Александр Житинский - Плывун

1974

«Печку на ночь затопили…»

Печку на ночь затопили,Принесли вязанку дров,Стол накрыли, чай попили,Разогрели чаем кровь.Все дневные огорченьяИ превратности судьбыБез особого мученьяВылетели из трубы.Только влажный шепот садаИ бормочущая печь —Вот и всё, что было надо,Чтобы выпрямилась речь.Чтобы тайные изломыНашей жизни суетнойСтали вовсе незнакомыИ ходили стороной.

1976

«На Васильевском острове ночь коротка…»

На Васильевском острове ночь коротка.Над Васильевским островом спят облака,Повторяя его очертанья,Прикрывая ночное свиданье.В темных сквериках липы наклонно торчат,И какие-то типы в подъездах молчат.Сигаретки горят со значеньем,Приглашая к ночным приключеньям.На Васильевском острове глуше шаги.Синий ангел слетает с трамвайной дугиИ лицо твое искрой крылатойВырывает из тьмы вороватой.Сотня окон разинула черные ртыИ глотает холодный настой пустоты,Но не спрятаться нам, не согреться.В этом городе некуда деться.

1976

Год любви

Все поэты с ума посходили,Повлюблялись, забросили стих,Поглупели, забыли о стиле,Никакой нет управы на них!В январе, феврале и апреле,В сентябре, октябре, ноябреВсё грустили, печалились, млели,—Вечерком, среди дня, на заре.Ревновали, искали предлога,Уезжали черт знает куда.И — ни рифмы, ни буквы, ни слога,Только письма туда и сюда.Целовали возлюбленных в груди,Совершали иные грехи…А другие какие-то людиПотихоньку кропали стихи.

1974

Февральская поэма

В. Б.

Зима такая — то заплачет,То горьким снегом завалит.Наверно, это что-то значит,И в этом замысел сокрыт.Наверно, хитрая природаОпять готовит недород,Но все упорней год от годаНаш удивительный народ.А впрочем, есть такое мненье,Что потеплело все вокруг.И теплые стихотвореньяШлет с юга недалекий друг.Повсюду теплое участьеВ моих немыслимых делах,И даже тепленькое счастьеВ квартирных светится углах.Сижу на кухне за машинкой,И капли бьются о карниз.Вот чертик с бешеной лезгинкойИз Грузии, без всяких виз,Блестя кавказскими глазами,Сжимая узенький кинжал,Весь в газырях, смешной, с усами,Ко мне внезапно забежал.Откуда? Что за наважденье?Ведь я элегией болел!Но чертик, чувствуя смятеньеМое, на табуретку селИ, наслаждаяся кинжалом,Полезным духом макаронИ сыра запахом лежалым,Повел такие речи он:«Вы думаете, сочинитель,Что я, шутейный персонаж,В поэме этой только зритель?Отнюдь! Я соблазнитель ваш.Вы думаете, я не смеюОставить запись на полях?Все ваши рифмы я имеюВ моих блестящих газырях!»И вслед за этим, как проворныйИ ловкий иллюзионист,Рукою тоненькой и чернойОн стал набрасывать на листТакие рифмы: лето-мета,Зима-письма, тебе-судьбе…Во всем похожий на поэтаИ с бородавкой на губе.И я, скорее под диктовку,Чем по велению ума,Используя его сноровку,Постыдно начал: «Шла зима.Летел февраль подбитой птицей.Я ждал письма. Оно не шло.Над нашей северной столицейПока еще не рассвело…Я шел по Невскому. СтруилисьОгни машин по мостовой,И окна медленно слезились,И фонари вниз головойВ просторных лужах отражались.Висела водяная пыль.Прохожие в сторонку жались,Когда бежал автомобиль.Я шел по Невскому на запад,К Адмиралтейству, но на грехДальневосточный дикий запахНа Мойке, на виду у всех,Меня поймал за нос, и тут жеЯ провалился и исчез,Оставив вам витрины, лужи,Февраль, тоску и райсобес…»

