Миражи искусства - Антон Юртовой
Размещение предмета исключительно в стенах академических институтов и учебных заведений – главнейший бич, которым сейчас постоянно сокрушается философское знание. Как воздух предмету нужен выход к обществу, к человеку. Будут ли здесь какие сдвиги? Та же газета «Поиск» сообщала о создании осенью 2005-го года при Мордовском университете представительства отделения общественных наук РАН. Будто бы началась и совместная работа. В частности – в «Секторе этики» Институт философии РАН и вуз реализуют международный проект «Перспективы этики как науки о жизни». Названы и другие проекты. Неплохие по замыслу, по звучанию. Не лишённые интереса для многих или даже для всех. Но кто-нибудь слышит об этом теперь – за пределами РАН или университета? Что уже сделано? Не служат ли афиши лишь прикрытием усталого топтания на месте, бесцельного перематывания истлевшего от времени клубка?
Хоть что-нибудь да могли бы доносить иногда до широкой общественности структуры и работники, подвизающиеся на философских нивах. Можно ли надеяться, что они захотят выйти к людям из своей скорлупы? Если нет, тогда не случится ли так, что вместо знаний по самому предмету философии новые просвещённые генерации нашего общества, оболваненные модой на безмыслие и показуху, оставят себе только выхолощенную примитивную языковую расшифровку его обозначения: «любомудрие»!
Научные лобби как продолжение лженауки
В ОБЛАКАХ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЫЛИ
Глубокая обеспокоенность витает над учёным миром. Обеспокоенность из-за того, что, как и во многие предыдущие годы, наука остаётся недостаточно профинансированной, и прежде всего там, где отдача от неё не моментальна, а отодвигается по времени, иногда очень надолго. Как раз такова особенность у её более значимой, фундаментальной части, без которой уже нельзя представить серьёзных открытий и наработок.
В наши дни её обеспечение входит в резкое противоречие с обычаем капитализма как можно скорее восполнить прибылью затраченные финансовые и материальные средства.
Поскольку эффект явно не равноценен тому, какой желал бы иметь текущий производственный и торговый бизнес, многое в этой хозяйственно-интеллектуальной отрасли поставлено под подозрение. Её развитие требует, мол, других подходов. Каких? Об этом уже заявляют открыто, не боясь казаться циничными. Речь идёт о реформировании с использованием приёмов приватизации.
Насколько уже всё далеко здесь зашло и не только в намерениях, видно по научным учреждениям любых уровней, но, пожалуй, всего отчётливее – по Российской академии наук (РАН).
Её базовый потенциал создавался веками и отличается завидной мощью даже на мировом уровне. Он-то и привлекает к себе корыстное внимание людей и организаций, жаждущих приспособить ценную наличность под интересы обычного предпринимательства. Институты и другие структуры РАН значительной частью уже втянуты в болезненные процессы отъёма их служебных помещений, лабораторий и экспериментальных площадок. В ряде случаев отъём практикуется силовой, как то уже достаточно чётко «отработано» по отношению к промышленным и сельским предприятиям. С привлечением омона и коррупционных рычагов. Когда по сути полностью игнорируются правовые установления.
В сочетании с произошедшим за последнее время огромным оттоком интеллектуальных сил академии за границу этим создаются беспрецедентные в истории обстоятельства разрушения и упадка.
У меня была встреча с Гинзбургом, лауреатом нобелевской премии. Малюсенькая приёмная со старенькой раковиной для мытья рук и прямо-таки крохотный кабинетик давно не освежались ремонтом и элементарным поддержанием уюта. Непривлекательная, изношенная до предела мебель. Выдающийся физик современности продолжал работать в таких условиях, будучи в преклонном возрасте.
Подумалось: вот он, тот уровень пренебрежения, которым государство одаривает свою же, государственную науку. Хотя нельзя сказать, что таким же пренебрежением отягощено мало-мальское начальство от науки. Там кабинеты как у любого российского вельможи, есть и соответствующий транспорт, солидные льготы. Гинзбург, как он мне сам о себе сказал, не барон. И оттого у него всё иначе.
Был как раз тот час, когда он вслух правил очередную статью с секретаршей. В будущей публикации содержались аспекты той самой проблемы, связанной с приватизацией. Учёный выражался прямо и резко. Таким он был и в нашей короткой беседе.
Становилось ясно: огорчения вызывала у него отнюдь не приватизация сама по себе, а присущие ей нюансы. Её сторонники вербуются не только из ушлых промышленников и банкиров, но и коллег по научной среде. Иные из них – с мировыми именами.
И вот они, оказывается, – туда же…
Это приводит к чудовищным последствиям. Если бы подвербованный учёный являлся только желающим поучаствовать в перераспределении собственности, было бы ещё полбеды. Но он ведь может поспособствовать тому, чтобы резоны к приватизации выглядели максимально убедительно. К примеру, способами завала неких важных изысканий, исследований. Конечно, впрямую завалы сейчас не практикуются, не то время.
Просто берут и предлагают иной вариант направления, проекта. Нечто или невыполнимое, или совершенно ненужное. Рекламируясь в нём, добиваются дискредитации перспективных и действительно нужных поисков и проработок, снятия их с финансовой подпитки и т. д. После чего подступы к объектам собственности свободны.
От сознания того, что здесь может не хватить никаких сил, чтобы воспрепятствовать худшему, любому порядочному учёному не по себе. Гинзбург не считал нужным скрывать тревогу и раздражение. Ему ли, искушённому в том, какие существуют способы научного лоббирования, не знать о целых арсеналах дискредитаций, направляемых на погибель настоящей науки. Но боль вызывается не только этим. Статус учёного мира сегодня таков, что он всё чаще оборачивается драмой и для него самого, и для всей общественной среды.
Это связано с тем, что научное сообщество уже давно выступает как бы монополистом во всеохватном компетентном объяснении окружающего, всё дальше оттесняя здесь мнения и гражданского общества, и государства, которым служит. В России такой разбег дополняется ещё и огромной агрессивной коррупцией. Обстоятельства, прямо скажем, неважные. Никак не исключены случаи порчи наукой самой себя.
В результате получается, что в решении задач познания и освоения мира она во многом постоянно не только не опережает своё время, но и серьёзно отстаёт в этом процессе.
Мы наблюдаем, как научное рассмотрение ряда проблем системно заменяется построением разного рода моделей, ходульных схем и рекомендаций. Нередко они совершенно несовместимы с действительностью, с жизнью общества.
Замкнутость в изысканиях путей развития атомной энергетики обернулась, как все хорошо помнят, трагедией Чернобыля. Эффективность экологической защиты в этой сфере и по сей день остаётся неясной; здесь очень многое скрыто от общественности;
