Виктор Слипенчук - Свет времени (сборник)

И грусть его не горька.

Лишь только пальцы,

Как спазмы, сжимают

Горло солдатского вещмешка.

«Я помню, как слегка вздремнул…»

Я помню, как слегка вздремнул,

А после резко встрепенулся —

Ведь я приехал в Барнаул,

Ведь я из Армии вернулся.

Я помню тот осенний день,

Асфальт повсюду перекопан.

И даже дембельский ремень

Напоминать стал об окопах.

Казалось, только что прошли

Бои всемирного размаха,

И люди в ямах залегли

От удушающего страха.

Я никого не обманул

И никого не опечалил,

Когда покинул Барнаул,

Когда домой в Рубцовск отчалил.

Траншеи с комьями земли,

Трущоб осевшие бараки —

И здесь бои как бы прошли,

И город новой ждал атаки.

И люди прыгали, как блошки,

И я невольно содрогнулся —

Что не из Армии вернулся,

А выскочил из-под бомбёжки.

«Уж как она меня любила…»

Уж как она меня любила?!

Порою на день десять раз

Мне клятву верности твердила —

И слёзы утешали нас.

Бывало, я приду с работы,

Электроплитку починю —

Она готовит мне компоты,

А я ей песню сочиню.

И было в жизни всё так прочно,

Мы с ней играли в две руки,

И не могли нас опорочить

Любые злые языки.

Потом я в Армию был призван.

Она писала мне, писала,

Любовью так пылали письма!..

И вдруг, как без вести, пропала.

Я по наивности вначале

Военкомат просил – подробно,

Чтоб там, на месте, разобрались.

И разобрались – всё законно…

Она живёт теперь с другим.

Счастливо, якобы, живёт.

И новый муж ей так любим,

Что просто зависть всех берёт.

А я живу в другом квартале

И до сих пор всё не пойму

Того, что средь своих печалей

Я не завидую ему.

Свет времени

«Много поэтов разных…»

Много поэтов разных

Действуют на Руси,

Горьких и с лирой праздной,

Боже, всех упаси.

Слышу их в каждом крае —

Тикают, как часы.

Совесть по ним сверяем —

Боже, всех упаси.

Только Твоё дыхание

В музыке красоты.

Даже когда молчание,

Господи, это – Ты.

Знаю, что час неровен,

Вздрогнут мои весы —

Каждый поэт греховен,

Боже, всех упаси.

Скоро с меня Ты спросишь

И об этой мольбе.

Если не упасёшь их —

Я молюсь о себе.

«Весна ещё лежит под снегом…»

Весна ещё лежит под снегом,

Такая тонкая, с подснежник,

Но всё же слышно иногда,

Как ощутимо оживает

По капле первая вода.

Она, как маленькое сердце,

Стучит по корке изо льда.

Она хотела бы погреться,

Но холод ходит у пруда!

О, как его звон капель бесит!

На крышах, ставнях и в саду

Он их сосульками повесил

Для устрашенья на виду.

Но чем сильнее холодило,

Чем жёстче капли стужа жгла,

Тем больше те в себе копили

Победоносного тепла.

И час пробил. И

наступленье!

Лёд тронулся – и в бурунах

Вода несла освобожденье.

А проще – к нам пришла весна.

«Ночь уходила, и рассвет…»

Ночь уходила, и рассвет

Повсюду проступал.

Как будто бы за много лет

Впервые он ступал

По этой тихой мостовой,

Где на крылах зари

ЦУМ, как аквариум с водой,

Светился изнутри.

Где в этот час весь мир уснул,

И первая звезда

Так покидала Барнаул,

Как будто навсегда.

«За ярами и за сараями…».

За ярами и за сараями

Оседает, рыхлея, снег,

И с утра во всём Потеряеве

Воробьиный весёлый смех.

Возле кузницы, из-под снега,

Появились хребты телег,

Неожиданно, словно с неба,

Опустились они на снег.

Сани в луже, и гусь, ступая

В воду, важно гундосит – воот…

И корова, плетень шатая,

Как бы лыбится во весь рот.

И во всём всё такое наше,

И такой в синеве азарт,

Что петух, на забор взобравшись,

Загорланил —

смотрите, март!

«Народ толпился у базара…»

Народ толпился у базара.

Садилось солнце, и ручьи

По улицам, по тротуарам

Несли кораблики свои.

А в красном небе, исчезая

И возрождаясь вновь вдали,

Родные избы узнавая,

Весну трубили журавли.

С восторгом и неясной грустью

Я ощущал жнивьё полей,

Как будто сам летел над Русью

В той стае белых журавлей.

«Под берёзой сидит пастух…»

Под берёзой сидит пастух,

Он к утру заметно продрог.

Как ковёр расстелился луг

У его посиневших ног.

За рекою стоит туман,

А на стане – гудит движок.

Пятерню запустив в карман,

Он с улыбкой достал рожок.

