Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы
…Низами запретили сочинять стихи на родном языке, и он писал свои произведения на персидском.
Из биографии НизамиЗдесь Низами покоится в могиле.Я подошел над прахом погрустить.Ночные тени камень окружили —Хотя бы с ними мне поговорить!
Он был певец добра, любви и света —Таких цари не терпят при дворе.В земле Ганджи спокоен сон поэта,О нем вздыхает нива на заре…
Гончар и жнец, не мог он не трудиться;Владыка знал, как наказать певца,—Мол, твой язык для песен не годится —Петь по-персидски будешь до конца!
…Родные звезды мне светили в детстве,Мне пела мать: «Гори, люби, живи!В круговороте радостей и бедствийСложи молитву жизни и любви!»
Я свято чту источник вдохновенья,Я не забыл грузинской «наны» слов,Зажженная с ее благословеньяГорит над Картли радуга стихов!
Но Низами не слышал «наны» старой…Судьба к нему неласкова была.Он гордо спит под вечною чинарой,Тень невесома — вечность тяжела…
Когда б века не стали между нами,Язык картвелов он бы полюбил,Я Низами осыпал бы стихами,Я по-грузински с ним бы говорил!
Язык отцов! Он суть души и тела,Я все невзгоды вынести готов,Чтоб надо мной родное небо пелоНа языке родных колоколов.
Пусть мал мой сад, жилье мое убого,Не опечалюсь этим ни на миг:Судьбою мне даровано так много —Есть у меня грузинский мой язык!
Пред Низами я голову склоняю.Шуршит листва, текут над ним века…Не мог поэт — я это твердо знаю —Забыть слова родного языка.
ЗаписьПросвета нет в моей судьбе —Скитанья, слезы, маета,И только память о тебеСвежа, целительна, чиста.
Я утомлен, я изнемог,Но не забыл тебя, поверь…Мне жалкий бросили цветок —В Гандже чиновник я теперь!
Как видно, звари мой заглохИ скорбный ветер бытияНе донесет мой тяжкий вздохВ одишские твои края.
____
Здесь крутизна такая над Курой!Чреда видений в памяти теснится:Закатный час, рояль волшебный твой,Похожий на взлетающую птицу.
Уснувших струн теперь не разбудить.Незримый ворон каркает угрюмо.Молю тебя: позволь мне разлюбить!Освободи мечты мои и думы!
Прорвись, рыданье, душу просветли,Закат сквозь слезы кажется алее.Шуми, Ганджа, забытый край земли,Срывай листву с деревьев, не жалея!
Там крутизна такая над Курой…В груди остывшей пламя не родится.Молчит рояль, рояль волшебный твой,Похожий на подстреленную птицу.
Песнь любвиПогасла заря, в небесах над Курою унынье,Ликует Ингури, волной ледяною звеня:Там муж твой и дом, там твой жребий счастливый отныне,—Судьбе повинуясь, ты скоро забудешь меня.
Умолк соловей, цинандальскую розу сорвали,И горной реке за твоим не угнаться конем —Он скачет по ниве моей безысходной печали.Как в сердце темно, сколько боли и горечи в нем!
Ты мчишься по роще, твой ястреб ревнивый с тобою,Немым изваяньем застыл у тебя на руке.Что письма мои? Не надеюсь, не спорю с судьбою.Как сердце болит, как темно от тебя вдалеке!
Умчался скакун — даже топота больше не слышу,Тебя не догнать — мы с тобою как нечет и чет.Твоя красота мне на гибель ниспослана свыше —В ней счастье и мука, и ранит она и влечет.
* * *
Мост висячий рухнул в бездну,В роще трель не раздается,Ждать и грезить бесполезно:Нет любимой. Не вернется.
Горечь яда, вкус шербета —Всё узнать придется ныне.В бурку ночи даль одета,Нет луны и звезд в помине —Ревность, ревность!Нет просветаВ чернотканой паутине.
…Роща, старая чинара,Конь стремительно несется,Твой платок — язык пожара —Вместе с гривой Лурджи вьется.
Мочка уха розовеет —С нею роза не сравнится!Ястреб — как он только смеет! —На плечо твое садится.
Ты его ласкаешь нежно —Я от ревности немею…Беззаботна, безмятежноЕдешь ты тропой своею,
Все привычны повороты,Все шелковицы знакомы,Заждались тебя с охоты,Без тебя тоскуют дома!
Вниз с холма тропа сбегает,Всё вокруг — любовь, цветенье!Дома розу окружаютПоклоненье, восхищенье!
Ты желанна, ты любима…Ты — Нестан? Этери? Кто же?Весела, неутомима…Прядь волос — на дождь похожа.
