Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

201. ДИККЕНС

Громыхают по дорогам колымаги,Дилижансы и почтовые кареты.Много клерками исписано бумаги.Сотни комнат черным углем разогреты.

Унесла метель далёко злого друга,Настежь окна. Вторгся ветер. Меркнут свечи.Леди повалилась на пол от испуга.Спит в лачуге бедный птенчик человечий.

А еще бывает, — молодость уходит,И камин потух, а всё не спит бездельник,Только глаз от счетной книги не отводит,Только знает, что когда-то был сочельник.

202. ПАМЯТЬ

Много разного вмерзло в память,Словно мамонт в полярный лед.Как картину эту обрамить,Переплесть ее в переплет?

Зазвенели гусли былины,Старость мира, помолодейВ черепках обожженной глины,В черепах сожженных людей!

В янтаре спит мумия мухи.Ее сон продлился века.А у нашей бессонной мукиВся-то память на полглотка.

В недомолвках, в пустых пробелах,В мемуарной коварной лжиМеркнет память душ оробелых.В чем тут соль? Мудрец, подскажи!

— Что ж, я помню Рим и Помпею,Хиросиму и Херсонес…Может быть, я еще успеюВспомнить жизнь мою под конец.

203. КАК НИ КАЙСЯ

Мы бредим вымыслом и баснейИ забываемся на миг,Но мы богаче и опаснейЗабвенья и себя самих.

Нам брезжит слабое мерцанье,И это кажется сперваОбмолвкой миросозерцаньяИль опечаткой мастерства.

Но как ни кайся напоследок,Ни зарекайся, ни вертись,Мы всё же выпустим из клетокСвоих волшебных вещих птиц!

В тех Сиринах и ГамаюнахУже заложена хитроВзрывчатка будущностей юных.ТАК РАСЩЕПЛЯЕТСЯ ЯДРО!

204. ОБЪЯСНИТЬ?

Почему же глаза твои настежь открыты,А всмотреться не могут в посмертную тьму?Почему на земле мертвецы не зарыты,Не отпеты? Скажи, почему, почему?

Не громадина танка оглохла от вмятинИ как памятник вечно гудит о войне,—Это ты, мой ребенок, тревожен и внятен,Это ты навсегда существуешь во мне.

И опять терпеливой и терпкой обидойНавсегда между нами протянута нить.Но не жди от меня объясненья, убитый!Ничего не могу я тебе объяснить.

205. МЫ

Пусть падают на пол стаканыХмельные и жуток оскалКривых балаганных зеркал.Пусть бронзовые истуканыС гранитных срываются скал!

Всё сделано до половины.Мы в смерти своей не вольны.В рожденье своем неповинны,—Мы — волны растущей лавины,Солдаты последней войны.

Да, мы!И сейчас же и тут же,Где шел сотни раз Ревизор,Равнину обходит дозор!На узкий просцениум стужиБьют факелы завтрашних зорь.

Кто этого пойла пригубил,Тот призван в бессмертную рать.Мы живы.Нам рано на убыль.Мы — Хлебников, Скрябин и Врубель,И мы не хотим умирать!

А всё, что росло, распираяГроба человеческих лбов,Что вышибло доски гробов,Что шло из губернского краяВ разбеге шлагбаумных столбов,

Что жгло нескончаемым горемПространство метельной зимы,Что жгло молодые умыЕвангельем, и алкоголем,И Гоголем, — всё это МЫ!

Да, мы!Что же выше и краше,Чем мчащееся сквозь года,Чем наше сегодня, чем нашеСтуденческое, и монашье,И воинское навсегда!

Зоя Бажанова

Если скажу я, что ты мне жена,Я ничего не скажу этим словом.

206. ВЕНОК СОНЕТОВ

1920–1967

ВОТ НАКОНЕЦ-ТО, МУЗА, МЫ ОДНИ!НЕ ЗНАЮ ТОЛЬКО, БУДЕШЬ ЛИ ТЫ РАДА,ВОЗМЕЗДЬЕ ЖДЕТ МЕНЯ ИЛИ НАГРАДА…ПУСТЬ ЗАПЫЛАЮТ ЗВЕЗДНЫЕ ОГНИ!

