Райнер Мария Рильке - Новые стихотворения

Гаспара Стампа (1523–1554) — венецианская поэтесса. Была покинута своим возлюбленным Коллальтино ди Коллальто. Поэтому образ Гаспары Стампы выступает в элегии как воплощение несчастной, неразделенной любви. Гаспара Стампа прославилась стихами о любви, опубликованными посмертно ее сестрой Кассандрой («Стихотворения», 1554).

…благородная надпись… — об интересе Рильке к надгробным надписям подробно пишет Мария Турн-и-Таксис в названных выше воспоминаниях о Рильке.

Санта Мария Формоза — церковь в Венеции.

…покуда еле заметно // вечное нас посетит. — Проблема соотношения времени и вечности играет очень большую роль в «Дуинских элегиях» (см. также Вторую и Шестую элегии). «Боясь смерти, люди всегда хотели верить в существование вечности, лежащей за пределами времени, как мифологическое время находится за пределами календарного. Идея наличия двух категорий — реального (исторического) времени и вечности — проходит через всю греческую философию», — пишет Вяч. Вс. Иванов в исследовании по этому вопросу (см.: В. В. Иванов. Категория времени в искусстве и культуре XX века. — В кн.: «Ритм, пространство и время в литературе и искусстве». Л., 1974, стр. 55). В этой же статье указывается, что подобные идеи вновь возродились в XIX–XX веке.; в частности, Кьеркегор считал вечное основанием человеческой субъективности, которое помещается во временном. Напомним, что Рильке штудировал Кьеркегора как раз незадолго до начала работы над «Дуинскими элегиями» и даже изучал для этого датский язык.

…надгробная причеть о Лине, // косный покой поборов, музыки лад родила… — Юноша Лин, сын Аполлона и музы Урании, в греческих мифах олицетворяет безвременную гибель, в расцвете сил. Лин считался прекрасным певцом и знатоком музыки. По другим версиям мифа он обучал Геракла игре на кифаре, но был убит разгневанным героем. В честь Лина справлялись празднества в Аргосе. У Рильке Лин выступает как родоначальник музыки, подобный Орфею.

Приводим Элегию первую в переводе В. Микушевича:

Кто из ангельских воинств услышал бы крик мой?Пусть бы услышал. Но если бы он сердца коснулсявдруг моего, я бы сгинул в то же мгновенье,сокрушенный могучим его бытием. С красоты начинается                                                        ужас.Выдержать это начало еще мы способны;мы красотой восхищаемся, ибо она погнушаласьуничтожить нас. Каждый ангел ужасен.           Стало быть, лучше сдержаться и вновь проглотить свой                                                       призывный,темный свой плач. Ах! В ком нуждаться мы смеем?Нет, не в ангелах, но и не в людях.И уже замечают смышленные звери подчас,что нам вовсе не так уж уютнов мире значений и знаков. Нам остается, быть может,дерево там, над обрывом, которое мы ежедневновидели бы; остается дорога вчерашнего дня,да прихотливая верность упрямой привычки,которая к нам привязалась и бросить не хочет.           И ночь. Ночь, когда ветер вселеннойгложет нам лица, кому она не остается,вожделенная ночь, мягким обманом своимвсем сердцам предстоящая? Легче ли ночью влюбленным?Ах, они друг за друга разве что спрятаться могут.           Не знаешь? Так выбрось из рук пустотув пространства, которыми дышим; быть может, лишь птицыпроникновеннее чуют в полете расширенный воздух.

Да, весны нуждались в тебе, и звезды надеялись тоже,что ты чувствуешь их. Иногда поднималасьгде-то в минувшем волна, или ты проходилпод открытым окном и предавалась тебескрипка. Всегда и во всем порученье таилось.Справился ты? Уж не слишком ли был ты рассеянот ожидания? Все предвещало как будтоблизость любимой. (Куда же ты денешь ее,если мысли, большие, чужие, с тобою сжились,в гости приходят и на ночь порой остаются.)Если хочешь, однако, воспой влюбленных. Понынечувству прославленному ниспослано мало бессмертья.Брошенных пой. Ты завидовал им, потому что милеебез утоленья любовь. Начинайснова и снова бесцельную песнь славословья.Помни: гибель героя — предлог для его бытия.Гибель героя последним рождением станет.