Дома — взоры бирюзовы,Сколько ласки в них таится!Лишь в меня они готовы,Словно жала пчел, вонзиться.
Бровь — стремительнее лани,Губы — алый сок кизила!Твоего очарованьяИскра — песней в небо взмыла!
Не пришелец я безродный!Тень твою обнес оградой —Хочет быть она свободной!Ты не даришь даже взгляда…
Значит, вновь тоска и бденье,Снова боль, стихи, разлука.Сердце жаждет исцеленья —С каждым часом горше мука.
Ночь надеждой не согрета,Навсегда прощай отныне!Горе, горе! Нет просветаВ чернотканой паутине.
Мечта о ТбилисиМне приснился Кабахи прохладный,В узкой улочке дом рыбака,Над Метехи простор неоглядный,И звезда, и под кручей река.
Та же тонэ в низине пылала,Был хабази знакомо усат,Только песня дрозда не звучала —Почему-то безмолвствовал сад.
Вдаль река бриллианты катила,Гиацинт был приветлив со мной;И еще мне приснилась могила —Вожделенный приют над Курой.
Эти горы, созвездий цветенье —Лик Тбилиси, черты божества!Слышу родины благословенье,Повторяю молитвы слова:
Я увижу тбилисские зори —Упрошу на коленях судьбу!Будет травами ветер КоджориШелестеть у Мтацминды на лбу!
Дай, Тбилиси, покой и прохладу,Туч отару развей, размети,Одари пестротой листопада,Лавашом от души угости!
Напиши надо мной послесловье —Скоро кончатся странствия дни…Посади гиацинт в изголовье,Добрым словом меня помяни.
Прогулка за городДумал, думал, снова думал…Лурджу в луг пустив зеленый,Сел в густой тени под дубом,Как Спаситель утомленный.
Оросил совсем недавноТеплый дождик травы в поле.Он вздремнул легко и славно,Незаметно, поневоле.
А когда проснулся — далиВ тень ушли. Угрюм и черен,Дуб над ним поник в печали,Меж ветвей виднелся ворон…
Захотелось ежевики;Поискал вокруг на ощупь —Пусто. Глухо. Дали дики.Рядом — призрак синей рощи.
Снова мысли — в темя, в темя:Встать, вернуться в дом убогий!Свистнул Лурджу — ногу в стремяИ помчался по дороге.
Вот и липа, а за неюКрай селенья — всё в порядке!К людям? Поздно, не успею…И — свалился в лихорадке.
ЛихорадкаЖар больного застал нераздетым…Сплел бесенок из пряди волосУзкий мост между тьмою и светомИ в сознанье сумятицу внес.
Мир оделся в цветастые ткани…Он подумал сквозь жар и озноб:«Мне б воды в запотевшем стаканеИ возлюбленной пальцы на лоб…
Значит, жизнь сиротливо дотлеет?Кто прогонит несносный кошмар?Гонча-бегум войдет, пожалеет,Капель даст — и понизится жар.
Стала комната душной парильней…Как же имя ее? Маико…Как велик этот камень могильный —Сдвинуть с места его нелегко!
Хоть бы каплей воды причаститься…»И вошел, как священник, рассвет,—Может быть, наконец прекратитсяНевозможный горячечный бред,
Он оближет иссохшие губы,Лбом почувствует ласку росы…Каркнул ворон с далекого дуба,Возвещая забвенья часы.
Плач в ГанджеОпять лихорадит. Тетрадка упала,Тоску навевает убожество стен,Еще и не осень, а роза увяла,До времени жизнь превращается в тлен.
Душа — словно сад после адского града…Как жарко… Но утро белеет в окне —Евфимия, мать! Исцеленье, прохлада,Войди, наклонись надо мной в тишине.
Мне снится — на родине нива не сжатаИ Грузии раны клюет воронье…Стократной любовью разлука чревата —Не выдержит бедное сердце мое!
Прощайте, прощайте, Атени и Ксани,Тропы недоуздок над пеной реки,Навеки скрывается Картли в туманеИ прячутся в недра земли родники.
Душа наполняется звуками «наны»,Я слышу шаги Маико за дверьми…Кончается жизнь до нелепости рано —Я столько бы мог, я в долгу пред людьми!
Где милые лица? Чадры надоели —Кружат мотыльками в ночи за окном…Как жестко, как душно, как Страшно в постели —Что шепчет чинара, тоскует о ком?
Я прожил недолго. Я старым не буду.Куру завалил, заглушил листопад…А утро бледнеет, свершается чудо —Евфимия! Мать! Я блаженством объят.
