Эдуард Асадов - Судьбы и сердца

Глава V ПИСЬМО

— Андрей! Татьяна! Филины лесные!Как можно трое суток пропадать?«Колумб» велел уж нынче вас искать.Ан вон и «выплывают расписные»!

И Лешка, сдвинув кепку набекрень,Весь просиял веснушками своими.Потом со вздохом Тане: — Каждый деньЯ повторял в молитвах ваше имя!

Умолк и вдруг воскликнул: — Ну дела!Да кто ж из вас сегодня именинник?!Одна, как вишня в поле, расцвела,Другой блестит, как новенький полтинник?!

А впрочем, хватит, прежде о делах.Иди, Андрей, на взбучку к Христофору.Потом склонись передо мной во прах,Или спляши, иль влезь на ту вон гору,

Что, догадался? Правильно, герой!Сегодня почту привезли верхами.«Вас, — говорят, — в чащобине такойНе сыщут даже черти с фонарями».

Без мала месяц письма пролежали.— Отдай, Алешка, ну? Не то сейчас…— Пусти, дракон! Да, вот письмо от Гали!От той, что ждет и не смыкает глаз!

Держи еще, вот третье… Тут, брат, в поруС тебя сто грамм… Да шут с тобою, пусть!Ну, вы ступайте, братцы, к Христофору,А я пойду в речушке окунусь.

Нынче жарко. Сонная река,Кажется, застыла… Не течет…Впрочем, нет: вон там, издалекаДвижется огромный длинный плот.

Проплывает чуть зеленоватый,Будто щука. А за ним вразбродБревна, как веселые щурята,Крутятся, носами тычась в плот.

Таня с Лешкой брызжутся, хохочут,То ныряют, то плывут к плоту.Теплый ветер лица им щекочет,Осушая кожу на лету.

— Таня, брось меж бревнами крутиться!С лесосплавом, знаешь, не шути!— Ничего, Алешка, не случится,Я ж как рыба плаваю, учти!

У палатки на мохнатой кочкеОн сидит недвижный и немой.Только писем легкие листочкиЧуть шуршат в руке его порой.

Взгляд скользит бесцельно по травинкам,Мчит сквозь лес в далекие края.Галя, Галя, милая Галинка,Звездочка весенняя моя!

Значит, в час, когда, в толкучке стоя,Ждал тебя я, пасмурный и злой,Тихо дверь больничного покояГде-то затворялась за тобой…

А сейчас ты ждешь меня, вздыхаешьИ уж вновь заботами полна(Нет, так можешь только ты одна),На сюрприз какой-то намекаешь.

Что там: шляпа? Трубка? Эх, Галинка!Все сюрпризы мелочь. В них ли суть?!Да за взгляд твой, за одну слезинкуЯ весь мир готов перевернуть!

Впрочем, стоп! Восторги эти прочь!Ведь и впрямь те слезы недалече…Он вдруг вспомнил: дождик, хату, ночь…Вспомнил Танин шепот, губы, плечи…

К черту ночь. Ночь позади осталась!Знаю. Пусть все это не пустяк.Но ведь и с другими так случалось?!Ах, да что мне — так или не так?!

Вон глаза: они такие чистые!В них моря, сады и соловьи…Галка, Галка, волосы пушистыеИ ресницы черные твои…

Ты слаба. Так этого ль стыдиться?Пишешь «подурнела» — ерунда!Раз мы вместе, все нам не беда.Вот вернусь, и съездим подлечиться.

Трудно мне… Ведь я в глуши лесной,Ах, не то! Не в этом вся причина!Да, я виноват перед тобой!Но ведь ты простишь меня, Галина?

Только что я? У нее беда,Я ж примчусь кудахтать, словно квочка:«Ах, ошибся…» Глупость! Ерунда!Ничего тут не было, и точка!

— Ну, геолог, что сидишь в печали? —Танин голос будто в сердце нож! —Отчего купаться не идешь?Письма, что ли, душу истерзали?

Громов вспыхнул, встал и, помолчав,Произнес, не подымая взгляда:— Я не знаю, кто и в чем был прав,Только больше нам нельзя… не надо…

Вышло так… Нет, ты не думай, Таня,Что я трус… Что я не дорожу…Я не знал… Я не хотел заране,Погоди… Ты сядь, я расскажу.