На берегу того залива,Почти что на краю земли,Где волны весело, игривоБарашки белые несли,Стояли девочка и мальчик,Прожившие полжизни врозь…Такой затейливый кошмарчик,Что только оторви да брось!Любовь?.. Скорее, отсвет детстваИ юности свободный стих,За то полученный в наследство,Что было чистого у них,Что сберегли они подспудноИ пронесли с собой тайкомПо жизни медленной и трудной,Где на коне, а где пешком.Три встречи было, три разлуки,Три ожидаемых беды.Твои опущенные рукиИ рельсов жуткие следы.Вагон пошел, как нож по вене,Болтая красным фонарем.Мы трижды гибли в этой сцене,Но сколько раз еще умрем?Нам посчастливилось родитьсяВ такой обширнейшей стране!Мы, точно маленькие лицаНа брейгелевском полотне,Разбросаны в углах небрежноСреди чужих и чуждых лицИ наблюдаем безнадежноПарение свободных птиц.Кричи, зови — не дозовешься!И щель почтовая узка.По письмам вряд ли разберешься,Какие долгие векаПрошли без нас, пока мы ждали,Пока читали невпопадСлова вокзальные в журналеИ шли вперед с лицом назад.Зачем нам память, если больюОна прорезалась опять?Зачем нам этой крупной сольюБылые раны посыпать?Зачем нам долгое мученьеИ плач по дурочке-судьбе?Я хоть в словах ищу спасенья,Но что останется тебе?

С такими мыслями я вышелНа Стрелку. Серая НеваКатила мимо. Кто услышалМои печальные слова?Но все казалось мне печальным:На рострах вид печальных тел,И ангел в золоте сусальномПечально крыльями блестел.Печален был наш тяжкий город,Тосклив зеленый Эрмитаж.А тот, кто смолоду был молод,Далекий современник наш,Уже на каменной подставкеСтоял с откинутой рукой,Внеся последние поправкиВ свою судьбу своей строкой.Чужая память колоннады,Дворцов, торцовых мостовых…Но почему же мы не радыВсему великолепью их?Откуда эта безысходностьИ почему печален крик?Любовь, как малая народность,Хранит свой собственный язык.Все было в мире, и наверно,Любовь различная была.Любили преданно и верно,Любовь была добра и зла.Воспетая в стихах и прозе,Она всегда была в ходу,Уподобляясь часто розе,Цветущей где-то на виду.Но тайная, полуслепая,Сплетенная из редких встреч,Обыкновенная такая,Вот эта, о которой речь,Которая случилась с нами,Со мной случилась и с тобой,Годами мерянная, днями —Нет, больше не было такой!Когда увидимся?.. Кто знает!Когда расстались мы?.. Давно!Февральский снег повсюду тает.Нам больше жизни не дано.И только город этот странный,Наверно, впишет пару днейВ строку, но вид его туманныйНе станет ближе и ясней.

Февраль 1974

На могиле Канта

Верни мне логику сознанья,Философ Кант Иммануил,Чтоб это позднее свиданьеМне выдержать хватило сил.Напомни каменной гробницейО тесных рамках бытия,Где, как в шкатулке, сохранитсяВся жизнь мгновенная моя.Какое надобно терпенье —Ее осилить день за днем,Чтоб превратить в одно мгновенье,В пробел на камне гробовом,Чтоб уместились между строчекС обозначеньем точных датАпрельский ветер, женский почерк,Вокзальный гул, прощальный взгляд.В просторном городе, продутомХолодным прусским ветерком,Мы жизнь копили по минутам,Подсчитывая их тайком,Пересыпая на ладониИх зыбкий золотой песок,Пока в гробнице, как в вагоне,Спал Кант, бессмертен и высок.Он, осуждающий беспечность,Спокойно ехал сквозь векаДо станции с названьем «Вечность»,Пока встречались мы, покаТвоя рука в моей лежала,И ночь качала фонарем,И ты почти что не дышала,Уснувши на плече моем.Любимая! Какой философПоможет этакой беде?Неразрешимей нет вопросов.Мы в «никогда» с тобой. В «нигде».Мы вычеркнуты из объема,Из времени исключены,У нас нет крова, нету дома,И до тебя — как до Луны.Для нас короткое свиданье —Провал во времени, когдаБессмертное существованьеНам тайно дарят поезда.А философскую системуЛюбви — постиг ли кто? открыл?Что скажет нам на эту темуФилософ Кант Иммануил?

14. 4. 74.