Александр Полежаев - Стихотворения и поэмы

110. Марий

<Начало неоконченной поэмы>

Был когда-то город славный,Властелин земли и вод;В нем кипел самодержавныйИ воинственный народ.В пышных мраморных чертогахПод защитою боговИли в битвах и тревогахБыл он страшен для врагов.Степи, горы и долиныИ широкие моряПокрывали исполиныДвухстихийного царя.И соседние владыки,И далекие страны́Перед ним, как повилики,Были все преклонены.Багряницею и златомОн роскошно их дарилИ убийственным булатомВ страх и ужас приводил;Подавлял свирепой тучейОн судьбы чужих племен…Кто не знал тебя, могучий,Знаменитый Карфаген?..

111. Царь охоты

В<асилию> А<лексеевичу> Б<урцов>у

Honny soit qui mal у pense.

Надолго вихорь света,Как бурная река,Уносит от поэтаЛюбезного стрелка!Быть может, невозвратно?Что делать!.. Так и быть!..Меж тем я буду житьНадеждою приятной,Что некогда, шутя,От скуки на досугеИль так, в веселом круге,Он вспомнит про меняИ скажет: я когда-тоПроказника знавалИ помню, что проклятыйМне что-то написал.А я ему богатый,Какой-то полосатый,Огромнейший колпакВ знак памяти оставилИ живо помню, какМеня он позабавил,Любуясь, как дурак,На шелковый колпак!

             Не черные тучи             Висят над скалой;             Не вихорь зыбучий             Взвился над землей;             Не сокол могучий             Летит с облаков             Стрелою гремучей             В толпы воробьев.             Нет! Буря не воет…             И вихорь не роет             Горячей земли.             Всё тихо, покойно,             И дивно, и стройно             В небесной дали.             Но что ж изменилось             В природе вещей?             Не чудо ль явилось             Для робких очей?             То в поле выходит             Roi de la chasse,[106]             И в ужас приходит             Весенний бекас!..             То муж сановитый,             Стрелок знаменитый,             Гусар отставной,             Привыкший к победам,             К бутылке, к обедам             И к воле лихой.             Скучая без славы,             Любя старину,             С жильцами дубравы             Ведет он войну.             Он долго не метит:             Лишь глазом заметит —             Спускает курок…             И птица у ног.       Не знает ни тьмы, ни денницы             Великий стрелок.       Не видя поднявшейся птицы,       Он слышит лишь крыльев полет,Прицелился, грянул — и жертва падет.             Едва появился             Лесной удалец,             Он — паф! — покатился!             Он — хлоп!.. и конец!             Как солнце в огромном             Хаосе миров,             Блистает он в скромном             Хаосе стрелков,             Предво́дит их сонмом,       Как муромский витязь Илья.             А те лишь зевают             И грустно считают             Свои пуделя.

Куда ж, скажите мне, мятежною ватагой      Вы собрались, мои друзья?      Зачем, упитанные влагой      Живого Вакхова ручья,Вы с поприща котлет, бифштекса и ростби́фа,С улыбкой вандала и наглостию скифа,      Накинув ружья на плеча,      Вдруг поднялися сгоряча,      Схватили яростно патроны    И, застегнув на шпензерах крючки,В сажень величиной надели сапоги      И кожаные панталоны?      О, что за грозный, страшный вид!      Он вестник будущего боя!      Провинциальный сибарит      Преображается в героя!      Везде тревога и содом:      Борзых и гончих завыванье,      Лакеев брань, и ко́ней ржанье,      И шум, и крик, и всё вверх дном!..      Пустеют барские палаты,      Конюшни, кухни, домы, хаты.      «Сюда! — кричат конфедераты,      Накинув шапки набекрень.—      Настал, настал великий день!      Сегодня мы себя покажем…      Злодея Б<урцов>а накажем      И всеторжественно докажем,      Что он отнюдь не великан,      Что мы вобьем его в болото,      Что он над М<уромом> не пан      И, наконец, не царь охоты!..»      Так демон зависти и мщенья      Раздора пламень раздувал      И своенравно ополченья      На подвиг бранный вызывал!      Так некогда сычи и совы,      Поднявшись ночью из дупла,      Хотели массой бестолковой      Напасть на сонного орла.      Но он могучими крылами,      Приосани́вшись, размахнул —      И где с летучими мышами      Пернатых витязей аул?      Так точно Васеньку сбирались      Другие мыши погребать!..      Сперва шутили и смеялись,      Потом хотели отпевать,      Но кот лукавый зорким глазом      Окинул их исподтишка,      Расправил лапищи и разом      Передушил их в два прыжка!..