ТАК МНОГИЕ ИЗ ЮНЫХ В НАШИ ДНИНА ПЛОЩАДЯХ МОСКВЫ И ЛЕНИНГРАДАВСТУПАЮТ В СТРОИ РАБОЧЕГО ОТРЯДА!ВСТАНЬ! НАШУ ПЕСНЮ С НАМИ ЗАТЯНИ!

ТЫ СПУТНИКОВ СВЯЗАЛА В ЦЕПЬ СО МНОЙ.И ВСЁ, ЧТО ТЫ СУЛИЛА НАМ ВЕСНОЙ,С ПОЭТАМИ СБЫВАЛОСЬ НЕПРЕМЕННО.

ПРОШЛИ КАК СОН МОРЯ И ГОРОДА,СО СВИТКОМ КЛИО! В МАСКЕ МЕЛЬПОМЕНА!БУДЬ СЧАСТЛИВА, ПОДРУГА! БУДЬ ГОРДА!

Вот наконец-то, Муза, мы одни!Дай руку, расскажи, кто ты такая,Чью тень стремили Невский иль ТверскаяСквозь крутень многорукой толкотни?

Но для чего ты прячешься в тени?Но для чего не ты, совсем другаяЖдет на углу, других подстерегая,Но сколько же у нас с тобой родни?

В теснинах переулков нелюдимыхЯ столько раз терял и находил их,Вечерних, черных, одичалых птиц…

Дитя свободы иль исчадье ада,Хоть отзовись и в яви воплотись!Не знаю только, будешь ли ты рада.

Не знаю только, будешь ли ты рада,Что мы сошлись у городских ворот.Ведь я актер, бродяга, сумасброд.Небось тебе скучна моя тирада.

Ты не найдешь ни склада в ней, ни лада!Ну что ж, прости, набрал воды я в рот.А может быть, совсем наоборот, —Тебе нужны сонет или баллада?

Пойми, я столько раз на свете жилДвиженьем крови, напряженьем жил,—Хватило б на цыгана-конокрада!

Две жизни, целых двадцать или сто…Как угадать — за это иль за тоВозмездье ждет меня? Или награда?

Возмездье ждет меня или наградаЗа множество несовершенных дел?Я столького в пути не разглядел —Ни Фив, ни Херсонеса, ни Царьграда.

Ведь человек — двухчастная шарадаЧела и Века. Здесь водораздел,Его биографический предел,Живая или мертвая преграда.

Прощайте же, усопшие! ДолойИз этих строк их отсвет нежилой,Их кости, кольца, кубки и осколки,

Их утвари, их бронза и кремни,Пусть валятся их фолианты с полки!Пусть запылают звездные огни!

Пусть запылают звездные огни!Громады солнц, махины мировые,Для нас одних зажженные впервые,Предвидят наши судьбы искони.

В годины жесточайших тиранийНе спят они, как псы сторожевые,И, приподняв слепые веки Вия,Следят за ходом действия они.

Всё это злые присказки старушки.Так сдвинем, Муза, глиняные кружки, —Хоть добрым словом бабку помяни!

А я недаром к звездам обращаюсь,—Под звездами с тобою обручаюсь,Как многие из юных в наши дни.

Так многие из юных в наши дниУходят в путь без отпуска, без льготы.Да здравствуют их молодые годы!Не спорь, не сокрушайся, не кляни,

Что рано в бурю вырвались они:Им предстоит построить мир свободыИз голода, из горя и невзгоды,Из слез и крови, грязи и резни.

Что в мире легкомысленней и чище,Чем правота их праведности нищей,Чем этот сумасшедший блеск в глазах!

Вот и взметнулся молнийный зигзаг.И громовая катится руладаПо площадям Москвы и Петрограда.

По площадям Москвы и ЛенинградаОпять плывет сиреневая мгла.Мы молоды. Нам под ноги леглаЕще одна трибуна иль эстрада.

«Баллада о гвоздях» или «Гренада»Сердца людские заново прожгла?Чреда воспоминаний тяжела,Но вспоминать о молодости надо!

Вот, вот она — пришла, как в первый раз,Глазастая, в сто сотен ярких глаз,Гражданка Буря, девочка Менада…

Но Музы я еще не назову!Иная входит Музыка в Москву.Мы встали в строй рабочего отряда.

Мы встали в строй рабочего отряда,В систему прочно сбитых шестерен.Здесь голос Музы удесятерен,И он звучит грозней, чем канонада.

