Людмила Анисарова - Знакомство по объявлению: Рассказы и стихи о любви и не только…
Слез на слишком долгий плач не хватило, да и сил — тоже. Майка вытянулась на диване, сложила руки на груди и замерла.
«Спокойно, — сказала она себе. — Спокойно».
«Ты что, не проживешь без него?» — Вопрос был строг и прям.
«Проживу», — твердо ответила себе Майка.
«Человеком наконец станешь, дура!»
«Конечно, не буду подыхать у телефона. Что у меня, дел больше нет, что ли?»
«Ты уж налюбилась в своей жизни. Разве не так?»
«Да так, конечно. Куда уж больше? Пора и честь знать. Буду хорошей женой и хозяйкой. А женщиной я уже набылась».
«Ну вот, умница. Успокойся. Иди-ка на кухню. А то никакой пользы от тебя сегодня семье не было».
Майка послушно встала и отправилась на кухню. Когда пришел Володя, она была уже не зареванной Майкой, а как положено — нормальной женой, в фартуке и с половником (муж всегда вечером ел первое). Но Володя, посмотрев в собачье-печальные глаза жены, все-таки спросил:
— Ты чего?
— Да так, грустно что-то.
На том и остановились.
Серьезная подруга Ольга часто говорила:
— С любым важным решением нужно переспать.
А несерьезная Танька всегда поддерживала:
— Конечно, переспать! Переспишь — и сразу все ясно: нужен — не нужен!
Ольга сердилась:
— Все бы тебе о мужиках.
Танька действительно признавала только то, что связано с мужчинами, — работу, компании, разговоры. Майя в этой троице занимала среднее положение: на вид серьезная, скромная, а вместе с тем — в тихом омуте… И девчонки это знали. Ольга слегка осуждала. Танька — уважала и советовалась.
Итак, решено. Нужно, нужно заставить себя сказать ему то, что задумала. Обрубить все. Не оставляя надежды. А потом посмотрим. Лишь бы позвонил, а то, может, он-то уж ее давно бросил, а она просто не знает. Вот это скверно. И знакомо до боли. Ее бросали. А она — не умела. Но вот теперь… обязательно. Хуже в сто раз будет потом, когда ее миленький Сереженька найдет себе другую. «А так ведь и будет», — убеждала она себя. Вон их сколько: молодых, красивых, длинноногих и смелых. И Сережа глазами ни одной мало-мальски привлекательной женщины не пропустит. Да еще и Майкино внимание обратит: «Ничего девочка, правда?» И сейчас, когда есть силы (она ощущала их в себе, понимала, что может), нужно все оборвать. С этой мыслью Майя, решительная, уважающая себя женщина, заснула. И проснулась — с нею же. Уже хорошо! Надо как-то все закрепить, чтобы назад пути не было. Например, позвонить Ольге. У Таньки телефона не было. Да Танька и не советчик в этом деле.
Ольга решение одобрила, сказав, что давно пора снять розовые очки: какая любовь в их возрасте? Хлопоты одни. Майка, сидя на краешке дивана, кивала в телефонную трубку, глотая слезы: нет, Ольга совсем ее не понимает. Вот Танька отреагировала бы на Майино решение по-другому.
— Ты что, с дуба рухнула? — таращила бы она на Майю глаза. — Такими мужиками разбрасываться? Ты же сама говорила, что у тебя такой первый раз в жизни.
А ведь действительно у Майи никогда не было никого лучше. Только Володя. Ну Володя — это из другой оперы. Он вне конкуренции.
Майка уселась на диване поудобнее и начала думать: за что же она любит Сережу? А за все. За то, что он такой, такой… Ну нет таких больше! Он нежный, страстный, сильный — и Майя все время его хочет, и ей всегда его мало. И каждое его прикосновение, каждое движение — божественно и неповторимо.
А как он рассказывает про свои «КамАЗы»! Он, оказывается, собирал их своими руками из старых машин.
— Знаешь, как это здорово — сделать именно то, что тебе нужно, — говорил он Майке, блестя глазами.
И она понимала, что перед ней Мужчина, у которого есть Дело.
— Я сейчас довариваю кабину у второго «КамАЗа», — рассказывал Сережа.
— Как это? — поражалась Майка.
— Ну делаю ее шире, выше.
— Сам?
— Ну да. Кабина — это ведь дом, понимаешь? Должно быть удобно, уютно, комфортно.
— В «КамАЗе» — комфортно? — сомневалась Майка.
— А вот увидишь… — многозначительно говорил Сережа.
Конечно, Танька права. Жаль, что у нее нет телефона. Сходить к ней? Нет, нельзя. Вдруг Сережа позвонит? Значит, все будет как Ольга велела: завязать этот последний роман (лучше-то быть не может, поэтому — зачем другие?), заняться делом, можно даже за докторскую приняться. Видали мы этих дальнобойщиков! Гусь свинье не товарищ! Эта пословица (или поговорка? — надо выяснить) употреблялась в их кругу (Майя, Ольга, Танька и плюс еще несколько сокурсниц) часто. А «долюбливали» (любимое словечко, литфаковское) они ее потому, что с ней был связан один забавный случай.