С Галей плохо. — И пока, сбиваясь,Говорил он о своей беде,Танин взор скользил, не отрываясь,По кустам, по бревнам и воде…

Вон пришла к реке купаться ива.Подошла, склонилась над водойИ струю прохладную пугливоТрогает зеленою рукой.

Что у ивы, например, за боли?Веточку сломаешь — отрастет…Громов все рассказывал о школеИ о письмах Галиных на фронт.

Руку взял — руки не отняла.— Таня, ты ведь добрая, я знаю…— Да, Андрей, ты прав… Я понимаю.Ну довольно. — Встала и пошла.

Обернулась. Посмотрела твердо.Нет, прощаясь, взгляд не упрекал,А, как встарь, насмешливо и гордоСловно бы два пальца подавал.

Вряд ли Громов сам себе признался,Что, стремясь к Галине всей душой,Он тогда почти залюбовалсяГорделивой этой красотой.

Ночь идет, планету убирая,Звездный ковш наполнила водой,Отпила и, щеки надувая,Целый мир обрызгала росой.

Из тумана сшила занавеску,Чтобы рыбам крепче спать в пруду,Лунный таз начистила до блескаИ, подняв, надела на звезду.

И повсюду тишина такая,Будто звуков в мире больше нет.Ходит ночь, планету убирая,Звезды льют свой золотистый свет…

Сон, как потревоженная птица.Что в испуге вьется над гнездом,Над Андреем мечется, кружится,То вдруг тихо сядет на ресницы,То умчится с легким ветерком.

На душе небось у Гали скверно…Что вдохнет ей в сердце теплоту?Мой приезд! Ведь у нее, наверно,Каждая минута на счету.

Я вернусь — и вмиг отставка горю,— Галка, все печальное забудь!Улыбайся, собирайся в путь.Прямо завтра и поедем к морю!

— Извини, Андрей, не помешала? —Вновь Татьяна. Что за тяжкий рок?! —Вижу, папироска замерцалаЯ и забрела на огонек.

Ты небось подумал: «Вот дурная!Как сказать ей, что в конце концов…»Нет, геолог, не стонать пришла яИ не штопать рваных парусов.

Было б слишком глупо унижаться.Да и чувств слезами не вернуть.Просто я пришла, чтоб попрощаться,Просто, чтоб сказать: «Счастливый путь!»

В двадцать пять уже не верят в чудо.Вот и все, геолог… Поезжай…Ну а если в жизни станет худо,Помни: я люблю тебя. Прощай!

ЧАСТЬ III

Глава VI В МОСКВЕ

Сквозь стайку дач, спеша в Москву,Состав промчался с грузом хлебаИ, растревожив тишину,Швырнул гудок, как камень, в небо.

А вот курьерский. Он летит,Он товарняк перегоняет,Ведь там Галинка ждет, не спит,Он это знае-ет, знае-ет… знае-ет…

Вокзальный свод в лучах сверкает,Как сказочная стрекоза…Дома, зевая, протираютСвои квадратные глаза.

Ночь темный спрятала покровВ кусты газона, за скамейку.Светает… Радугой цветовБлеснула клумба-тюбетейка.

Тюльпан расправил лепестки,Пион с плеча стряхнул росинку,Заря в струе Москвы-рекиПолощет алую косынку.

И от улыбки той зариВ проулок удирает тень.Смущенно гаснут фонари —Приходит день.

— Шофер! Такси свободно?— Да, прошу!— Мне нужно в Теплый. Знаете дорогу?— Еще б не знать! Живу там, слава богу!

— Вот и отлично. Едем. Я спешу!

Шофер машину ловко развернул,Потом спросил: — А дом у вас который?— Дом двадцать шесть. — Тот весело кивнул:— А знаете, есть странные шоферы.

Волшебники! Вот хоть бы я сейчас:Хотите, ваше имя угадаю?Вы муж Галины Громовой. И васЗовут Андреем. Так я понимаю?

Андрей воскликнул: — Так! Но кто же вы?Как вас-то звать? — Максимом Рыбаковым.— Теперь понятно. Галя из МосквыВас часто теплым поминала словом.

А Варя ваша просто сущий клад.Сердечный, настоящий человек!Спасибо вам… Я очень, очень рад…Такое не забудется вовек!

Максим нахмурил брови: — Ерунда.С людьми живем, а не в глухом болоте.Случись с другим такая же беда,И вы небось ведь мимо не пройдете?!

