Альфред Теннисон - Королевские идиллии
Храбрец сэр Бедивер ему ответил:
«Видал волну, бегущую к утесу,
Слыхал воды журчанье в тростнике».
Воскликнул в ярости Король Артур:
«Не рыцарь ты, а жалкий и злонравный
Обманщик и предатель! Горе мне!
Слабеющий Король теряет власть
В глазах того, кто некогда склонялся
Перед монаршей волей. Вижу я
Теперь тебя насквозь, ведь ты – последний
Из рыцарей, оставшихся со мною,
И мне обязанный служить за всех —
Ты из-за драгоценной рукояти
Мне изменил, то ли от страсти к злату,
То ли прельстившись блеском, как девица.
И все же долг не выполнивший дважды
Его исполнить может в третий раз…
Иди! Но если снова меч не бросишь,
Встав, собственной рукой тебя убью!»
И встал сэр Бедивер, и побежал,
И, спрыгнув со скалы, нырнул в тростник,
И меч схватил, и, с силою вращая,
Швырнул его. Огромный этот меч,
Извергнув стрелы молний в лунном свете,
Весь засверкал и, описав дугу,
Разлился в небе северным сияньем,
Какое возникает там, где ночью,
Столкнувшись, ледяные острова
Грохочут на все Северное море.
Вот как Экскалибур сверкал и падал!
Но прежде, чем упал он, поднялась
Из глуби озера – в парче белейшей —
Таинственная дивная рука,
И меч схватила, и, взмахнув им трижды,
С собою утащила в бездну вод.
А рыцарь возвратился к Королю.
И, задыхаясь, вымолвил Артур:
«Твой взгляд мне говорит – ты все исполнил.
Так расскажи, что слышал ты иль видел?»
Храбрец сэр Бедивер ему ответил:
«Король, смежил я веки, чтоб алмазы
Мне больше не смущали душу, ибо
Вовек не видел я и не увижу
Ни тут, ни там – нигде до самой смерти —
Хоть проживи три жизни я земных,
Чудес таких, как эта рукоять.
И раскрутил я меч двумя руками,
И с силою швырнул. Когда же вновь
Открыл глаза, то, вижу, поднялась
Из глуби озера – в парче белейшей —
Таинственная дивная рука,
И меч схватила, и, взмахнув им трижды,
С собою утащила в бездну вод».
И, тяжело дыша, сказал Король:
«Конец уже мой близок. Мне пора.
Подставь скорее плечи и снеси
Меня на берег. Я боюсь, что рана
Совсем застужена, и я умру».
Промолвив это, не спеша, с усильем,
На руку опираясь, он привстал,
И синие глаза его глядели,
Как на холсте, с тоскою. Бедивер
Смотрел с великой болью на него
Сквозь слезы и хотел заговорить,
Но слов не находилось. И тогда
Он опустился на одно колено
И немощные руки осторожно
Себе на плечи положил, и поднял
Артура, и понес среди могил.
Король в пути все время задыхался,
Как человек, которого терзает
Ночной кошмар, когда все в доме спят,
И в ухо Бедиверу беспрестанно
Шептал и повторял: «Скорей! Скорей!
Боюсь, что будет поздно, что умру я!»
А тот, дыханье чувствуя Артура,
Ступать старался по тропинке скальной
Как можно мягче, и средь скал промерзших
Казался не обычным человеком,
А великаном. Море за спиною
Он слышал, а перед собою – крик.
И, подгоняем думой, как стрекалом,
Все шел вперед. Его броня звенела
Холодным звоном в ледяных пещерах
И в мертвых черных безднах. А с боков
Ему нагие скалы отвечали,
Когда ступал он по уступам скользким,
Звенящим от ударов его шпор.
И вдруг внизу Король и Бедивер
Гладь озера узрели, над которой
Сияла серебристая луна.
И темная в воде стояла барка,
Вся целиком – от носа до кормы —
Как будто бы в покрове погребальном.
На ней виднелись статные фигуры
В одеждах черных, в черных капюшонах,
Видениям подобны. И средь них —
Три королевы в золотых коронах…
К дрожащим звездам крик их возносился,
И мука, в нем звучащая, была
Как ветер, завывающий всю ночь
В земле пустынной, где никто ни разу
С дня сотворенья мира не бывал!
Шепнул Артур: «Снеси меня на барку».
И к барке вниз сошли они. С нее
Три королевы к ним простерли руки
И приняли, рыдая, Короля.
И та из них, что выше всех была
И всех прекрасней, голову его
Себе вдруг на колени положила,
И назвала по имени его,
И шлем сняла разбитый, и согрела
Безжизненные руки, и, стеная,
Роняла слезы на его чело
В крови запекшейся. Лицо Артура
Казалось белым, словно бы бесцветным,
Как бледная луна в высоком небе,
К которой прикоснулся луч зари.