В первом колхозе (всего их, колхозов то есть, было три: учились тогда на литфаке четыре года, а четверокурсников на картошку уже не посылали) они жили в старой деревянной школе, и весь их преимущественно девичий курс размещался в трех огромных классах. Один из них занимали десять особей мужского пола, каждая из которых, несмотря на инфантилизм, неприспособленность к жизни и слабую выраженность мужских признаков, была на вес золота: выслушана, понята и обласкана сердобольными первокурсницами-счастливицами, за спинами которых уже толпились другие литфаковки, готовые в случае чего шмыгнуть на освободившееся место. Все десять разновозрастных (от семнадцати до двадцати пяти) юношей были талантливы, самобытны, непризнанны и сочиняли разные прикольные опусы, самым знаменитым из которых был такой: «Ох и жизнь пошла, нету сладу. Подержи меня, а то упаду». Но это к слову. Юношам повезло: их было всего десять в огромном классе. А вот девчонкам было тесно: они спали на скрипучих кроватях, стоящих почти впритык друг к другу, и жизнь каждой из них была на виду у всех. И на слуху.
И вот выяснилось, что милая, наивная деревенская девочка Валя разговаривает во сне. Причем делает это довольно внятно. В первую же ночь несколько не уснувших по какой-то причине девчонок узнали, как Валя страдает по Вите, который теперь, когда она уехала в город, непременно ее бросит. На следующую ночь не спали все, кроме бедной Вали. Дело близилось к полуночи, Валя мирно посапывала и ничего не рассказывала. К часу не спали самые стойкие, а к двум задрыхли почти все. И только Ольга, Майя и Танька шептались. Они шептались-спорили о смысле жизни, о возможной Ольгиной свадьбе и о виновности-невиновности Натальи Николаевны в смерти Пушкина. Как вдруг…
— Тише, девки. — Танька села на кровати, замерла, а потом, перебравшись через Ольгу и Майю, пыхтя, поползла туда, откуда слышался голос. Валин, разумеется. Скрипя кроватями, Танька добралась до Вали и села рядом, слегка ее подвинув.
Полная луна заглядывала в окно, было светло, и Майя с Ольгой во все глаза смотрели за Танькой. А та, подперев рукой подбородок, уселась поудобнее. И Валя действительно заговорила более оживленно и страстно, точно поняла, что у нее теперь есть слушатель. Ольга с Майей находились достаточно далеко и слов разобрать не могли, как ни старались.
— Ну а он? — Зато Танькин вопрос они услышали очень хорошо, голос у нее был дай бог.
— Чой-то она? — испуганно спросила Майя у Ольги.
— Спрашивает, — прошептала Ольга.
— У кого? — обалдела Майя.
— У Вали.
Танька разговаривала с Валей долго и даже всплакнула, так жалко ей было страдалицу Валю. Майя с Ольгой измучились, вслушиваясь, но, кроме Танькиных вопросов (ну а он? — а ты?) и ее всхлипываний, ничего так и не услышали. Хотя в целом все было ясно. Любит Валя Витю. А он? Наверное, гад. Раз Танька плачет.
К Валиной кровати подтянулось еще несколько проснувшихся любопытных варвар. Сеанс длился долго — минут, наверное, пятнадцать. В заключение его Валя громко и четко сказала: «Гусь свинье не товарищ!», перевернулась на бок и больше ни на один Танькин вопрос не ответила.
Когда Танька приползла на свою кровать, Ольга сказала строго:
— Не надо было этого делать. Нехорошо.
Майя в общем-то была с ней согласна, но все же спросила Таньку: «А свинья — это Витя?» Танька, оскорбленная, отвернулась и не ответила. Но на следующий день Майя все-таки выпытала у Таньки про свинью и про гуся. Оказывается, это вовсе даже не про Витю — Валя ж его любит! Просто разговор у Вали с Танькой отклонился от темы, и Танька спросила, дружит ли Валя с третьекурсницей (третьекурсники жили по домам у колхозников, а работали на поле они все вместе) из Валиной деревни (Танька откуда-то ее знала). На что Валя и ответила пословицей (или поговоркой?), подразумевая под гусем скорее всего себя, а под свиньей, очевидно, свою землячку.
Про первый, второй и третий колхозы можно было вспоминать долго. Любови, измены, выяснения отношений… Господи, мужиков-то было десять калек — а страстей вокруг них! Но не только любовью держались ссылки на картошку. Пушкин, между прочим, сказал, что превыше любви — дружба. Конечно, он имел в виду мужчин, которые считают, что женской дружбы не бывает. А вот и неправда это! Сроднивший таких разных Ольгу, Майю и Таньку первый колхоз, говоря высоким стилем, положил начало дружбе, которая длится уже… Сколько же? Так… посчитаем. Да, немало получилось. А дружба, между прочим, началась с того, что Танька (девка умная, бойкая, пришедшая в институт не после школы, а уже отработав учителем три года в деревне) жестоко высмеяла Майю. При всех.