Уже по небу разливаласьБагряноцветная заря,Природа тихо пробуждалась,В сребре и золоте горя,Когда холмы, леса, болота,В хаосе шумных голосов,Узрели вдруг царя охотыМежду завистливых врагов.С челом открытым, величавым,Любуясь зеркалом ружья,Перед собранием лукавымОн шел как вождь и судия.Всегда на брань идти готовый,Владыка долов и полей,Он видел происки и ковыСвоих обманчивых друзей.Но, улыбаясь равнодушно,На них без страха он смотрелИ лишь в душе великодушнойОб их безумстве сожалел.Но вот огромная ватагаУже рассыпалась в лесахИ взволновалася, как брагаВ полузамазанных чанах.И господа и их лакеиПреважно заняли посты;Скрывают их, как батареи,Колоды, кочки и кусты.Собаки бешеные рыщутВокруг болот, пугая дичь;Псари бранятся, скачут, свищут.Везде призывный гул и клич!

Вот раздается выстрел первый!Сильнее тысячи громовОн раздражительные нервыПотряс невольно у стрелков.«Ведь это он! — в оцепененьеОдин другому говорит.—Клянусь, бекас на положеньеНе поднялся́ и уж убит!Смотри, смотри… Опять наметил…Ужель и этот упадет?..Ах, варвар!.. Так его и встретил…А черт легавый и несет!»Скрывая горестное чувство,«Тут важного нет ничего,—Бормочет третий про него,—Одно лишь счастье без искусства».— «Да, разумеется», — весь хор,Приосанившись, возглашает.А он меж тем, от этих ссорВдали, смеется да стреляетИ всем толкам наперекорСуму исправно набивает.И между тем часы бегут,Всё занимательней охота.Давно с измученных текутРучьи убийственного пота,А толку нет… Позор! Беда!Громят, расстреливают небо…Не знают, как, не знают, где быИм приютиться от стыда.Иной несчастный в полоумьеЯгдташ свой щепками набил;Другой в отчаянном раздумьеПять рюмок водки проглотил.А тот без совести лакеяСовсем невинного бранит;Сам промах дал и, не краснея,Слугу безмолвного винит,Клянется небом и землею:«Не я стрелял, а мой слуга!»Слуга же бедный, чуть не плача,Твердит: «Что делать! Неудача!Немного дрогнула рука».

В лесах дремучих, в чистом полеГуляет витязь удалой,И, повинуясь грозной доле,Дергач, и тетерев глухой,И дупельшнеп, и куропатка,Кулик и рябчик молодой —Всё исчезает без остаткаПеред десницей роковой.Бессмертной славою покрытыйИ с полновесным ягдташом,Перед завистливою свитойМелькает он с своим ружьем.Ему предшествует победа!За ним — досада и раздор!Где он, там робкая беседа,Где нет его, там шум и вздор!Хотите ль знать, как у соседаОб нем заводят разговор:«Сам черт в ружье его двуствольномНашел квартиру и сидит,И нас в упрямстве своевольномБез сожаления стыдит.Все наши козни, вероломстваЕму нимало не вредят.Оценит строгое потомствоЕго деяний пышный ряд,Неимоверными хваламиЕго осыплет навсегда,А мы с своими пуделями,Как петербургская ордаПоэтов с белыми стихами,Мы канем в Лету, господа!Зачем же завистью напраснойСебя мы будем очернять,И почему б единогласноПечальной правды не сказать?Он — царь охоты?.. Согласимся!Обуха плеть не перебьет…И, право, лучше помиримсяС таким злодеем без хлопот!»

