Варлам Шаламов - Колымские тетради
1970
Моя мать была дикарка
Моя мать была дикарка,Фантазерка и кухарка.
Каждый, кто к ней приближался,Маме ангелом казался.
И, живя во время оно,Говорить по телефону
Моя мама не умела:Задыхалась и робела.
Моя мать была кухарка,Чародейка и знахарка.
Доброй силе ворожила,Ворожила доброй силе.
Как Христос, я вымыл ногиМаме — пыльные с дороги, —
Застеснялась моя мама —Не была героем драмы.
И, проехавши полмира,За порог своей квартиры
Моя мама не шагала —Ложь людей ее пугала.
Мамин мир был очень узкий,Очень узкий, очень русский.
Но, сгибаясь постепенно,Крышу рухнувшей вселенной
Удержать сумела мамаОчень прямо, очень прямо.
И в наряде похоронномМама в гроб легла Самсоном, —
Выше всех казалась мама,Спину выпрямив упрямо,
Позвоночник свой расправя,Суету земле оставя.
Ей обязан я стихами,Их крутыми берегами,
Разверзающейся бездной,Звездной бездной, мукой крестной.
Моя мать была дикарка,Фантазерка и кухарка.
1970
Прачки
Девять прачек на том берегуЗамахали беззвучно валками,И понять я никак не могу,Что у прачек случилось с руками.
Девять прачек полощут белье.Состязание света и звукаВ мое детство, в мое бытиеВорвалось как большая наука.
Это я там стоял, ошалевОт внезапной догадки-прозренья,И навек отделил я напевОт заметного миру движенья.
1970
И мне на плече не сдержать
И мне на плече не сдержатьНемыслимый груз поражений.Как ты, я люблю уезжатьИ не люблю возвращений.
1970
Три снежинки, три снежинки в вышине
Три снежинки, три снежинки в вышине —Вот и все, что прикоснулось бы ко мне,
По закону тяжести небесной и земнойМедленно раскачиваясь надо мной,
Если б кончился сегодняшний мой путь,Мог бы я снежинками блеснуть.
1970
Хранитель языка
Хранитель языка —Отнюдь не небожитель,И каждая строкаНуждается в защите.
Нуждается в теплеИ в меховой одежде,В некрашеном столеИ пламенной надежде.
Притом добро теплаТепла добра важнее.В борьбе добра и злаНаш аргумент сильнее.
1971
Острием моей дощечки
Острием моей дощечкиЯ писал пред светом печки,Пред единственным светцом,
Я заглаживал ошибкиТой же досточкой негибкой,Но зато тупым концом.
(1971–1973)
Пусть лежит на столе
Пусть лежит на столе,Недоступная переводу,Не желая звучать на чужом языке,В холод речи чужой оступаться, как в воду,Чуть не в каждой душевной строке.
Тайны речи твоей пусть никто не раскроет,Мастерство! Колдовство! Волшебство!Пусть героя скорей под горою зароют:Естество превратят в вещество.
Не по признаку эсхатологииВсевозможнейших Страшных Судов —Пусть уходит ручьем по забытой дороге:Как ручей, без речей и цветов.
Пусть изучат узор человеческой ткани,Попадающей под микроскоп,Где дыханье тритон сохраняет векамиСредь глубоких ущелий и троп.
1972
Как Бетховен, цветными мелками
Как Бетховен, цветными мелкамиНабиваю карман по утрам,Оглушенными бурей стихамиИсповедуюсь истово сам.
И в моей разговорной тетрадиМесто есть для немногих страниц,Там, где чуда поэзии радиЖдут явленья людей, а не птиц.
Я пойму тебя по намеку,По обмолвке на стертой строке,Я твой замысел вижу глубокийПо упорству в дрожащей руке.
Дошепчи, доскажи, мой товарищ,Допиши, что хотел, до концаЧерным углем таежных пожарищПри лучине любого светца.
Чтоб, отбросив гусиные перья,Обнажить свою высшую сутьИ в открытые двери доверьяОсторожно, но твердо шагнуть.
Как Бетховен, цветными мелкамиНабиваю карман по утрам.Раскаленными уголькамиОни светятся по ночам.
1972
Уступаю дорогу цветам
Уступаю дорогу цветам,Что шагают за мной по пятам,
Настигают в любом краю,В преисподней или в раю.
Пусть цветы защищают меняОт превратностей каждого дня.
Как растительный тонкий покров,Состоящий из мхов и цветов,
Как растительный тонкий покров,Я к ответу за землю готов.
И цветов разукрашенный щитМне надежней любых защит
В светлом царстве растений, где я —Тоже чей-то отряд и семья.
На полях у цветов полевыхЗамечанья оставил мой стих.
1972
Стихи — это боль и защита от боли
Л. Т
.
Стихи — это боль и защита от боли,И — если возможно! — игра.Бубенчики пляшут зимой в чистом поле,На кончике пляшут пера.
Стихи — это боль и целительный пластырь,Каким утишается боль,Каким утешает мгновенно лекарство —Его чудодейственна роль.
Стихи — это боль, это скорая помощь,Чужие, свои — все равно,Аптекарь шагает от дома до дома,Под каждое ходит окно.
Стихи — это тот дополнительный градусЛюбых человечьих страстей,Каким накаляется проза на радостьХранителей детских затей.
Рецептом ли модным, рецептом стариннымФармакологических книг,Стихи — как таблетка нитроглицерина,Положенная под язык.
Среди всевозможных разрывов и бедствийС облаткой дежурит поэт.Стихи — это просто подручное средство,Индивидуальный пакет.
1973
Я не люблю читать стихи
Я не люблю читать стихи,Но не поэтому,Что слишком много чепухиДано поэтами.
Я просто время берегуДля их писания,Когда бегу по берегуСамопознания
1973
Я поставил цель простую
Я поставил цель простую:Шелестеть как листопад,Пусть частично вхолостую,Наугад и невпопад.
Я такой задался целью:Беспрерывно шелестеть,Шелестеть льдяной метелью,Ледяные песни петь.
Я пустился в путь бумажный,Шелестя как листопад,Осторожный и отважный,Заменяя людям сад.
И словарик ударенийПод рукой моей всегда.Не для словоговоренийШелестит моя вода.
(1970-е)
Топор
Орудие добра и зла,Топор — древнее, чем пила,И не прошла еще пораДля тайной силы топора.
Кладется на ночь на порог,Чтоб жизнь хозяина берег,Чтоб отогнал топор врага,Пока свирепствует пурга.
Но если им срубили гробДля жителя якутских троп,Оленьих трактов, лайд, озер,В куски ломаем мы топор —Даем нечистому отпор.
1973
