Игорь Иртеньев - Повестка дна (сборник)
«Поскольку есть на свете части света…»
Поскольку есть на свете части света,То где-то быть должны и части тьмы.Но где они? Молчанье… нет ответа.Напрасно бьются лучшие умы
Об эту величайшую загадку,Увы, но им она не по зубам,А что же мы? Что остается нам?Лишь подчинить себя миропорядку.
Не спрашивать: что? как? и почему?Когда? куда? зачем? почем? и сколько?Раз так положено, то значит быть тому.
Или не быть? Но вот не надо толькоИскать разгадку с помощью ума.Она во сне нам явится сама.
«Разверзлась перед нами преисподняя…»
Разверзлась перед нами преисподняяИ от судеб защиты не видать.Но чистое натягивать исподнее –Мне кажется, есть смысл обождать.
Не так уж долго – три-четыре месяца,Ну хорошо, пускай от силы пять.А там, глядишь, и все уравновесится,И по местам расставится опять.
А там, глядишь, затянет преисподнююЗеленой травкой, мягкой муравой,И вновь обрящет благодать ГосподнююТот, кто из нас останется живой.
«Жизни вялое теченье…»
Жизни вялое теченьеПриближается к финалу,Скоро буду снят, похоже, навсегда с повестки дня.Для бесплатного леченьяУ меня здоровья мало,А для платного леченья мало денег у меня.
Видно стал совсем не нуженЯ родному государству.Помогать мне, дармоеду, никакого смысла нет.Вот доем холодный ужин –И постылое лекарство,Что как мертвому припарки, вылью на фиг в туалет.
А потом слова такиеБрошу, граждане, в лицо вам,А потом скажу с последней, древнеримской, прямотой:Оставайтесь, дорогие,Вы в дерьме своем свинцовомИ хлебайте полной ложкой без меня густой отстой.
Распрощавшись с оболочкой,Я отправлюсь на рассвете,В самый легкий, самый звонкий, самый лучший из миров,Где не буду жалкой строчкойВ государственном бюджете,Но кумиром санитарок и любимцем докторов.
«– Что это движется там вдалеке…»
«Ирина!». «Я слушаю». «Взгляни-ка сюда, Ирина». «Я же сплю». «Все равно. Посмотри-ка, что это там?». «Да где?» «В иллюминаторе». «Это… это, по-моему, субмарина».
И. Бродский «Новый Жюль Верн»– Что это движется там вдалекеСквозь клочковатый туман?– Это по Волге плывет по рекеСтенька, лихой атаман.
Он нам по песне знаком в основном,Русской народной такой,Вот и плывет на челне расписномМатушкой Волгой-рекой.
– Что с ним за женщина рядом видна,С виду Лолита[5] точь-в‑точь?– Как, вы не знаете? Это княжна,Персии гордая дочь.
– Персии нет средь известных мне стран.Может, какой-то другой?– Персия – чтобы вы знали – Иран.– А, государство-изгой?
Обогащает который уранИ ободряет ХАМАС?Так и сказали бы сразу – Иран,Я б и не спрашивал вас.
– Геополитика… как ни следи,Не поспеваешь за ней.Кстати, что там за херня впереди,Прямо по курсу, точней?
– Где-то бинокль тут был у меня…– Вот он, у вас на груди.– Где, говорите вы, эта херня?– Я ж говорю, впереди.– Как мне прикажете вас понимать?Я в этом деле не спец.Это же СТРЕЖЕНЬ!!! Етить твою мать!Все, бля, приплыли, пипец!
«В смертельной битве при Казани…»
К итогам Всемирных студенческих игр в Казани
В смертельной битве при КазаниМы сдали главный наш экзамен,Войдет в народные сказаньяБессмертный подвиг наш.Ну мы им, гадам, накидали!Ох, мы им там просраться дали,Сгребли считай что все медали –Неловко просто аж.
Хотя какое там «неловко»!Тут вам не хипстеров тусовка –Три года длилась подготовка,Бабло рекой текло.Пусть мы лишь бедные студенты,Что подтверждают документы,Но в судьбоносные моментыПреградам всем назло
Мы встанем богатырским строемИ всех как есть на раз уроем.Когда прикажет быть героемЛюбимая страна,Команду выполняя четко,Потуже мы забьем зачетку –И по врагу прямой наводкой,Как в день Бородина.
«Натура – дура, жизнь – жестянка…»
Натура – дура, жизнь – жестянка,Судьба – индейка, статус – кво,Одна лишь верная портянка –Отрада сердца моего.
