Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)
АЛЬФРЕД ЭДУАРД ХАУСМЕН (1859–1936)
***
Каштан роняет факелы, развеянЦветов боярышника аромат.Дверь хлопает, свет ливнями рассеян.Май на исходе; дай мне кружку, брат.
Весна судьбы нам новой не предложит,Разрушил май златые алтари.Утешит ли грядущий год? — быть может,Но нам уже не будет двадцать три.
Мы далеко не первые, наверно,От бурь житейских прячемся в трактир,Хороним планы и клянем всю сквернуИ подлеца, что сотворил наш мир.
Несправедливость высшая — обманомЛишать всего, что жаждем обрести.Для душ веселье стало лишь дурманомК могиле на бессмысленном пути.
Несправедливость; но налей мне снова.Не принцами мы родились на снег.В наследии людей судьбы основа:Хотим Луну — к ней сил добраться нет.
Сегодня собрались над нами тучи,А завтра прочь умчатся все дожди.Чужая плоть сожмется в боли жгучей,Скорбеть душа начнет в другой груди.
Не знает гордый прах иной юдоли —Не вырваться из гибельных цепей.Но, друг мой, нам ли покоряться боли?Взвали на плечи небо, эль допей.
ОРАКУЛЫ
В молчанье, чтоб речам внимать, шли на гору Додоны.Великий камень там застыл, источник била дрожь,В дубовой роще ветер стих, в сосудах медных — звоны.Где вторит эхо тишине — реклась богами ложь.
Вопрос святыне задал я, чья речь не прекратится,Мне сердце правду прорекло, прозрачней, чем вода.В пророческой пещере мне провозгласила жрица.«Нам скоро гибель суждена, не жить нам никогда».
О, жрица, твой мне ясен крик, он разума не тронет.Пусть эхо смолкнет, пене с губ слететь давно пора.Вино вкусней, чем соль морей, но пьет ее, кто тонет.Та новость, что известна мне, нимало не стара.
«Король, полмира покорив, войска ведет с Востока.Они пускают тучи стрел, сметают все в пути.Тот не вернется никогда, кто гибнуть рад без прока».Спартанцы сели на скалу, чтоб косы заплести.
***
На ярмарку в Ладлоу сотнями сходятся парниИз кузниц и с мельниц, оставив овин и стада.Милы им девицы, милы им попойки и псарни,Но части состариться не суждено никогда.
Из сел, городов и с полей повалили гурьбою,Немало надежных и храбрых меж ними там есть,И много пригожих, и статных, и добрых душою,И мало кто в гроб унесет свою юность и честь.
Хотел бы я их опознать по невидимым знакам —Счастливых ребят, что уже не узрит этот град.Удач пожелать незадачливым юным воякам —В путь парни уходят и не возвратятся назад.
Но сколь ни гляди, их узнать и окликнуть не вправе.Вернут незатертой людскую монету туда,Где ждет их создатель — парней, что погибнут во славе,Которым состариться не суждено никогда.
***
Остынь, душа, остынь. Твои доспехи хрупки,Земля и твердь прочны на вековых корнях.Душа моя, тоске не делай ты уступкиИ не забудь о тех беспечных долгих днях.
Во мраке рудников брат брата ненавидел.Я спал и не скорбел по льющимся слезам.Сочились кровь и пот, но в снах я их не виделНе знал забот, пока был не рожден я сам.
А ныне тщетно я найти хочу причинуШагаю и дышу, смотрю на солнца лик.Остынь, душа, остынь. Нам видеть лишь годину:Пусть произвол царит, давай потерпим миг.
Взгляни: земля и твердь больны с времен созданья.Вот думы тщетные, что сердца рвут струну:Презрение и зло, страх, ненависть, страданья, —Зачем проснулся я? И вновь когда усну?
ЭДГАР АЛЬБЕРТ ГЕСТ (1881–1959)
ТРОПЫ ПАМЯТИ
На тропах памяти всегда растут цветы минувших дней.Прекрасны прежние года: мы роз не видели красней.Побеги юной резеды нам улыбаются вослед,Фиалок сладкие ряды не увядают столько лет!
Там мама нежною рукой ласкает у дверей сирень;Плывя вдоль памяти людской, вдыхаем ароматов теньИ вновь переживаем все былые радости не раз,Дань отдавая той красе, что детям ведома подчас.
Старенье, смерть — живых удел. Хранит лишь память мертвых след;Кто пышной юностью владел, освобожден от мук и бед.Малыш, что Богом призван был так много, много лет назад,Младенцем в памяти застыл — я встрече с ним безмерно рад.
Восторг не канул в бездну лет. Не уничтожат дождь и снегУшедшей розы дивный цвет, что знала ласку росных негИ в памяти свежа, как в миг, когда лишь сорвана была.Ее прекрасней ныне лик, чем в день, когда она цвела.
На тропах памяти всегда цветет блаженство прежних дней,Бог дал нам власть, чтоб вновь сюда призвать их из страны теней.Ночами, будто наяву, мы входим в мир былых чудесИ грезим, глядя в синеву давно поблекнувших небес.
