Саша Чёрный - Смех сквозь слезы
1916
На замковой террасе
Наивная луна, кружок из белой жести,Над башней замка стынет.Деревья в парке свили тени вместе —Сейчас печаль нахлынет…
На замковой террасе ночь и тьма.Гуляют бюргеры, студенты и бульдоги,Внизу мигают тихие дома,Искрятся улицы и теплятся дороги.
Из ресторана ветер вдруг примчалПрозрачно-мягкую мелодию кларнета,И кто-то в сердце больно постучал,Но в темном сердце не было ответа.
Невидимых цветов тяжелый, пряный яд,И взрывы хохота, и беспокойность мая,И фонари средь буковых аркад…Но Евы нет – и мрачны кущи Рая.
1907
Апельсин
Вы сидели в манто на скале,Обхвативши руками колена.А я – на земле,Там, где таяла пена, —Сидел совершенно одинИ чистил для вас апельсин.
Оранжевый плод!Терпко-пахучий и плотный…Ты наливался дремотноПод солнцем где-то на югеИ должен сейчас отправиться в ротК моей серьезной подруге.Судьба!
Пепельно-сизые финские волны!О чем она думает,Обхвативши руками коленаИ зарывшись глазами в шумящую даль?Принцесса! Подите сюда,Вы не поэт, к чему вам смотреть,Как ветер колотит воду по чреву?Вот ваш апельсин!
И вот вы встали.Раскинув малиновый шарф,Отодвинули ветку сосныИ безмолвно пошли под смолистымнавесом.Я за вами – умильно и кротко.
Ваш веер изящно бил комаров —На белой шее, щеках и ладонях.Один, как тигр, укусил вас в пробор,Вы вскрикнули, топнули гневно ногойИ спросили: «Где мой апельсин?»Увы, я молчал.Задумчивость, мать томно-сонной мечты,Подбила меня на ужасный поступок…Увы, я молчал!
1913
Тифлисская песня
Как лезгинская шашка твой стан,Рот – рубин раскаленный!Если б был я турецкий султан,Я бы взял тебя в жены…
Под чинарой на пестром ковреМы играли бы в прятки.Я б, склонившись к лиловой чадре,Целовал твои пятки.
Жемчуг вплел бы тебе я средь кос!Пусть завидуют люди…Свое сердце тебе б я поднесНа эмалевом блюде…
Ты потупила взор, ты молчишь?Ты скребешь штукатурку?А зачем ты тихонько, как мышь,Ночью бегаешь к турку?
Он проклятый мединский шакал!Он шайтан! Он невежа!Третий день я точу свой кинжал,На четвертый – зарррежу!..
Искрошу его в мелкий шашлык…Кабардинцу дам шпоры —И на брови надвину башлык,И умчу тебя в горы.
1921
Ленивая любовь
Пчелы льнут к зеленому своду.На воде зеленые тени.Я смотрю не мигая на водуИз-за пазухи матери-лени.
Почтальон прошел за решеткой, —Вялый взрыв дежурного лая.Сонный дворник, продушенный водкой,Ваш конверт принес мне, икая.
Ничего не пойму в этом деле…Жить в одной и той же столицеИ писать два раза в неделюПо четыре огромных страницы.
Лень вскрывать ваш конверт непорочный:Да, я раб, тупой и лукавый, —Соглашаюсь на все заочно.К сожаленью, вы вечно правы.
То – нелепо, то – дико, то – узко…Вам направо? Мне, видно, налево…Между прочим, зеленая блузкаВам ужасно к лицу, королева.
Нет, не стану читать, дорогая!..Вон плывут по воде ваши строки.Пусть утопленник встречный, зевая,Разбирает ваши упреки.
Если ж вам надоест сердиться(Грех сердиться в такую погоду), —Приходите вместе ленитьсяИ смотреть не мигая на воду.
1922
Человек
Жаден дух мой! Я рад, что родилсяИ цвету на всемирном стволе.Может быть, на Марсе и лучше,Но ведь мы живем на Земле.
Каждый ясный – брат мой и друг мой,Мысль и воля – мой щит против «всех»,Лес и небо – как нежная правда,А от боли лекарство – смех.
Ведь могло быть гораздо хуже:Я бы мог родиться слепым,Или платным предателем лучших,Или просто камнем тупым…
Все случайно. Приятно ль быть волком?О, какая глухая тоскаВыть от вечного голода ночьюПод дождем у опушки леска…
Или быть безобразной жабой,Глупо хлопать глазами весь векИ любить только смрад трясины…Я доволен, что я человек.
Лишь в одном я завидую жабе, —Умирать ей, должно быть, легко:Бессознательно вытянет лапки,Пробурчит и уснет глубоко.
