Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров
И я любил тебя, когда лежал с тобой в хоросанских тучных одеялах и держал тебя за косы, как гладкую кобылицу за поводья!..
И ты была моя кобылица! моя любимая ночная кобылица…
Но ты нарушила клятву Пророка о женах… Но ты подносила кумыс в турсуках не только мужу своему… И я задушил тебя косами твоими… И я связал ими тесно горло твое…
…Да!.. Жены!.. Но Таджичка… Таджичка… Таджичка… И нет тебя средь жен… И далёко… И я брожу средь прошлых жен, как средь деревьев одичалых сонных сонных…
Сон!..
И где? где? где?.. Ай!.. Вот она!.. Вот оно!.. Вот оно!.. Таджичка!.. Дальняя!.. Зыбкая!.. Моя!.. На миг! Навек! Возлюбленная!.. Полевая! Простая!.. Дехканка!.. Дитя!.. Стой!.. Стой!.. Стой!..
Постой!.. в мозгу сонном старом зыбком как среди ноля зимнего нагого хладного пустынного постой… немного постой… Да!..
Таджичка, ты стоишь, а я вспоминаю…
Тридцать лет назад в блаженный Год Собаки я стал Амиром Карши и Шахрисябза!..
И я ехал по кешской дороге с моими хмельными конниками чагатаями друзьями Джаку, Ильчи-бахадуром и Давлатшахом…
И там (там! там! там!) у самого Ходжа-Ильгара было плескалось колебалось стояло медвяное тяжкое поле пьяных бражных маков опийных афганских тяжких бредовых текунов маков…
И была осень… И был Месяц Мака…
И поле уже текло источало истекало дремным со-ком-кукнаром капало…
И там по горло в маках шла Таджичка шло Дитя Согдианка с бусами стеклянными…
И поле истекало… И чадило… Млело… Тлело… Спело… И дурманило…
И я сошел с коня макового сонного туманного… И вошел в маки и стал свой долгий пояс развязывать… И потом сорвал с Таджички стеклянные бусы…
И она стояла и у нее голова была гладкая ладная как головка пьяного мака… И голова моя была хмельная тяжелая дурманная…
И поле текло бредовыми дымными маками…
И мы легли в поле и мяли маки… И текли соки сонные дремные медовые соки кукнара… И мы встали…
И тут я увидел что глаза у нее лазоревые дымчатые переливчатые бирюзовые… И они текли проливались переливались… Страдали…
И я сказал: кто ты?..
И она сказала: я Ханифа-Мак… Таджичка… У меня бирюзовые глаза Согдианы…
…Тогда я пошел к коню… К коню Амира-Гурагана…
А она осталась в поле… Она дехканка…
…И текли в поле помятые текуны — маки…
Но! но! Господь, прости!..
Но семя Джахангира!.. Семя Гурагана!.. Семя Тирана в поле пало!.. С коня царского в лоно дехканки!.. Айя!..
Прости Аллах!.. Прости за поле пьяных бражных слепых святых сонных дымных маков маков маков!..
Прости мне Аллах Таджичку Дехканку… Ведь у нее глаза лазоревые Согдианы…
И я повелел, чтоб Мавзолей надгробный мой был с Глазом-Куполом лазоревым печальным многодальным маковым… Чтоб и в гробу воспоминал я согдианку в поле маков…
Айя!.. Что я?..
Айя!.. Уран!..
Таджичка!.. Я воспомнил… Я нашел тебя во днях прошлых пыльных святых сладких дальних… Теперь иди навек усни в мозгу моем как в поле поле дремных сонных дальних дальних смутных мутных мятых маков маков маков истекающих чадящих пьяный сок — кукнар творящих…
А я усну в дремливых теплых курпачах — одеялах родного Ходжа-Ильгара.