Она не рвется и не мнется,Моральный дух ее высок.В час испытаний не согнется,Как младший брат ее – носок.
Портянка не боится грязи,Ей черт не брат и грош цена,Не зря в полку отдельном связиОна была мне как жена.
С ней познакомился в ЗабВО яВ семидесятые года,И братство наше боевоеНе прерывалось никогда.
Когда нас старшина ПодлужныйУчил наматывать ее,Считалось роскошью ненужнойЛюбое нижнее белье.
Но что-то в ней такое былоПревыше разума и сил,Что даже сам начальник тылаЕе по праздникам носил.
И в тот момент, когда «Славянку»Врубал оркестр на плацу,Он вдруг разматывал портянкуИ подносил ее к лицу.
…Но времена пришли иные,Перевернулось все вверх дном,Порвались скрепы коренные,Что было явью – стало сном.
Ах, где ты, юность огневая?Где тот двадцатилетний я?Прощай, военно-полеваяГолубка дряхлая моя.
Увы, но боле в этом миреЯ оставаться не могу:Тут запах крепче, чем в сортире,И все сильнее жмет в шойгу.
Бирюлевские страдания
До чего же, братцы, клевоЖили мы при власти тойВ нашем милом Бирюлево,В нашей сказке золотой.
Черных не было в помине,Дом шурпой не провонял,Славянин на славянинеСлавянина погонял.
Ну, бывало, что по пьяниМуж жене пятак свернет,Так на то ж они славяне,Кто ж их в этом упрекнет.
В рамках строгой дисциплиныЖизнь размеренно текла,А теперь кругом малины,Шаг не ступишь без ствола.
А теперь овощебазуЭти чурки завели,Где толкают нам заразуЗа последние рубли.
А теперь сплошные дагиДа свирепые хачиТащат баб к себе в овраги,Режут странников в ночи.
Выражаясь аккуратно,Чтобы не было беды,Хорошо бы, к нам обратноПонаехали жиды.
А другого для РоссииНам спасенья не найти.Черножопые с косыми –Нет страшнее ассорти.
«Жизнь – цепь случайных совпадений…»
Жизнь – цепь случайных совпадений,Неиссякающий сюрприз.В ней масса взлетов и паденийИ снизу вверх, и сверху вниз.
Вот вам пример. Замечу, кстати,Что смысла в нем большого нет:Один мужик упал с кроватиИ умер через двадцать лет.
А мог бы, вы уж мне поверьте,Когда бы на полу он спал,Нелепой избежать бы смерти,Ведь с пола б точно не упал.
«Сединою до срока покрылись власы…»
В соответствии с техническим регламентом Таможенного союза в России запрещены ввоз, производство и продажа кружевных женских трусов из синтетических тканей, не соответствующих нормам гигиены.
Сединою до срока покрылись власы,Стан согнулся, а был, словно азимут, прям,Износились мои кружевные трусы,Что в признания знак подарил мне Хайям.
– Ты, – сказал, он – предмет этот с честью носи,Этой мой тебе, брат, поэтический дар,В кружевах там сокрыта загадка фарси,Что доныне сумел разгадать лишь Омар.
Мне они и сейчас, те трусы, в самый раз,Хоть и тянут порою, признаюсь, в шагу.В них прошел я Тебриз, Исфахан и Шираз,Ночевал с ненаглядной певуньей в стогу.
Кстати, мне их когда-то в минуту любви,Как ему нашептал озорник Купидон,Подарил незабвенный Реза Пехлеви,Перед тем как оставить наследственный трон.
Подивись на изысканный их силуэтКак изящна, заметь, по краям бахрома.Их просил у меня мой кунак Грибоед,Комильфо, обладатель большого ума.
И какой-то довольно смазливый урус,Сторговать их хотел для своей Шаганэ,И кричал, что я выжига, сволочь и трус,Хоть до этого лез обниматься ко мне.
Скоро гурий прелестных предстанут красыПеред взором, что был ими с детства маним,А пока что примерь кружевные трусы,Как к лицу они чреслам упругим твоим.
Не найдешь ты таких в вашей дикой Руси,Где замкнуты людские сердца на засов,Где шального бабла – хоть косою коси,Но не встретишь на ком-то приличных трусов.
Или нитка торчит, или строчка крива,Или краска линяет в горячей воде.Были в Вологде, слышал, у вас кружева,Только Вологда, брат, она сам знаешь где.
«Дело, помню, было на Болотной…»