Но влюбленных устало приемлет природав лоно свое, словно сил у нее не хватаетвновь их родить. Воцарилась ли Гаспара Стампав мыслях твоих, чтоб, утратив любимого, молчадевушка этим великим примером прониклась,чтобы думала девушка: вот бы такою мне стать?Не пора ли древнейшим страданиям этимоплодотворить нас? Не время ли освободитьсянам от любимых, дрожа, чтобы выдержать освобожденье,как стрела тетиву выдерживает перед взлетом,чтобы превысить себя. Нет покоя нигде.

Голоса, голоса. Слушай, сердце, и жди — на коленях.Ждали, бывало, святые могучего зова,чтоб он их поднял с земли. Оставались, однако,на коленях они и потом, ничего не заметив.Так они слушали. Божьего гласа, конечно,ты не снесешь. Дуновенье хотя бы послушай,непрерывную весть, порождаемую тишиною.Овеян ты теми, кто в юности с жизнью расстался.В каждой церкви, в Неаполе, в Риме, повсюдуих судьба говорила спокойно с тобой.Или Тебе открывалась высокая некая надписьна могильной плите, как в Santa Maria FormosaЧто им нужно? Последний проблеск сомненьяпогасить я готов, которым пороюв чистом движеньи своем хоть немного скованы души.

Разумеется, странно покинуть привычную землю,обычаев не соблюдать, усвоенных нами едва ли,розам и прочим предметам, сулящим нам нечто,значения не придавать и грядущего не искать в них,прекратиться навеки для робких ладоней другого,бросить имя свое, — даже имя свое, —как бросают игрушку разбитую дети.Странно желаний лишиться. Странно впервые увидеть,как порхает беспутно в пространствевсе, что было так важно. Да, смерть нам сначала трудна.Свыкнуться надо со многим, пока постепенночувствовать вечность начнешь. Ошибаются, впрочем, живые,слишком отчетливо смерть отличая от жизни.Ангелы, слышал я, часто не знают и вовсе,где живые, где мертвые. Вечный поток омываотоба царства, и всех он влечет за собою,там и тут заглушая любые звучанья.

Что им до нас, наконец, — тем, кто в юности с жизнью                                                                  расстался?Мягко отвыкли они от земного, как детиот груди материнской. Но мы поневолеищем тайн, ибо скорбь в сочетании с нимипомогает расти. Как тут быть нам без мертвых?Говорит нам сказанье, что плач о божественном Линемузыкой первой потряс оцепенелую глушь.Юного полубога лишилось пространство, и в страхепустота задрожала той стройною дрожью,которая нас утешает, влечет и целит.

Написана в Мюнхене и датируется 22 и 23 ноября 1915 г.

Следует обратить внимание на полное противостояние этой элегии, написанной в самый разгар первой мировой войны, в период драматических событий в Прибалтике, на Балканах, применения газа, затем танков и подготовки верденского сражения на Западном фронте, всяким элементам официальной идеологии.

Написана в Мюзо (Швейцария) и датируется 7—8 февраля 1922 г.

Рудольф Касснер (1873—1959) — философ, друг Рильке, оказавший влияние на идейный замысел элегий.

…от той открытости, что нам видна // в очах звериных, смерти не подвластных. — У Рильке «открытость» здесь и далее в тексте элегии означает большой мир, свободное бытие в отличие от той цепи условностей, которыми опутывает людей буржуазная цивилизация (ср. термин М. Хейдеггера «das Offene» — «открытое, открытость», очень близкий по смыслу термину Рильке).

…как будто бы она — душа этруска… — Этруски — древняя италийская народность, были завоеваны римлянами и слились с ними. Сохранились многочисленные памятники этрусского изобразительного искусства (в том числе упоминаемые поэтом этрусские надгробья), а также письменности.

Начата в Дуино в 1912 г., но закончена лишь десять лет спустя в Мюзо.

Характерны резкие антиклерикальные мотивы, звучащие в этой элегии, и выпады против церкви. Это вполне согласуется со словами поэта: «Большую ошибку совершает тот, кто подходит к Элегиям или Сонетам («Сонетам к Орфею». — Ред.) с католическими представлениями о смерти, о потустороннем мире и вечности; это… служит причиной дальнейших глубоких недоразумений» (письмо В. Гулевичу, ноябрь 1925 г. — В кн.: Р.-М. Рильке. Ворпсведе…, стр. 307–308).