Эдуард Асадов - Судьбы и сердца

ЧАСТЬ II

Глава IV ТАНЯ

Хлещет дождь по листьям и по веткам,Бьет, гудит, упругий и прямой,Дальний берег скрыт за плотной сеткой,Дымчатой, холодной, слюдяной.

Пляшет дождь веселый, голоногий,Мутные взбивая пузыри.Пляшет вдоль проселочной дороги,Бьет чечетку с утренней зари.

Мало стука — он ударит градом.Лес шумит от ледяной шрапнели…А они стоят недвижно рядомПод плащом высокой статной ели.

Дождь застал их на глухом проселке,По дороге к лагерю. И вотТретий час колючие иголкиИх в лесу спасают от невзгод.

С четырех сторон — стена воды…Кажется, ни людям, ни зверямНе сыскать их даже по следам.Впрочем, в дождь какие уж следы?!

В рюкзаке мешочек с образцамиДа промокших спичек коробок,Маленький пакетик с сухарями,Шесть картошин, соль да котелок.

Влажный ветер, рыща по округе,Холодком колючим донимаетИ озябших путников друг к другуВсе тесней и ближе придвигает.

Как странны невольные объятья.Все яснее у груди своейГрудь девичью под намокшим платьемЧувствует взволнованный Андрей.

Надо б как-то сразу распрямиться.Пошутить беспечно, отстраниться.Только он, как раз наоборот,Не назад подался, а вперед.

Что виной тут: тихий посвист птицы?Ветра ли пьянящего глоток?Танины ли длинные ресницы?Он и сам ответить бы не мог.

А Татьяна? Что же нынче с нею?Где ледок ее спокойных глаз?Почему так ласково к АндреюВдруг прильнула девушка сейчас?

Кто сумеет разобраться в этом?Право, глупо спорить и гадать!Легче звезды в небе сосчитать,Чем сердечным овладеть секретом!

Все сейчас красноречивей слов:Тихий вздох, пожатие руки…Что же это: новая любовьИль минутной вспышки огоньки?

С вышины сквозь толщу серых тучВниз скользнул веселый теплый луч.А за ним, как будто в море хлеба,Вспыхнул васильком кусочек неба.

Он был влажный, он был синий-синий, —Будто взгляд, знакомый с детских лет,И казалось, он воскликнул: «Нет!»Крикнул с болью голосом Галины.

Да, конечно, только показалось.Ну какой там голос в самом деле?!Только радость словно б вдруг сломаласьИ метнулась в гущу старых елей.

Что ж потом? Ведь из любимых глазХлынет столько неподдельной муки!Огонек свернулся и погас…Сжались губы, и ослабли руки…

— Что костер? Нет, нам не до костра. —Голос сух и непривычно колок.— Дождь уже кончается. Пора.Скоро вечер. Поспешим, геолог!

— Нам, — сказал Андрей, — идти немного,Лагерь наш вон там, за тем бугром.Что ж, пошли, пока видна дорога.Через час, я думаю, дойдем.

Вот и холм. И вмиг застыли двое;Лагерь словно бурею смело,А внизу чернело небольшоеВовсе не знакомое село.

— Заблудились! — ахнула Татьяна. —Ну, геолог, драть тебя и драть.Так всегда бывает, как ни странно,Если карт и компаса не брать.

Где же нам искать теперь ночлега?— Здесь, — ответил Громов, — решено. —Позади вдруг скрипнула телегаИ раздался зычный голос: — Но-о-о!

На подводе высилась старуха,В сапогах, в большом дождевике,В заячьем залатанном треухеИ с кнутом в морщинистой руке.

— Бабка! Далеко ль до Белых Кочек?И какое там внизу село?— Это вон Аркашино, сыночек…— Ишь куда нас, Громов, занесло!

— А до Кочек сколько?— Верст двенадцать. —Бабкин голос — ерихонский бас.— Бабушка, а вы домой сейчас?— Да куда же мне еще деваться?

Медсестру вон отвезла в район.Вымокла и все кляла дорогу.А по мне, что взмокла, слава богу!Жить в деревне был ей весь резон.

А она, прожив здесь три недели,Застонала: «Скука, тошнота…Доктор строг… Все книжки надоели,Так-де и завянет красота».

Вот и отвезла я стрекозу.А про вас мне баяли словечко.Вы тут камни ищете на речке.Лезьте. Я к себе вас отвезу.

Таня тихо: — Может, неудобно?Может, мы стесним? У вас семья?— Я семью вам опишу подробно:Вся семья — мой серый кот да я…

Только пусть я бабка, пусть седая,Но силенки все ж во мне крепки,Да и должность у меня мужская.Я колхозный конюх, голубки.

Вечереет… Солнце кистью яркойПрикоснулось к каждому листуИ в большую радужную аркуВставило всю эту красоту.

В маленьком багряном озеркеАлые, в густых лучах заката,Утка и пунцовые утятаМедленно плывут невдалеке.

Вон березка белый стан сгибаетИ, стыдливо прячась за кустом,Свой наряд зеленый отжимает,Ежась под холодным ветерком,

Да, в тот вечер все вокруг сверкалоТысячами радостных огней.— Хорошо! — Татьяна прошептала.— Очень! — тихо вымолвил Андрей.

Все небо к ночи снова занесло,По стеклам зябко покатились слезы,Но в хате бабки Аннушки тепло,Здесь пряный запах меда и березы.

Бормочет, остывая, самовар,С его загаром медным, как ни странно,Отважно спорит бронзовый загарХозяйки дома, моющей стаканы.