Андрей сказал: — Я, кстати, вот о чем:У вас нога, а вы…. Я извиняюсь… —Максим кивнул: — Маресьев за рулем! —И улыбнулся: — Ничего, справляюсь.

— Ну, вот мы и приехали! Пока! —Галина ждет. В глазах небось огонь.Счастливо вам! — И сильная рукаАндрею крепко стиснула ладонь.

Как странно все: не вышла на звонок…Открыла дверь соседка — тетя Шура.— Андрей? Входи! Ну как дела, сынок?Ой, что же это я стою, как дура?!

Иди, иди, совсем ведь заждалась.Волнуется, поди-ка, ретивое?!Все на вокзал звонила… Извелась…Ах, господи, вот горе-то какое!

— Да будет вам! — Но все-таки в тревогеРванул он дверь, шутливо прогудев: —— Встречай, жена! Домой вернулся лев! —И замер, удивленный, на пороге…

Она сидела боком у стола,Лица не поворачивая к свету.Вся жизнь в тот миг, казалось, перешлаЛишь в пальцы, теребящие газету.

Пред ним была она и не она.И близкая, и словно бы чужая:Куда девалась нежно-золотаяЕе волос пушистая волна?

Уже не пряди, вешним солнцем сотканы,Теперь, как странно глазу, у жены,Как после тифа, крохотные локоныИз-под косынки были чуть видны.

Вдруг обернулась, ко всему готовая,И тотчас в сердце, как заряд свинца, —Полоска шрама, тонкая, пунцовая,От уха к носу поперек лица…

Хотела встать, но отказали ноги,Он подскочил к ней, обнял, зашептал:— Сиди, сиди… И к черту все тревоги,Вот я и дома… Ехал… Тосковал…

Она к нему прижалась головой.И он умолк. Какие тут уж речи!И тотчас ощутил, как под рукойВдруг задрожали тоненькие плечи.

— Ну, будет, будет… Это ни к чему…Не так все плохо… Нет, ты не права. —Ах, что он говорит ей! Почему?Куда вдруг делись главные слова?

Те самые, что, сидя у реки,С любимой разлученный дальней далью,Под шум тайги, в минуту злой тоскиОн повторял ей с тихою печалью?

Так что ж, он позабыл их? Растерял?Иль чем-то, может, вдруг разочарован?Да нет же, нет! Он попросту устал!И этой встречей горькою взволнован!

Она, вдруг смолкнув, тихо руку мужаСняла с плеча и опустила вниз,Туда, где пояс с каждым днем все туже:— Ну вот тебе, Андрей, и мой «сюрприз»..

Рука его как будто испугалась,Едва заметно дернулась назад…Но нет, ей это только показалось!Он крикнул: — Галка, я ужасно рад!

Нас будет трое! Превосходно! Славно!А я-то там никак не мог понять…Теперь уж вам, Галина Николавна,Нельзя слезинки даже проливать!

Ну, я побреюсь, подзарос в дороге! —Что рассказал, что скрыл любимый взгляд?И сердце билось в страхе и тревоге:Рад или нет он? Рад или не рад?..

Неделя прошла, а за нею другая,Жизнь словно бы гладко и мирно течет.Ни горя, ни песен, ни ада, ни рая…Пусть так. Но чего же еще она ждет?

Веселья? Да нет же! Она не про это!С весельем успеем. Веселье потом.Иной холодок тут средь теплого лета:Андрей… Что-то новое прячется в нем.

Нет, внешне он тот же: приветливый, ровный,С рассветом он в главке, к закату — домой.Порою обнимет, погладит любовноИ слово сердечное скажет порой.

А то вдруг пошутит: — А ну-ка, Галина!Ты знаешь: ведь лжи я терпеть не могу.Ты в самом ли деле подаришь мне сына?Смотри, коль девчонку, на полюс сбегу.

И все-таки сердце все чаще сжималось:Порою украдкой он глянет, вздохнет.И вдруг точно грусть или легкая жалость,Как тень, в его темных зрачках промелькнет.

Мелькнет, будто птица помашет крылом,И снова все ровно, спокойно и складно.Но женским, но тайным каким-то чутьемОна понимала: «Нет, что-то неладно!»

Готовилась к школе, над планом сидела,«Все думы тревожные — глупость, пустяк!»Но сердце как будто иглой то и делоКололо: «Нет, Галка, здесь что-то не так!»