Так, наконец, в печали слезнойОдин из тружеников рек,Когда с охоты бесполезнойПришел домой и занемог.И тихо вкруг его постели,Занявшись жирным пирогом,Друзья усталые сиделиВ молчанье мрачном и немом.Они сидели. Пот кровавыйС их лиц нахмуренных бежал,И каждый важно, величавоСвою бутылку осушал.«Ну что ж, друзья? Ведь справедливо? —Нахмурясь в очередь свою,Сказал больной красноречивый.—Скрепите исповедь мою!Она, поверьте, благороднаИ не унизит никого!К чему упорствовать бесплодно?Примите лучше всенародноСознанье сердца моего.Простилось с вами, о заботы,Мое горячее чело!Склонись пред ним: он — царь охоты,Мне сердце вещее рекло».

Умолк. Как воин в лютой сечеНа щит расколотый упав,Или торжественное вечеНовогородцы потеряв,Или свирепые медведи,Рыкая жалостно в цепях,Вздохнули грустные соседиПри этих пагубных словах.«Увы! Увы! — сказал протяжноОдин задумчивый герой.—Я вижу сам, борьбе отважнойКонец приходит роковой.Погибла древняя свободаДремучих муромских лесов,И из великого народаРеспубликанцев и стрелков —О, верх плачевный униженья! —Растут, исходят поколеньяНемых бесчувственных рабов.Как Бруты смелые, напрасноЗа вольность родины прекраснойМы не щадили наших сил.Но Б<урцов>, цезарь самовластный,Пришел, увидел, победил!..Где наши подвиги и слава,Где милый равенства закон?Одна осталась нам забава:Стрелять кукушек и ворон!»— «Увы! Увы! О горе, горе! —Повсюду громко раздалось.—Какое гибельное мореНад нами быстро разлилось!..»

А между тем больной кончалсяИ отходил уже во мглу,И пот холодный разливалсяПо бледному его челу;Слабел заметно тихий голос…И вдруг поднялся дыбом волос,И он, как будто бы пророк,В жару неистовом изрек:«Где я? Где я?.. Какие тучиНад головой моей висят?..В моей груди — огонь кипучий…В моей душе — свирепый ад!Я вижу, вижу ряд ужасных,Ряд изумительных картин!Среди охотников несчастных,На злаке муромских долин,Среди болот непроходимых,Между лесов необозримых,Возник какой-то исполин…О, верьте, я не очарован!Мое виденье — не обман!Броней железной не окованФантома гибельного стан…Он не доспехами стальными,Он не оружием велик…С очами каре-огневыми,Причесан он á la[107] мужик…В венгерке с черными шнурами,С ружьем блестящим за спиной,С кавалерийскими усами,С полугишпанской бородой,С улыбкой гения и славы,Отважный, ловкий, молодой,Как царь охоты величавый,Стоит он, светел и румян,Рассеяв зависти туман!..Но что?.. Упала предо мноюЗавеса будущих времен!Мой светлый взор не омраченНепроницаемою мглою…Я вижу ясно… Это он!..О бог великий, бог правдивый!..То он!.. И что же?.. Перед нимТолпою бледной, нечестивойМы, окаянные, стоим!..И он величественно страшен,А мы — в отчаянье смешном.Венком лавровым он украшен,А мы — зеленым лопухом!..Друзья! Свершилось!.. Умираю!..Внемлите гласу моему.В последний раз вам завещаюПовиновение к нему…Смотрите!.. Вот!.. О други, братья!..Он здесь!.. Смотрите!.. Вот он!.. Вот!С его охотничьего платьяКровь бекасиная течет…По раменам его играютСтруи каштановых кудрей…Ружье и пояс украшаютДве пары жирных дупелей…Прости! Помилуй… Царь охоты!»И вдруг несчастного постигПрипадок яростной зевоты,И, искажая бледный лик,Прильпе к устам его язык…Прильпе?.. Но взор его блудящийКакой-то ужас выражал,И вдруг, поднявши перст дрожащий,Он им на что-то указал,Как будто вымолвить, страдалец,Он что-то дивное хотел,Всё дико, пристально смотрел…Зевнул протяжно, захрапел…И в воздухе недвижный палец,Остановясь, окаменел.Восстали витязи… У мощныхМороз по коже пробежал,И их испуганный кагал,Как рой видений полунощных,От трупа хладного бежал.