На наколенниках его и латах
Набедренных сверкали капли крови.
А светлые светящиеся кудри,
Что делали его лицо похожим
На солнце в вышине над местом тронным,
Покрыты были пылью и висели
Свалявшимися прядями, смешавшись
С усами и бородкою вкруг уст.
Поверженной колонною лежал
Король Артур, совсем не походя
На прежнего властителя, который
Всегда был весь – от шпор и до плюмажа,
С копьем наперевес – звездой турниров
И гарцевал на камелотском поле
Перед очами дам и королей.
И возопил храбрец сэр Бедивер:
«Мой государь Артур, куда идти мне?
И где укрыть свое чело и очи?
Закончились благие времена,
Где каждый день рождался новый подвиг,
А каждый подвиг рыцаря рождал.
Таких времен мир не знавал с тех пор,
Когда вела звезда волхвов с дарами.
Однако ныне Круглый Стол, который
Был символом могущества, распался.
Я – в нем последний рыцарь, я – один,
И темные ждут дни меня и годы
Средь чуждых лиц и средь иных умов».
И медленно Артур ответил с барки:
«Уйдет былой порядок – будет новый.
Господь ведет нас многими путями,
Чтоб ни один обычай, даже добрый,
Не ввел в соблазн сей многоликий мир.
Утешься сам. Мне ль утешать тебя?
Я прожил жизнь, и сделанное мною,
Быть может, Он очистит. Ну а ты,
Коли меня уже не встретишь боле,
Молись о грешном Короле Артуре.
В молитве больше силы, чем считают.
Молись! Пусть голос твой и день, и ночь,
Подобно роднику, не умолкает.
Чем были б лучше мы овнов и коз,
Чья жизнь слепа и смысла лишена,
Коль, веруя, не воздевали б руки
В молитве за себя и за друзей?
Ибо весь мир цепями золотыми
Людских молитв к стопам Творца прикован.
Прощай! Я ухожу в далекий путь
Со всеми, кого видишь ты, – хотя
Мой разум все же замутнен сомненьем.
Я ухожу на остров Авалон,
Где не бывает ни дождя, ни снега,
Ни воющего ветра. Он лежит
Весь в зелени, счастливый и прекрасный,
В густых садах и рощах утопая,
Спускающихся к теплым водам моря…
Вот где я исцелюсь от страшной раны».
Так молвил он, и сей же миг на барке
Взлетели весла, парус поднялся,
И барка поплыла как лебедь статный,
Который, исступленно выводя
Песнь смерти, бьет холодными крылами
И лапами перебирает воду.
А Бедивер, былое вспоминая,
Стоял на берегу, покуда барка
Не стала точкой на краю рассвета
И вдалеке не замерли рыданья.
И так был поражен сэр Бедивер
Вдруг наступившей мертвой тишиной,
Что громко закричал: «Король ушел!»
И странный стих тотчас в себе услышал:
«Из бездны в бездну переходит он»[229].
Тогда покинул берег Бедивер
И, медленно поднявшись на уступ,
С которого корабль еще был виден,
Воскликнул: «Он отправился туда,
Где станет вскоре властелином мертвых,
Когда же он излечится от раны,
То к нам вернется. Ну а если нет?
О горе! Неужели никогда
Три королевы в черном, что кричали
И плакали сейчас на черной барке,
Три королевы, на которых мы
Взирали с восхищением в тот день,
Когда они, сиянием одеты,
Стояли молча подле его трона,
Ему в его беде помочь не смогут?»
И тут из дальней дали[230] еле слышно —
Уже как будто из другого мира —
Последним эхом горестных рыданий
Вдруг звуки донеслись, как если б некий
Чудесный город встретил ликованьем
С войны вернувшегося государя.
Тогда, сойдя с уступа, Бедивер
Взошел на верх скалы и вновь увидел,
Из-под ладони напряженно глядя
(А может, показалось, что увидел),
Песчинку, что Артура уносила
Все дальше по бескрайнему простору,
Все мельче с каждым мигом становилась
И, наконец, пропала в свете солнца,
Приведшего с собою новый год.
КОРОЛЕВЕ [231]
О, верная своей монаршей сути
И верная стране, как та – тебе,
Свидетельствуй о незабвенном дне[232],
Когда переболевший лихорадкой
И бледный принц, который, удержав
С большим трудом на полпути к могиле
Чуть тлеющую жизнь, с тобою шел
Мимо твоих людей и их любви,
И прокатилась радости волна,
Усиленная в три миллиона раз,
По Лондону, и крики толп людских
На всем пути приветствовали вас!
Свидетельствуй и о неслышных просьбах
И обращеньях многих рас и вер…
Бьют молнии беззвучные под морем[233],
Бьют с запада, с востока королевства
И с севера правдивого, откуда