Отчего захотелось вдруг

Подудеть, он не знает сам —

Просто зорька,

Цветущий луг,

Прикоснувшийся к небесам.

«Полночь тёмно-синяя…»

Полночь тёмно-синяя.

В тишине

Крупные, как яблоки,

Звёзды светят

Низко так, что чудится,

Можно мне

Палкою сбивать их,

С крыши свесясь.

Я иду по тропочке

За сады.

Там меня Николка

С другом встретят.

Зачерпну из озера

Я воды,

Звёздами оттянется

Край берета.

Мы напьёмся досыта

Той воды,

И она поможет нам

Расхрабриться,

Мы минуем полозом

Злой пустырь…

Яблоки колхозные,

Как жар-птицы.

Раз и два – за пазуху,

Раз и два.

Сторож нас почует,

И вдогонку

Соль забарабанит,

И трава

Хлестанёт по пяткам

Зло и звонко.

Я вбегу во дворик свой,

Отдышусь.

Яблоки колхозные —

Всё забава,

Но, однако, прежде чем

Спать решу,

Выпущу в свой садик

Волкодава.

«Качнулись крылья, самолёт…»

Качнулись крылья, самолёт

Чуть разогнался и над полем,

Как стрекоза, как листик что ли,

Подпрыгнув, начал свой полёт.

Люблю я с детства самолёт.

Люблю смотреть я, как со старта

Вмиг изменяются поля,

И кажется волшебной картой

Назад скользящая земля.

О, самолёт. Холмы, озёра,

Всё может в сказку превратить,

И вот уже огромный город

Могу на кепке разместить.

А он всё выше белой строчкой

Уходит в небо и вдали

Сейчас, наверно, тёмной точкой

Едва лишь видится с земли.

«Мы в лёгкой лодке ладно пронеслись…»

Мы в лёгкой лодке ладно пронеслись.

Коснулось солнце краешка воды,

И две струи за нами разошлись,

И улыбнулся дед из бороды.

Туда, туда, где стынут камыши,

Туда, туда, где водится карась,

И звёзды ночью падают в тиши,

Как рыбы, чешуёю серебрясь.

А после дед в уютном шалаше,

Вдыхая пряный запах табака,

Расскажет мне всё то, что на душе,

Всё то, что на душе у рыбака.

И я увижу спутанные сети,

Большую рыбу в золоте зари,

И всё замрёт, как замирают дети,

Лишь только двери в сказку отвори.

«Из пол-литровой синей кружки…»

Из пол-литровой синей кружки

Я пил парное молоко.

Светились лунные дорожки,

Светились призрачно, легко.

И я, пастух, уединённо

Лежал, на сене развалясь,

Корова умиротворённо

Уже за жвачку принялась.

А я лежал. В пустую кружку

Глядела сытая луна,

И прямо у окна избушки

В пруду купалась тишина.

И, растревоженное ею,

Бесилось царство лягушат,

А облака с такой же ленью

Ползли, как тыщу лет назад.

Казалось всё непреходящим,

Соприкасаясь с тишиной…

(Мир часто притворялся спящим

Всего за час перед войной.)

«Я знаю всё о нём подробно…»

Я знаю всё о нём подробно.

Пустой рукав – под ремешком.

Рука потеряна под Ровно —

Искусство стало ремеслом.

Когда-то глина звоном гимна

Звала с ладоней высоко.

А ныне кисочек из гипса

Он лепит левою рукой.

Война ему всё реже снится,

И только «гипсовая мисс» —

Во мраке стынущая жрица,

Мерцает, словно обелиск.

«В который раз в июле…»

В который раз в июле,

В который раз

Дождь в старом Барнауле

Гостит у нас.

По-деревенски старом,

Раскинувшим дворы

У сонного базара

И у горы.

Гляжу в окно на мостик —

Вечерний свет.

Вдали, как на погосте,

На церкви крест.

И пусто, как на даче,

Где утонул

Весёлый смелый мальчик,

Сбежавший в Барнаул.

«Я кружу по городу, как шакал…»

Я кружу по городу, как шакал.

Вдоль и поперёк его исшагал.

Пищу для этюдика, Господи,

Бедному художнику, где найти?

Красок не имеется. Нет холста.

Звонкая в кармане лишь пустота.

Осень разоделась – на миллион,

Чем изобразить тебя, милый клён.

На каком прикажешь, на холсте,

Всё моё богатство в нищете.

Под ногами золото. На все сто —

Дуб сыграл в жёлуди, как в лото.

Скоро выйдет с Севера – Орион.

Осень проиграет свой миллион.

В серебристый иней, во траву,

Сбросит дуб последнюю листву.

Но тогда об Осени не скорбя,

Я срисую Осень, сам – с себя.

«Ветер стучится в ставню…»

Ветер стучится в ставню,

В раме поёт стекло.

Ночью неслышно встану,