У печки на протянутом брускеВисят костюмы мокрые гостейА их самих, одетых налегке,Усталых и прозябших до костей,

Отправила старуха на лежанку,Сказавши басом: — Грейтесь-ка пока.Дорога в дождь, конечно, не сладка.Ну, ничего, зато уж спозаранку —

Куда тебе ненастье иль гроза —Погода будет ясной, как слеза.Коль говорю, так вы уж верьте мне,Ведь мой «баромет» у меня в спине.

Приятно после слякотной дороги,Поужинав, улечься на печиИ чувствовать, как спину, плечи, ногиПод шубой согревают кирпичи.

Посуду всю убрав в пузатый шкаф,Уселась бабка важно за газету.Вдруг кто-то, в раму часто застучав,Протяжно крикнул: — Тетка Анна, где ты?!

Хозяйка, перегнувшись через стол,Взволнованно спросила: — Что ты, Настя?— Да с нашей Резвой, бабушка, несчастье,Ей бык на ферме шею распорол!

Где ломота в коленях?! Быстро, спороМетнулась бабка, будто на пожар.Схватила телогрейку: — Я не скоро…Вы отдыхайте… Грейте самовар…

Дверь хлопнула. Прогрохали ступени,И тишина… Они теперь вдвоем…И сразу же неловкое смущеньеИх молчаливо стиснуло кольцом.

— Люблю я сказки страшные, Танюша.Ты б рассказала? — пошутил Андрей.— Ну что же, пострашней так пострашней,Могу, геолог, коли хочешь, слушай.

Жила-была принцесса… Впрочем, хватит!Ты помнишь наш дорожный разговорО затонувшем парусном фрегате,Про институтский бал и мой позор?

Верней, не про позор, а про обидуНа то, что он не понял ничего,Пришел с другой… Взглянул и не увидел,А я ждала, я так ждала его!

Потом я часто думала о ней.О той… Другой… Ну чем приворожила?Ведь я лицом не хуже, ей-же-ей!Ум? Но и тут я вряд ли б уступила.

— Но ты сказала, — Громов рассмеялся, —Что он был с бочкой, рыжею, кривой… —Однако смех мгновенно оборвался: —Постой, ты плачешь? Таня, что с тобой?!

— Эх ты, геолог! — проглотив слезу,Сказала Таня с невеселым вздохом. —Ведь я же знаю — нынче там, в лесу,Ты обо мне небось подумал плохо.

Решил, конечно: что ей до того,Что я женат? Она и крохам рада…Ты, как всегда, не понял ничего…Нет, подожди, перебивать не надо.

Сейчас поймешь. О ней я солгала.Однако верь мне: вовсе не со зла,Так было проще. А она иная:Не рыжая, увы, и не кривая.

Ее глаза (и это уж не ложь)Большие, темно-синие и чистые.А волосы, как перед жатвой рожь,Такие же густые и пушистые.

Он ею жил, а я — пустой мечтой.Ну вот тебе и сказочки конец!Жила-была принцесса, а геройПошел совсем не с нею под венец…

Татьяна попыталась улыбнуться,Но к горлу снова подступил комок.— Графин с водой… вон там стоит на блюдце…Сходи, не поленись, налей глоток…

Мир как-то сразу спутался, смешался…— Так, значит, Таня… Значит, ты меня?..— Уже пять лет. А ты не догадался?Совсем стемнело. Разыщи огня.

— Зачем, Танюша?— Да уж поздно. Вечер.В других домах уже давно огни. —Под легкой кофтой так округлы плечи…А губы близко, рядом… Вот они!..

Он как в чаду. Он все забыл отныне.И, как бы вечер ни синел сейчас,В душе Андрея цвет небесной синийЗакрыли тучи темно-серых глаз.

Все мутит разум: и слова хмельные,И тонкий запах девичьих волос,И губы… губы влажные, тугие,Слегка солоноватые от слез.

Татьяна Бойко, статно-горделивая,Краса и гордость институтских стен,Твоя теперь — покорная, счастливаяИ ничего не ждущая взамен…

Ночь сползла в овраги. Рассвело.Во дворах дымятся самовары.А с плетней гремят на все селоПетухов победные фанфары.

Щелкнул за околицей пастух,Разошлась туманная завеса,И громадный огненный петухМедленно взлетел над спящим лесом,

Все пока истомою объято…Но, уже проворны и легки,Солнечные желтые цыплятаПонеслись к селу вперегонки.

Через стекла яркою лавинойВ дом, в уют, в жилую теплоту!Вот уж двое прыгнули на спинуСерому ленивому коту,

Эти трое бродят по буфету,Те рядком уселись на окне,А вон тот забрался на газетуИ полез беспечно по стене…

Дверь открыв, вошла хозяйка в хату,Полушалок скинула на стол.— Здравствуйте-ка, с солнышком, ребята!А «баромет» мой-то не подвел!

И, повесив ватник возле печи,Гулко пробасила: — Ну, дела,Я всю ночь сегодня не спала.Бык-то крепко лошадь покалечил.

Только что ж вы, милые, молчите?Может, я не то все говорю?Или просто вы так крепко спите?Ну-ка, ну-ка, дай-ка посмотрю!..

Так и есть: ладони разметав.Парень спал, плечистый, смуглолицый,А она, к плечу его припав,Крепко сжав пушистые ресницы.

Все во сне губами шевелила.Что шептал с улыбкой этот рот?Может статься, говорил он: «Милый!..»Может… Впрочем, кто их разберет!

Бабка вдаль задумчиво взглянула,Видно, что-то вспомнила, вздохнула.Что ж, и ей когда-то, может быть,Довелось такое ж пережить…

Ласково гостей перекрестила,Что-то прошептала горячоИ полой тулупчика прикрылаДевичье открытое плечо…

Глава V ПИСЬМО