Откуда шум, откуда кликиВ веселой Муромской земле?Какие радостные лики,Какие светлые enflé[108]Сидят без горя, без заботыЗа преогромнейшим столом…И между ними царь охотыС своим торжественным челом…Шато-марго и дрей-мадера,Душистый гейцих, ве-се-пе[109]И всё, что кончится на е,Как благодатная ВенераИли безумная холераГуляет в дружеской толпе.«Messieurs![110] Товарищи, синьоры,Маркизы, фоны, господа! —Гласит веселая орда.—Отныне скука и раздоры,Междоусобия и спорыОт нас сокрылись навсегда!Сейчас, сейчас на этом местеВоздвигнем дружеству алтарь,И все, не изменяя чести,Речем торжественно, без лести,Что Б<урцов> гений наш и царь!Да, уж давно леса, болота,Созданья умные и тварьДавно сказали: он наш царь,Другого нет царя охоты!»— «Он царь двуствольного ружья!Он властелин коростеля,Он самодержец куропатки,Он богдыхан перепелов,—Кричит полсотня голосов.—Никто, никто ему перчаткиНе смеет бросить из стрелков.Ура! Ура! Герой Василий!Прости, что мы до этих порТебя, как должно, не почтили!Забудь наш бедный загово́р!»И вдруг с улыбкою приветнойК нему собранье потекло,И пышно лавр зеленоцветныйУкрасил гордое чело.«Он твой! Он твой! Его деламиТы, о Василий, заслужилЗа то, что воздух пуделями,Подобно многим, не кормил!Другого Б<урцов>а в подлуннойМы не увидим, не найдем…И верь, на лире многоструннойТвои деянья воспоем!Ура! Ура!» И хор избранный,Немного спиртом обуянный,Лихую песню затянул,И витязь, лавром увенчанный,Едва в восторге не уснул!Но кто, свирепый, долголикий,Как тень, покинувшая мглу,Бросая взор угрюмый, дикий,Стоит задумчиво в углу?Кто этот муж, который, грозно,Повеся голову и нос,Глядит так важно и серьезноНа светлый пир?.. То — Долгиос!Не имя предков благородныхСебе в наследье он стяжал…Он сам в число мужей свободныхГосподской милостью попал.Но, бич зверей и птиц ужасный,Прославясь гибельным ружьем,До этих пор единогласноСчитался первым он стрелком.Подобный крепостью Немвроду,Но побежденный и без сил,Свою охотничью свободуЕще он дорого ценил.Внушенью зависти послушный,Безумной местию горя,Не мог он видеть равнодушноВенка болотного царя.Итак, в слепом ожесточеньеИ с ерофеичем в руке,Стоял печально в отдаленьеВ широком синем сюртуке.И в этот миг, как фальконетом,Импровизаторским куплетомБыл уничтожен, поражен…О боже! Что услышал он?«Погибла слава Долгиоса!Он потерялся, оробел,С кровавой пеною из носаСтоит в углу и почернел».[111]Он это слышит!.. Страшно блещетЗеленый огнь в его очах…Как вальдшнеп, бьется и трепещетБольшой стакан в его руках…И наконец, от злобы воя,Кляня вселенную, как бес,Из ненавистного покояОн с ерофеичем исчез…Ликуй теперь, победоносец!Хвала тебе, дубровный царь!Ты, как великий ружьеносец,Соорудил себе алтарь!Пройдут века… Исчезнет славаНаполеоновых побед,Но ты, к бессмертью величавоТы проложил огромный след.Умрут и лесть и вероломство,Как ядовитый василиск,Тебе ж правдивое потомствоВоздвигнет вечный обелиск…Твоих соперников накажет,Сорвет покров туманный с глазИ временам грядущим скажет:«Il fut roi, mais de la chasse!»[112]

ПЕРЕВОДЫ