Но что же не так? Может, чувства остыли?Нет, это неправда! Андрей не такой!А может быть, недруг преследует? ИлиГнетет его скука бумаги и пылиИ сердцем он рвется к работе живой?

Что ж, может быть, пусть он встряхнется немножко!Пускай! Ведь живая работа нужна.Но я тогда как же? А как же Сережка?Ведь это уж скоро… А я здесь одна…

Но что, если он и не мрачен нисколькоИ это лишь глупые нервы шалят?Что, если все это мне кажется только?Ах, вздох его грустный! Ах, горестный взгляд!

Он сам засмеялся бы: «Сгинь, ураган!Куда я поеду? Нашла же заботу!Итак, педагог, доставай-ка свой план!Поныла, и хватит! Теперь за работу!»

Лунный свет лежит на одеяле…— Спишь, Галина? — Он слегка привстал. —Знаешь, мне сегодня приказалиВозвращаться к нашим, на Урал.

Только не волнуйся. Я ведь скоро!Ровно через месяц и назад.Еду по запросу Христофора.Что же, он начальство, я солдат.

«Так и есть!» Она тоскливо сжалась.«Вот он, вздох, и вот он, грустный взгляд!Значит, ничего не показалось…Но ведь он не сам, ему велят!»

Прошептала: — Ну а как же я-то?Ведь теперь уж скоро я должна…Знаешь, мне немножко страшновато:Вдруг случится что, а я одна…

— Как одна? Да тут кругом друзья!Вспомни хоть про Варю Рыбакову.— Не сердись, Андрей, я просто к слову.Раз нельзя, ну, значит, и нельзя.

И, обняв порывисто его,Прошептала ласково и тихо:— Ничего, конечно, ничего…Просто я ужасная трусиха.

Он погладил худенькую шеюИ сказал с улыбкою: — Не трусь!Я же через месяц возвращусьИ ко всем событиям успею.

С первым снегом, утренней порошеюПрикачу я. Все сомненья прочь!Спи, Галинка, спи, моя хорошая…Спи спокойно… За окном уж ночь…

Тьма вокруг все гуще, все плотнее.Бьют часы — рассвет еще далек.Скверно нынче на душе Андрея,Он лежит и смотрит в потолок.

Что ж он, сердцем, что ли, измельчился?Почему он Гале не сказал,Что «Колумб» ни строчки не писалИ что ехать сам он напросился?

Испугался честных глаз Галины?Да, пожалуй. Видно, в чем-то слаб.Но зачем же ехать? Где причины?Сам себе-то объяснил хотя б?

Объяснять? Но тут бессильны речиПогоди, когда ж все началось?В день приезда. Да, тогда при встречеСловно б что-то в нем оборвалось.

Галка та и больше уж не та!Что ж, выходит, и любовь пропала?Что ж, выходит, только красотаВ ней всегда Андрея привлекала?

Нет, конечно, глупость, ерунда!Тут не это, тут совсем иное!Ну а что, Андрюша? Что такое?Разлюбил? Да нет же, никогда!

Шрам? Неужто этакая малость…Впрочем, нет, пусть это не пустяк,Только я не поступил бы так.Просто мне сейчас мешает жалость.

Я еще привыкнуть не могу.Ну, да это, право, и понятно.А отъезд? Но я же не бегу!Я ведь через месяц и обратно.

Съезжу, поработаю, встряхнусь,Дело там горячее, живое.Шум таежный вмиг развеет грусть.И домой! И снова я с тобою!

Надо спать. Часы пробили три.Скоро ночь огни свои потушит.И зажгутся факелы зари.Надо спать… И вдруг чуть слышно в душу

Тихий голос… Но зачем? Откуда?«Да, ты прав, геолог, поезжай.Ну а коли станет в жизни худо,Помни: я люблю тебя. Прощай!»

К черту! Хватит! Мне не так уж плохо!Грусть пройдет, развеется, как дым.Он затих и с еле слышным вздохомПрошептал: — Ну ладно, поглядим…

Лунный свет лежит на одеяле,По ночному столику скользит…Нет, сегодня он уснет едва ли.А Галина спит или не спит?

Только нет, видать, и ей не спится.И хоть мрак еще висит ночной,Но он ясно чувствует щекой,Как дрожат Галинины ресницы.

Глава VII НЕСЧАСТЬЕ