ФИЛЛИС МАКГИНЛИ (1905–1978)
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА РАССВЕТЕ
Ах, если б в платьях «от кутюр»Любому нравиться повесе,Есть шоколад и конфитюр,Забыв о весе.С латыни текст переводитьИ заниматься римским правом.Семь дочек хочется родитьС веселым нравом.Ходить в брильянтах и шелках…Но есть заветное желанье:Мне б на балах и пикникахХранить молчанье.
Ах, если бы молчать мне на банкетах.Досадно слышать каждый раз,Как, заглушая даже джаз,Слов трачу месячный запас,За фразой сыплю фразу.Но с детства — нет уж больше сил —Лишь колокольчик прозвонил,Так, словно черт меня подбил,Болтать кидаюсь сразу.Прием, девичник иль фуршет —Зачем перечить мне соседу,Спешить, как бабочке на светВстревать в беседу?Подруги, что меня умней,Не рвутся обсуждать всё скопом.Я ж в спор влетаю, как жокей,Лихим галопом.Кино, спектакли, сплетни дняСужу, ряжу о моде властной,И что ж? Готов убить меняСосед несчастный.
Ах, если бы молчать мне на банкетах.Когда кипит котел страстей,Зачем же мучить мне гостейСентенциями всех мастей,Теряя всякий разум?Я спор веду как дирижер,Но тут выходит форс-мажор —Последний стойкий ухажерСбегает раз за разом.
Фортуна, жду твоих даров!Мне б спать полдня и петь кантаты,На скрипке — лучше мастеров —Играть сонаты.Порхать изящнее пера —Гран-па исполнить без изъяна.Но только вспомню, как вчераВещала рьяно…Взамен богатства без труда,Хвалебных отзывов в газетах,Ах, если бы молчать всегда,Ох, если бы молчать всегда,Эх, если бы молчать всегдаМне на банкетах.
РОБЕРТ УИЛЬЯМ СЕРВИС (1874–1958)
ЛЕСОРУБ
Казенный конверт: небеса,Синяя вышина.Штампует здесь адреса,Глумясь над надеждой, Луна.Прочтет нам Смерть-прокурорОтсрочку иль приговор?
Стою на Божьем клочке у дальнего края земли.Вздымаются пики вокруг, река бормочет у ног.Гадаю, зачем я был создан, впустую ли дни ушли:В последнем моем приюте настолько я одинок.
В последнем! Да, смерть близка. Слыхал ли ты плач мужчин?(Рыданья корежат их души и рвут их, словно в аду.)Бывало, и я рыдал, но слез больше нет средь морщин,Сижу в пустынном безмолвье, покоя вечного жду.
Покой! Ну, так вот он вокруг; безмолвье до самых корней.Оделись хребты в горностай, наряд золотой у холма.Илистый, синий Юкон бурлит у хибары моей.Мне, думаю, только река сойти не дает с ума.
Ты — монстр безжалостный днем, ты — черствая, жадная тварь.Стремнины, пятна мазута — и смерч кружит над рекой.А ночью — Титан ты в муках, угрюмый, темный бунтарь,Навеки в бешенство впавший, жаждешь найти покой.
Ты требуешь дань человечью, но не попаду в западню.Юкон, я нрав твой усвоил, и ты признал мой диктат.Я лес рублю и сплавляю, в Доусон плот свой гоню,Там деньги, виски и бабы, а следом за ними — ад.
И ад и муки затем. Живя в одиночестве здесь,Я б жизнь, что осталась, отдал, чтоб бремя с себя свалить.(Отказано в искупленьи тем, кто злобствует днесь. —Те губы, что Бога хулили, не смогут Его молить.)
Бессильный, как жук, что наколот навек на иглу Судьбы;Несчастный в камере смертных, к тюремной ограде взлети!Задавлен безбрежным миром, я жду, устав от борьбы,Тону в тишине, где лишь небо и звезды, как конфетти.
Смотри! Из дальней долины рапира вонзилась в ночь,Прожектора луч с парохода — он молча шарит в горах.Вот гордая сила чужая, что тьму прогоняет прочь,Уверенно, торжествуя, везет и надежду, и страх.
Словно смотрю на сцену — мне жизнь парохода видна:Мелькают веселые лица, доносится стук колеса.Сердце бьется всё громче, но падает вновь тишина.О чувствах в нахлынувшем мраке знают лишь Небеса.
Быть может, меня замечал ты, быть может, меня жалел —Бродячего лесоруба, вот здесь у хибары моей.Однажды меня не увидишь; презренье — изгоя удел,Жалость меня не утешит: усну до скончанья дней.
Была моя жизнь задачей: в ней ответа нет искони.Я бился, глуп и небрежен, не знал о тщете труда.И вот итог нулевой. Скорее, о Смерть, смахниС доски меня, будто школьник: однажды и навсегда.
МАРШ МЕРТВЫХ