1912
Из книги «Жажда»
Война
Песня войны
Прошло семь тысяч пестрых лет —Пускай прошло, ха-ха!Еще жирнее мой обед,Кровавая уха…Когда-то эти дуракиДубье пускали в ходИ, озверев, как мясники,Калечили свой род:Женщин в пламень,Младенцев о камень,Пленных на дно —Смешно!
Теперь наука – мой мясник,Уже средь облаковПорой взлетает хриплый крикНад брызгами мозгов.Мильоны рук из года в годЛьют пушки и броню,И все плотней кровавый ледПлывет навстречу дню.Вопли прессы,Мессы, конгрессы,Жены – как ночь…Прочь!
Кто всех сильнее, тот и прав,А нужно доказать, —Расправься с дерзким, как удав,Чтоб перестал дышать!Враг тот, кто рвет из пасти костьИль – у кого ты рвешь.Я на земле – бессменный гость,И мир – смешная ложь!Укладывай в гробПрикладами в лоб.Штыки в живот, —Вперед!
Между 1914 и 1917
Привал
У походной кухни лентой —Разбитная солдатня.Отогнув подол брезента,Кашевар поит коня…
В крышке гречневая каша,В котелке дымятся щи.Небо – синенькая чаша,Над лозой гудят хрущи.
Сдунешь к краю лист лавровый,Круглый перец сплюнешь вбок,Откроишь ломо́ть здоровый,Ешь и смотришь на восток.
Спать? Не клонит… Лучше к речке —Гимнастерку простирать.Солнце пышет, как из печки.За прудом темнеет гать.
Желтых тел густая каша,Копошась, гудит в воде…Ротный шут, ефрейтор Яша,Рака прячет в бороде.
А у рощицы тенистойСел четвертый взвод в кружок.Русской песней голосистойЗахлебнулся бережок.
Солнце выше, песня тише:«Таракан мой, таракан!»А басы ворчат всё тише:«Заполз Дуне в сарафан…»
Между 1914 и 1917
Письмо от сына
Хорунжий Львов принес листок,Измятый розовый клочок,И фыркнул: «Вот писака!»Среди листка кружок-пунктир,В кружке каракули: «Здесь мир»,А по бокам: «Здесь драка».
В кружке царила тишина:Сияло солнце и луна,Средь роз гуляли пары,А по бокам толпа чертей,Зигзаги огненных плетейИ желтые пожары.
Внизу, в полоске голубой:«Ты не ходи туда, где бой.Целую в глазки. Мишка».Вздохнул хорунжий, сплюнул вбокИ спрятал бережно листок:«Шесть лет. Чудак, мальчишка!..»
Между 1914 и 1917
В операционной
В коридоре длинный хвост носилок…Все глаза слились в тревожно-скорбныйвзгляд, —Там, за белой дверью, красный ад:Нож визжит по кости, как напилок, —Острый, жалкий и звериный крикВ сердце вдруг вонзается, как штык…За окном играет майский день.Хорошо б пожить на белом свете!Дома – поле, мать, жена и дети, —Все темней на бледных лицах тень.
А там, за дверью, костлявый хирург,Забрызганный кровью, словно пятнистойвуалью,Засучив рукава,Взрезает острою стальюЗловонное мясо…Осколки костейДико и странно наружу торчат,Словно кричатОт боли.У сестры дрожит подбородок,Чад хлороформа – как сладкая водка;На столе неподвижно желтеетНесчастное тело.Пскович-санитар отвернулся,Голую ногу зажав неумело,И смотрит, как пьяный, на шкап…На полу безобразно алеетСвежим отрезом бедро.Полное крови и гноя ведро…За стеклами даль зеленеет,Чета голубейВоркует и ходит бочком вдоль карниза.Варшавское небо – прозрачная риза —Все голубей…
Усталый хирургПодходит к окну, жадно дымит папироской,Вспоминает родной ПетербургИ хмуро трясет на лоб набежавшейпрической:Каторжный труд!Как дрова, их сегодня несут,Несут и несут без конца…
Между 1914 и 1917
На поправке
Одолела слабость алая,Ни подняться, ни вздохнуть:Девятнадцатого маяНа разведке ранен в грудь.
Целый день сижу на лавкеУ отцовского крыльца.Утки плещутся в канавке,За плетнем кричит овца.
Все не верится, что дома…Каждый камень – словно друг.Ключ бежит тропой знакомойЗа овраг в зеленый луг.
Эй, Дуняша, королева,Глянь-ка, воду не пролей!Бедра вправо, ведра влево,Пятки сахара белей.
Подсобить? Пустое дело!..Не удержишь, поплыла,Поплыла, как лебедь белый,Вдоль широкого села.
Тишина. Поля глухие,За оврагом скрип колес…Эх, земля моя Россия,Да хранит тебя Христос!
1916