Нет, он звучит нежней, чем серенада…Нет, слышится в нем карканье ворон…Нет, нет, — беспечный смех со всех сторон —Вальс — Лунная соната — Клоунада…

Трехмерный мир Эвклида страшно простИ просто страшен. Есть четырехмерный!В нем правит Время, пущенное в рост,

Двадцатый век его союзник верный.Ему Пикассо и Эйнштейн сродни!Встань! Нашу песню с нами затяни!

Встань! Нашу песню с нами затяни!Меня ты наградила даром слова.Так излечи от наважденья злого,Застенчивость мою перечеркни.

Верни сердечный жар. ОборониОт каменного века, от лесногоЖеланья жить — и ждать! Стяни мне сноваКольчуги бранной сбитые ремни!

Позволь мне стать пилотом невесомымИ с ангельским соревноваться сонмомХотя бы здесь, на плоскости земной!

Позволь же мне в высоком напряженьеОтправить в дальний путь воображенье,Свяжи в дороге спутников со мной!

Ты спутников связала в цепь со мной.По-разному прошедшие сквозь время,Не ждали мы ни орденов, ни премий,Зато пленялись каждой новизной,

Зато влюблялись каждою весной,Легко несли сужденное нам бремяИ относились весело к проблеме«Быть иль не быть» на сцене площадной…

Светлов, Кирсанов, Луговской, Сельвинский,Причастные к эпохе исполинской,Мы возмужали вместе со страной,

Прошли войну и мир, рассвет и полночьИ твердо верили, что ты исполнишьВсё, что сама сулила нам весной!

А то, что ты сулила нам весной,Сбылось иль не сбылось, уже не помнятНи флаги площадей, ни окна комнат,Ни воздух в окнах, синий и сквозной.

И вот, усыплена голубизной,Спит наша юность в сборниках двухтомных.Спит в пиджаках и брюках допотопных,Спит и не спорит с юностью иной.

Иная юность, выросшая сразуПо зову жизни, а не по приказу,Без пропусков, вне очереди встав,

Грядет, гудит, грохочет эта смена,Грядущему диктует свой устав.Всё сбудется и с нею непременно!

Всё сбудется с поэтом непременно!Заслужит сто венков и сто обид,И сам чужую старость оскорбитСвоею правдой жгуче современной,

И вспомнит всех погибших поименно,И скорбный марш погибшим протрубит,И, наконец, не сломлен, не разбитГнездившейся бок о бок с ним изменой,

Пройдет он дерзко сквозь двадцатый век,Еще безвестный юный человек,Чье званье — Рядовой, чье имя — Каждый.

Что ждет его — победа иль беда?В каких туманах перед ним однаждыПройдут как сон моря и города?

Пройдут как сон моря и городаВ сверхсильной нереальной синераме.Освещены всю ночь прожекторами,Они к утру исчезнут навсегда.

Машин стада и призраков орда,Герои в драме и кумиры в храмеВсё яростней, и ярче, и упрямейСвой ужас обнаружат без стыда.

Но гибельность, грозящая планете,В коротком не вмещается сонете,Да я и не об этом говорю!

Стоит на страже Муза неизменно.И по утрам приветствуют зарю —Со свитком Клио, в маске Мельпомена!

Со свитком Клио, в маске Мельпомена!Всё та же ты, вне моды, вне времен,Единая под множеством именПодруга русских лириков, Камена!

Зла иль добра, смиренна иль надменна,Твой ясный лик не стерт, не затемнен.Ты, может быть, сменила сто знамен,Но это только смена, не измена!

Что ж, я не археолог, не историк.Мой век педолог, только опыт горек:Я знал ОТКУДА — отыщу КУДА.

Ничто не пропадет. На каждой тризнеСлагают гимны воскрешенной жизни.Будь счастлива, Подруга! Будь горда!

Будь счастлива, Подруга! Будь горда!И знай, что это счастье, гордость этаЕсть достоянье твоего поэта,Есть оправданье моего труда.

А труд не автострада, а СТРАДА,Не счетчиком исчисленная смета,Не смирная планета, а КОМЕТА,Параболой летящая звезда.

Вот наконец-то и пришло веселье,Которого не знали мы доселе.Не только руки — губы протяни!

С декабрьской стужей, с майскою грозоюВошла в сонет четырнадцатый ЗОЯ,Вот наконец-то, Муза, мы одни!

1969–1971