Дмитрий Мережковский - Символы. Песни и поэмы
Тарелку супа принесет…
И съест она две ложки, стоя,
И хлеба корочку возьмет, —
Но уж пора: ей нет покоя…
Она спешит на казнь, и вновь
Со смертью борется любовь!
ХLIXПодымет очи со слезами
И на коленях в уголке
Стоит, закрыв лицо руками.
Порой, в безвыходной тоске
Молиться бедная пыталась…
Но вся душа в ней возмущалась:
«Ты благ и милостив, Господь, —
Зачем, зачем же эти муки?..»
Негодованье побороть
Не может и ломает руки.
Потух в душе последний свет,
И шепчет Ольга: «Бога нет».
LТеперь Борис лежал безмолвный.
Затих усталый, слабый крик…
Но он не мог, тревоги полный,
Остановиться ни на миг, —
Уже с закрытыми глазами,
Все время шевелил руками
И то к лицу их подымал,
То снова, молча без сознанья
К груди с тоскою прижимал.
«Ах, лучше б прежние стенанья
И крик, чем эта тишина!» —
Невольно думает она.
LIНо четырех ночей усталость
Ее сломила. В глубине
Души беспомощная жалость
Еще томительней во сне:
Чрез полчаса в слезах проснулась,
Открыла очи, встрепенулась
И посмотрела на него…
И что ж? Ни боли, ни испуга —
Не оставалось ничего
От побежденного недуга:
И тих, и светел бледный лик;
Покой в нем — ясен и велик.
LIIОна почувствовала радость…
Он пробужденья Ольги ждал;
В нем дух неведомую сладость
Отдохновения вкушал.
В смиренье Ольга преклонилась:
Любовь со смертью примирилась:
И бесконечно далеко
От прежних ужасов и муки,
Он дышит ровно и легко,
Глядит, сложив покорно руки,
На Ольгу пристально, в упор;
И новой мыслью полон взор.
LIIIОн тихо шевелил губами:
Для слов уж не хватало сил,
Но детски ясными глазами
О чем-то Ольгу он просил.
Она приникла к изголовью
И сразу поняла любовью,
Чего пред смертью он хотел:
Взяла Евангелье, открыла, —
И взор больного заблестел.
Тогда весь мир она забыла
И, вдохновенна и светла,
Слова великие прочла:
LIV«Я жизни хлеб, сходящий с неба.
И возалкавший человек,
Вкушая истинного хлеба,
Лишь Мной насытится навек.
Я жизнь даю: возжаждет снова
Кто пил из родника земного, —
Но утоляет навсегда
Лишь Мой источник тех, кто страждет.
Я жизни вечная вода, —
Иди ко Мне и пей, кто жаждет!»
Она умолкла, и полна —
Великой тайны тишина.
LVИ то, чему не верил разум,
Что не могла она в словах
Ему сказать, — он понял разом:
Она прочла в его глазах,
Что он уж знает все. А тело
В ее руках похолодело.
И долго ни одна слеза
Земного горя не упала,
И друга мертвые глаза
Спокойно Ольга закрывала.
В ее душе — любовь и свет,
И нет разлуки, смерти нет.
LVIКогда же в окна посмотрела
На тусклый день, на мокрый снег,
Внезапно Ольга побледнела
И одиночество навек
Тогда лишь поняла, проснулась…
Но вместе с жизнью смерть вернулась…
Как будто вспомнила она,
Что нет его… И вдруг сознаньем —
Ее душа озарена.
Без слез, убитая страданьем,
Упала, обнимая труп,
Касаясь мертвых бледных губ…
…………………………………..
…………………………………..
…………………………………..
LVII, LVIII, LIX, LX, LXIО век могучий, век суровый
Железа, денег и машин,
Твой дух промышленно-торговый
Царит, как полный властелин.
Ты начертал рукой кровавой
На всех знаменах: «В силе — право!»
И скорбь пророков и певцов,
Святую жажду новой веры
Ты осмеял, как бред глупцов,
О, век наш будничный и серый!
Расчет и польза — твой кумир,
Тобою властвует банкир,
LXIIГазет, реклам бумажный ворох,
Недуг безверья и тоски,
И к людям ненависть, и порох,
И броненосцы, и штыки.
Но вождь не пушки, не твердыни,
Не крик газет тебя доныне
Спасает, русская земля!
