизма, закат которого наметился к концу первого десятилетия XX века, не ограничился только возникновением новых поэтических направлений и образованием многочисленных литературных групп. Он нашел свое выражение и в творчестве поэтов, не примыкавших ни к одному из течений, но придерживавшихся в своем творчестве ясности, простоты и прочности поэтического стиля.

Некоторые из них какое-то время принимали участие в деятельности отдельных групп, но не слились с ними и пошли, в итоге, собственным путем. Ведь для истинных поэтов любые течения, будь то символизм, футуризм или акмеизм, – только литературная школа, чья задача – утончить, изощрить поэтические средства, чтобы лучше выразить всю сложность окружающего мира.

Как писал А. Блок, “…поэты интересны тем, чем они отличаются друг от друга, а не тем, чем они подобны <…> Так как центр тяжести всякого поэта – его творческая личность, то сила подражательности всегда обратно пропорциональна силе творчества… Таким образом, в истинных поэтах, из которых слагается поэтическая плеяда данной эпохи, подражательность и влияния всегда пересиливаются личным творчеством…”.[487]

Поэзию Серебряного века невозможно представить без упоминания имен И. Бунина, В. Ходасевича, М. Цветаевой, М. Волошина, М. Кузмина и некоторых других поэтов, чье творчество нельзя причислить ни к одному из течений модернизма. Так, воспитанный в атмосфере символизма, но вошедший в литературу на его излете, Xодасевич вместе с Цветаевой, как он сам писал в автобиографическом очерке “Младенчество” (1933), “выйдя из символизма, ни к чему и ни к кому не примкнули, остались навек одинокими, “дикими”. Литературные классификаторы и составители антологий не знают, куда нас приткнуть”.[488]

Создатели такого глубокого пласта культуры, несомненно, являлись людьми энциклопедического знания и космического мироощущения. Максимилиану Волошину было свойственно вольное овладение наследием мировой культуры. Становление его художественной системы происходило на путях синтеза всех мировых достижений. В умении “все воспринять и снова воплотить” в нечто новое, свое – весь Волошин. При внешней близости Волошина к различным течениям и направлениям, он всегда шел “сквозь строй” чужих мнений “собою самим, не толкаясь”.

Увлечение русских символистов давно минувшим XVIII веком и любовь к стилизации нашли свое отражение в творчестве приверженца многих течений Михаила Кузмина. Так же легко улавливается отзвук эстетики символизма в изысканной поэзии молодой Марины Цветаевой.

В стихах Владислава Ходасевича, сочетающих традицию русской классической поэзии с мироощущением человека ХХ века, явственно звучит трагический конфликт свободной человеческой души и враждебного ей мира, стремление преодолеть разорванность сознания в гармонии творчества.

Особое место в русской лирике ХХ века занимает поэзия Ивана Бунина. Начав с лирических стихов, написанных под влиянием Фета, в позднейшем периоде своего творчества Бунин стал большим мастером поэтического слова и создавал прекрасные по форме, классически четкие стихотворения.

Время, отделяющее нас от литературной борьбы 1910–1920 гг., сделало несущественным разделение поэтов на литературные группы. Сегодня очевидно, что, последовательно постигая символизм, акмеизм, футуризм и прочие – измы, русская поэзия вырабатывала новый поэтический язык, адекватный мировосприятию современного человека.

Иван Бунин

С начала ХХ века Иван Алексеевич Бунин занял в русской литературе выдающееся место и как превосходный прозаик, и как поэт. Его поэзия развивалась в традициях русской классики, почти без влияния таких современных ему литературных течений, как символизм, акмеизм, футуризм. Лирика его служила эталоном традиционно понимаемой поэзии.

В своих стихах Бунин воспевает прелесть родной природы и покой. Эта тема звучит у него элегически печально, но благодаря необыкновенной силе изобразительности, совмещающей в себе острую четкость гравюры и плотную многоцветность живописи, он великолепно передает и радость бытия и красоту жизни.

Октябрьскую революцию Бунин не принял и в 1920 году эмигрировал во Францию. В 1933 году стал лауреатом Нобелевской премии.

Не видно птиц. Покорно чахнетЛес, опустевший и больной.Грибы сошли, но крепко пахнетВ оврагах сыростью грибной.

Глушь стала ниже и светлее,В кустах свалялася трава,И, под дождем осенним тлея,Чернеет темная листва.