НиноПолегчало ему на мгновенье, —Но недуг спохватился — и сноваПодозренья, тревоги, прозреньяВ полутьме обступили больного.
Забытье исцеленью равнялосьИ — пришло… К вечереющей высиПо тропинке Нино поднималась,Под горой расстилался Тбилиси.
Без креста из лозы винограднойШла она — воплощенье печали,Овевал ее ветер прохладный,Листья, с вишен слетая, встречали.
Плющ разросся, плиту обнимая,—Здесь бы впору пернатым гнездиться!Что она говорила, живая,Чем пришла с неживым поделиться?
Листья падали, тень наползала,Уступала Мтацминда захвату —Обреченно гора остывала,Склонов жар отдавая закату,
Пал туман на владения тени…Плющ могильный Нино приласкала.Преклонив перед мужем колени,Что ему по-грузински сказала,
Что поведала, в чем укорила?Был в Гандже тихий голос не слышен,Только солнце на миг озарилоСад с последними каплями вишен…
Сон растаял к досаде больного,Явь и жар подступили к постели,Но присутствие жара иногоОщутил он в измученном теле,
Он подумал: «Что слава земная?Дай, Мтацминда, мне место на склоне,Там, где плющ и свеча восковая,Я усну у тебя на ладони,
Пусть Нино приведет на закатеКатину в одеянии вдовьем.О, достоин ли я благодати —Слез ее над моим изголовьем?»
Всё было синим в этом снеВсё было синим в этом сне:И липа у ворот, и храм,Я на лазоревом конеХотел подняться к облакам,
Я слышал зов, но конь стоял,И я стегнуть его не мог,И синий вечер наступал,И путь лежал еще далек.
Я не пошел молиться в храм,Мне липа тени не дала.Прильнула скорбь к моим губам,Дыханьем сердце обожгла,
Я дальше брел, в груди больнойНеся губительный ожог,Лазурный омут надо мнойСиял, спокоен и высок,
Он звал, но я взлететь не смел —Коня давно со мною нет.Со старой липы лист слетел.Мой сон утратил синий цвет.
Последняя ночьПостель? Или жизни и смерти весы?Безводным колодцем ганджинская мглаКазалась больному… Тянулись часы,Тетрадка ладонь ослабевшую жгла.
За медом пчела прилетела к душе —Напрасно, ей нечего было собрать…Пустыня, шурша, подступала к Гандже,С деревьев листва поспешала слетать.
Глухое безмолвье царило вокруг,Зияла гнетущая пропасть окна.Пастушья собака залаяла вдруг,Но лаем своим поперхнулась она.
Луна непохожа была на луну —Лучом, словно когтем, царапала грудь…Но колокол храма разбил тишину.Мерани! Еще не закончился путь!
В верийском саду над туманной рекойГлядел он парому отплывшему вслед,И новые строки рождались для той,Что ворона камнем спугнула… Но нет —
К больному в постель этот камень упал,Зажат он в руке, как пустой кошелек.С чинары серьгу ветер смерти сорвал…Как горный родник безнадежно далек!
Хотел приподняться, но силы ушли.Как исповедь, имя ее прошептал.Умолкли стихи, под подушку легли —Он камнем могильным подушку считал.
Приблизились стены жилища к нему,На миг ослепив, почернело окно.Спокойно сходя в беспредельную тьму,Он знал, что увидеть зарю не дано.
ПрощаниеОн, праздности чуждый, не ведал покоя,Но сердце устало гореть и страдать,Он умер в Гандже, и осталась тетрадь —С тоскою о Картли, с последней строкою.
Он сам подбирал по порядку листы,Обвязывал думы тесьмою печали,Безжалостно пальцы ему обжигалиЛюбовь и страданья, тоска и мечты.
Как будто молебен закончился в храме —В груди замолчали стихи навсегда.С деревьев текла дождевая вода.Стук сердца казался твоими шагами.
В бессонном борении с грозной судьбойКак ждал он рассвета! Но тьма победила.Он тихо в Гандже опустился в могилу,Оставив тебе небосвод голубой.
Останки его приютила чужбина…Рыдала ли ты над ингурской волной?Забытый тобою, смертельно больной,Тебе он молился в минуту кончины!
Он предан земле. Но стихи не молчат!Стихи о разлуке, о небе отчизны,О сломленном дубе, о смерти и жизни —Пусть гордое сердце твое обвинят:
Ты душу его обрекла на мученья,У Злобного духа не став на пути,Могла только ты исцелить и спасти —Его погубило твое отреченье!
В Гандже подвела лихорадка итогНевзгод и страданий в земной круговерти.В наследство тебе он оставил бессмертье —Как нежную рану, как робкий упрек.
Примечания