А я сплю в ночной глухой кибитке среди сада снежного одичалого…
А я сплю, а Ходжа Насреддин глядит на Ханифу-Тюльпан, на согдианку…
А я сплю, а у меня уже была маковая согдианка, а уже лежала со мной в маках бражных пьяных… Ханифа-Мак таджичка дехканка с лазоревыми бирюзовыми согдийскими дымчатыми текучими глазами… Уже была… Уже лежала в маках липких горьких сладких… Уже я вспомнил… Уже я засыпаю… Уран!.. Учча… Очча… Уааа…
Но тут…
Но тут дверца утлая грушевая сырая ветхая косая дверца кибитки тихо открывается и входит старуха… Слепая!.. Айя!..
МАМЛАКАТ-КУБАРО
…Айя!..
И входит старуха… Слепая… Прямая… Как ствол белого тополя — арара пирамидального…
И Ходжа Насреддин глядит на нее и встает с тихих курпачей и голову опускает как теленок лобастый вешний виноватый…
И Тимур глядит на нее узкими сонными глазами уходящими барласскими и в темный угол отодвигается, как пес вороватый неприкаянный…
И Ходжа Насреддин глядит на нее и узнает вспоминает…
Ты!.. Мамлакат-Кубаро!.. Родная!.. Живая!. Кормилица далекая моя!.. Откуда ты?.. Из сада одичалого?.. С мазара с кладбища?..
Ты нашла меня на острове Аранджа-бобо… Ты меня сохранила вырастила выкормила… Ты живая… Ты от трахомы от пендинок-язв от старости слепая… Моя матерь… Сладкая… Былая… Давняя… И твои густые еще волосы снежные снежные так тихо так кротко так знакомо пахнут… Матерь…
— Ханифа-Тюльпан, кто тут?.. Я чую — кто-то есть в кибитке кто-то дышит…
И она слепые руки по кибитке распускает тянет ищет нежно и уже уже ласкает слепыми сухими летучими певучими пальцами…
— Бабушка, это два путника заблудились затерялись… Они в Мекку идут… И зашли к нам, в Ходжа-Ильгар…
— А Ходжа-Ильгара уже нет… Есть только дикий снежный сад…
…Айя…
Я стою, как высохший китайский карагач…
И тут слепая находит пальцами дрожащими меня!.. Меня! меня! меня!..
Ай!.. Матерь дальняя живая… Из каких ты дней пришла?.. Пришла. И не узнала…
И слепые пальцы по лицу моему по бороде по груди моей дрожат бегут текут стоят…
— Зачем ты плачешь, путник?.. Зачем ты так долго не был?.. Зачем ты так опоздал?.. Зачем ты весь в ранах, мой мальчик?.. Зачем ты вернулся, Насреддин, сын мой?..
Она стоит. Надо мной…
И пахнут пахнут снежной горной бездомною арчой (опять!) родные седые снежные далекие волосы ее…
И я как свежий агнец в вымя матери-овцы тычусь в нее головой седой…
И пахнет снежной чистою арчой…
— Сынок, ты не один. Кто ж с тобой?..
…И она отходит от меня и слепыми руками по кибитке бродит бредит грезит ищет другого…
А другой сидит таится в углу и долго долго долго она ищет его… И находит… И долго слепыми сухими чуткими тихими дрожащими пальцами по лицу его каменному острому немому бродит вспоминает по руке сохлой беспалой перстами зрячими бездонными ходит ласкает…
— Зачем ты пришел, путник? Зачем ты погубил столько людей?.. Зачем сотворил ты столько вдов и сирот?.. Зачем рука твоя убитая иссохла?.. Зачем ты убил Ходжа-Ильгар, родной кишлак свой?.. Зачем ты убил свою родину?.. Зачем ты не плачешь, мой мальчик?.. Зачем ты жестокий? Тимур, сын Текины-хатун, тихой улыбчивой матери?..
— Старуха… Мамлакат-Кубаро… Кормилица… Я узнал тебя., Ты кормила меня из обильной тучной дехканской крестьянской земляной полевой