А в поле ветер. День холодныйУгрюм и свеж – и целый деньСкитаюсь я в степи свободной,Вдали от сел и деревень.

И, убаюкан шагом конным,С отрадной грустью внемлю я,Как ветер звоном однотоннымГудит-поет в стволы ружья.

Они глумятся над тобою,Они, о родина, корятТебя твоею простотою,Убогим видом черных хат…

Так сын, спокойный и нахальный,Стыдится матери своей —Усталой, робкой и печальнойСредь городских его друзей.

Глядит с улыбкой состраданьяНа ту, что сотни верст брелаИ для него, ко дню свиданья,Последний грошик берегла.

Ту звезду, что качалася в мертвой водеПод кривою ракитой в заглохшем саду, —Огонек, до рассвета мерцавший в пруде,Я теперь в небесах никогда не найду.

В то селенье, где шли молодые года,В старый дом, где я первые песни слагал,Где я счастья и радости в юности ждал,Я теперь не вернусь никогда, никогда.

Когда на темный город сходитВ глухую ночь глубокий сон,Когда метель, кружась, заводитНа колокольнях перезвон, —

Как жутко сердце замирает!Как заунывно в этот час,Сквозь вопли бури, долетаетКолоколов невнятный глас!

Мир опустел… Земля остыла…А вьюга трупы замела,И ветром звезды загасила,И бьет во тьме в колокола.

И на пустынном, на великомПогосте жизни мировойКружится Смерть в веселье дикомИ развевает саван свой!

Снова сон, пленительный и сладкий,Снится мне и радостью пьянит, —Милый взор зовет меня украдкой,Ласковой улыбкою манит.

Знаю я – опять меня обманетЭтот сон при первом блеске дня,Но пока печальный день настанет,Улыбнись мне – обмани меня!

И ветер, и дождик, и мглаНад холодной пустыней воды.Здесь жизнь до весны умерла,До весны опустели сады.Я на даче один. Мне темноЗа мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,Но тебе уж тоскливо со мной.Под вечер ненастного дняТы мне стала казаться женой…Что ж, прощай! Как-нибудь до весныПроживу и один – без жены…

Сегодня идут без концаТе же тучи – гряда за грядой.Твой след под дождем у крыльцаРасплылся, налился водой.И мне больно глядеть одномуВ предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:“Воротись, я сроднился с тобой!”Но для женщины прошлого нет:Разлюбила – и стал ей чужой.Что ж! Камин затоплю, буду пить…Хорошо бы собаку купить.

Нет, мертвые не умерли для нас!Есть старое шотландское преданье,Что тени их, незримые для глаз,В полночный час к нам ходят на свиданье,

Что пыльных арф, висящих на стенах,Таинственно касаются их рукиИ пробуждают в дремлющих струнахПечальные и сладостные звуки.

Мы сказками предания зовем,Мы глухи днем, мы дня не понимаем;Но в сумраке мы сказками живемИ в тишине доверчиво внимаем.

Мы в призраки не верим; но и насТомит любовь, томит тоска разлуки…Я им внимал, я слышал их не раз,Те грустные и сладостные звуки!

В лесу, в горе родник, живой и звонкий,Над родником старинный голубец[489]С лубочной почерневшею иконкой,А в роднике березовый корец.[490]

Я не люблю, о Русь, твоей несмелой,Тысячелетней рабской нищеты,Но этот крест, но этот ковшик белый…Смиренные, родимые черты!

Молчат гробницы, мумии и кости, —Лишь слову жизнь дана:Из древней тьмы, на мировом погосте,Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!Умейте же беречьХоть в меру сил, в дни злобы и страданья,Наш дар бессмертный – речь.

Там, в полях, на погосте,В роще старых берез,Не могилы, не кости —Царство радостных грез.Летний ветер мотаетЗелень длинных ветвей —И ко мне долетаетСвет улыбки твоей.Не плита, не Распятье —Предо мной до сих порИнститутское платьеИ сияющий взор.Разве ты одинока?Разве ты не со мнойВ нашем прошлом, далеком,Где и я был иной?В мире круга земного,Настоящего дня,Молодого, былогоНет давно и меня!

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.Как горько было сердцу молодому,Когда я уходил с отцовского двора,Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.Как бьется сердце, горестно и громко,Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный домС своей уж ветхою котомкой!

Михаил Кузмин