Спасают те, кто в наше время
В родные, бедные поля
Кидает вечной правды семя,
Чье сердце жалостью полно, —
Без них бы мир погиб давно!..
LXIIIКладите рельсы, шахты ройте,
Смирите ярость волн морских,
Пустыни вечные покройте
Сетями проволок стальных,
И дерзко вешайте над бездной
Дугою легкий мост железный,
Зажгите в ваших городах
Молниеносные лампады, —
Но если нет любви в сердцах —
Ни в чем не будет вам отрады!
Но если в людях Бога нет, —
Настанет ночь, померкнет свет…
LXIV………………………………
………………………………
Как в древних стенах Колизея
Теперь шумит лишь ветер, вея,
Растет репейник и полынь, —
Так наши гордые столицы
И мрамор сумрачных твердынь —
Исчезнет все, как луч зарницы,
Чуть озарившей небосклон,
Пройдет — как звук, как тень, как сон!
LXVО, трудно жить во тьме могильной,
Среди безвыходной тоски!
За пессимизм, за плачь бессильный
Нас укоряют старики:
Но в прошлом есть у вас родное,
Навеки сердцу дорогое,
Мы — дети горестных времен,
Мы — дети мрака и безверья!
Хоть на мгновенье озарен
Ваш лик был солнцем у преддверья
Счастливых дней… Но свет погас —
Нет даже прошлого у нас!
LXVIВы жили, вы стремились к цели,
А мы томимся, не живем,
Не видя солнца с колыбели!..
Paзyвеpeние во всем
Вы нам оставили в наследство,
И было горько наше детство!
Мы гибнем, и стремимся к ней,
К земле родимой, на свободу, —
Цветы, лишенные корней,
Цветы, опущенные в воду,
Объяты сумраком ночным,
Мы умираем и молчим!..
LXVIIМы бесконечно одиноки,
Богов покинутых жрецы.
Грядите, новые пророки!
Грядите, вещие певцы,
Еще неведомые миру!
И отдадим мы нашу лиру
Тебе, божественный поэт…
На глас твой первые ответим,
Улыбкой первой твой рассвет,
О, Солнце будущего, встретим
И в блеске утреннем твоем,
Тебя приветствуя, умрем!
LXVIII«Salutant, Caesar Imperator,
Те morituri!»[6] Весь наш род,
Как на арене гладиатор,
Пред новым веком смерти ждет.
Мы гибнем жертвой искупленья.
Придут иные поколенья,
Но в оный день, пред их судом
Да не падут на нас проклятья:
Вы только вспомните о том,
Как много мы страдали, братья!
Грядущей веры новая свет,
Тебе — от гибнущих привет!
Лето 1890 — зима 1891
ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ
Легенда
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
IЭто было в Сpeдние века.
На высотах Умбрии лесистой,
Где смолою пахнет воздух чистый,
И в затишье сонном городка
Только ласточки поют в карнизе
Вековых бойниц, поросших мхом, —
Бернадоне Пьетро жил в Ассизи,
Торговал он шелком и сукном.
У него был сын. Веселый, нежный,
В темной лавке старого купца
Мальчик рос, мечтательный, небрежный
К деньгам, счетам строгого отца.
Он не мог понять его заботы
О товарах, ценах, и в тоске
Все следил, как Пьетро сводит счеты
С важным видом мелом на доске.
Скучно! Он глядит из-за прилавка,
Улыбаясь, в глубину небес…
Поскорей бы за город и в лес,
На поля, где зеленеет травка!..
Иногда про сына своего
Думал Пьетро хитрый, скопидомный:
«Мой Франческо — мальчик добрый, скромный,
Но купца не выйдет из него:
Слишком нежен, слишком ручки белы.
Все б ему наряды и духи,
Все б ему романы да новеллы
И стихи, проклятые стихи!
Ох, уж эти мне поэты — манят
Грезы славы. Признавался сам,
Что однажды, глупой рифмой занят,
Он едва не продал господам
Из Кремоны мне в убыток полку
Лучших свитков голубого шелку.
Надо меры строгие принять!»
И на сына Пьетро негодует.
А меж тем его, как прежде, мать
Потихоньку от отца, балует.
Мальчик вырос; деньгам не узнал
Он цены: чтоб только видеть вечно
Радостные лица, он бросал
Золото пригоршнями беспечно.
Он любил веселье, жизнь, людей
И родную зелень сосен, воду,
Пиршеств шумную свободу.
За столом, когда в кругу гостей