Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2
240. «Однообразные досуги…»
Однообразные досугиСменили бешенство страстей;Без вдохновенья, без подругиПроходит время юных дней.
Я свыкся с хладной тишиною,Душа печальна и нема.Живу в забвенья сиротою,Нет грез для сердца и ума.
Когда ж опять во мне проснетсяПорыв любви, порыв весны?Когда же чувство отзоветсяНа глас знакомой старины?
Мое молчит воображенье,Как льдом покрытая река.Приди, былое наслажденье,Рассей младого старика.
Вторая половина 1830-х годов241. БАРОН БРАМБЕУС
Баллада
До рассвета поднявшись, перо очинил Нечестивый Брамбеус барон.И чернил не щадил, сих и оных бранил До полудня без отдыха он;Улыбаясь, привстал и тетрадь отослал В типографию к Працу барон.В ней он Греча ругал, но под видом похвал, Рассмотрев с тех и этих сторон.
Фантастический бес в кацавейке своей, Потирая руками, гулял.Слышен стук у дверей, и на зов «Ну, скорей!» В кабинет Тимофеев вбежал.«Подойди, мой урод, ты мой виршник плохой! Ты три года мне друг и родня.Будь мне предан душой, а не то — черт с тобой! Пропадешь ты как пес без меня.
Я в отлучке был день. Кто у Смирдина был? На меня не точили ль ножи?И к кому он ходил, и хлеб-соль с кем водил? Что заметил — мне всё расскажи».— «Без тебя, мой барон! непогода была; Целый день наш купец хлопотал —И реформа пошла — Смирдина все дела Полевой обрабатывать стал.
Тихомолком пробрался я к ним в кабинет И вникал в их преступную речь.Передать силы нет Полевого совет!.. Вдруг дверь настежь — и входит к ним Греч.И, ему поклонившись почти до земли, Наш Филиппыч осклабил уста…Тут беседы пошли, и — поверишь — нашли, Что твой ум и ученость — мечта!
Что ты Смирдина скоро в банкротство введешь, Что его ты Султан Багадур,Что ему ты всё врешь, празднословишь и лжешь, Что богат он и глуп чересчур,Что бесстыдным нахальством ты всех оттолкнул, Что откармливал только себя,Что ты сих обманул и что оных надул, Что надежда плоха на тебя…
И спасенья у них умолял наш Смирдин. Призадумался Греч с Полевым.„Ты наш друг, ты наш сын“, — возглашает один, И другой повторяет за ним:„Пусть от злости зачахнет ехидный барон, Но ты честен, желаешь добра,И теперь ты спасен, и не страшен нам он, Обличить самозванца пора!“
Тут взялися за трости, за шляпы они И домой поспешили бежать.Вспомня старые дни, со мной стены одни О суе́тности стали мечтать».И Брамбеус барон, поражен, раздражен, И кипел, и горел, и сверкал;Как убитый был он, злобный вырвался стон: «Он — клянусь сатаною! — пропал!..
Но обманут ли не был ты глупой мечтой, Например, хоть мистерий твоих?Ты невольно порой — ах, раздуй их горой! — С панталыку сбиваешься в них».— «Не мистерилось мне, не писал я пять дней, И всё видел и слышал я сам,Как он стал веселей, проводивши гостей, Как он гнул непристойности нам.
Если ты не покажешь свой гнев, свою власть Смирдину и клевретам его,Я предвижу напасть: нам придется пропасть, Нам не будут платить ничего.Но бороться опасно — могуч Полевой, И опасен бывает и Греч!Не рискуй же собой, мой барон удалой! Ведь тебя им, как плюнуть, — распечь!
Оба бойко владеют пером и умом, Их привыкли давно уважать,И живут хоть домком, да нажит он трудом, А не так… но зачем пояснять!Что сказал я, то знаю, — ты понял, барон? Ведь слова непритворны мои.Ты отвесь им поклон, так не выгонят вон, А не то нас отлупят они».
«Ах ты, Миф Тимофеич! Из лыка ты сшит. Ты мне смеешь советы давать!Во мне ярость кипит: пусть Смирдин задрожит, Я его поспешу покарать.Кто Брамбеус — изменнику я покажу. Будь свидетелем мести моей!Я язык привяжу, дружка спать уложу. В путь-дорогу сбирайся скорей!»
«Я не властен идти, я не должен идти, Я не смею идти! — был ответ. —Что шуметь без пути! Да и ты не кути!» — И бежит без оглядки поэт.Сел в коляску барон — кони борзые мчат Из Почтамтской на Невский его.Часу мщения рад… В беспорядке наряд, И мутится в глазах у него.
Вот подходит к крыльцу, вот уж он на крыльце, Вот в знакомый вбежал магазин,Вытер пот на лице… Нет лица на купце: Душу в пятки упрятал Смирдин.«Я с тобою опять, друг почтеннейший мой!» — «В добрый час, благородный барон!»— «Ты в чести стал большой. Что, здоров Полевой? Ну, скажи мне, что делает он?»
От вопроса Смирдин изменился лицом — И ни слова. Ни слова и тот!Что-то будет с купцом? Счет плохой с наглецом, Он же кстати и счет подает.Содрогнулся Смирдин, и в очах меркнет свет: Счет ужасен! «Что будет со мной?Дай один мне ответ: ты мне сбавишь иль нет?» Но Брамбеус затряс головой.
«Беззаконную черти карают приязнь, Нашей дружбе с тобою конец!Ты изведал боязнь и ужасную казнь Заслужил, вероломный купец!»Он тяжелою шуйцей коснулся стола И в минуту замок надломал,Где наличность была — всё десница взяла, А Смирдин «караул!» закричал…
И в столе пустота роковая видна, Счет ужасный лежит там один…Прост наш голубчик! В том только вина. И закрылся с тех пор магазин.
Есть в больнице «Скорбящих» недавний жилец: Он дичится, на свет не глядит;С ним ужасен конец; страшен он, как мертвец, Он без умолку всё говорит:«Был богат, был богат, а теперь разорен! На козла бы его да под кнут!Не барон, не барон, не Брамбеус, а он — Лишь мошенник, отъявленный плут!»
Есть на Невском проспекте огромнейший дом: Громобоем хозяин живет.Каждой ночью и днем зло пирует он в нем И, вдобавок, журнал издает…Сей счастливец богатый и пышный, — кто он? Кто больницы «Скорбящих» жилец?То поляк нечестивый — Брамбеус барон, То Смирдин, наш известный купец!
1838 или 1839242. ПЕСНЯ ЯМЩИКА
Аль опять Не видатьПрежней красной доли? Я душой Сам не свой,Сохну как в неволе.
А бывал Я удал!С ухарскою тройкой Понесусь И зальюсьПесенкою бойкой!
Не кнутом, ПоведемТолько рукавицей — И по пням, По холмамМчат лошадки птицей!
Ни с слезой, Ни с тоскойМолодец не знался, — Попевал Да гулял…Вот — и догулялся!
Уж дугу Не смогуПерегнуть как надо; Вожжи врозь, Ну хоть брось!Экая досада!
Ночью, днем Об одномТяжко помышляю, Всё по ней, По моейЛапушке страдаю!..
Аль опять Не видатьПрежней красной доли? Я душой Сам не свой,Сохну, как в неволе.
<1840>243. <АВТОЭПИГРАММА>
