Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1

И в комнате такая стужа...

"Скорей закрой окно!" - "Да что вы!

Вам померещилось! Окно!

Чай, с осени на все засовы

Законопачено оно".

И Прошка пальцем сколупнет

Кусок замазки с зимней рамы

И в доказательство упрямо

Ее показывать начнет.

"Да, показалось... Но откуда

Так дует ветер, словно с гор?

Еще альпийская простуда

Не отпускает до сих пор.

Метель кружится по отрогам,

Того гляди, сметет на дно...

Пока не поздно, ради бога,

Закройте кто-нибудь окно!.."

И чтобы не сердить больного,

Придется Прошке встать к окну

И, створку отодрав одну,

Тотчас ее захлопнуть снова.

"Ну вот, как будто и теплей,

Теперь совсем другое дело...

Да кипятку в бутыль подлей,

Чтоб кровь в висках не холодела".

Сейчас тряхнуть бы стариною,

Воды черпнувши из Невы,

Вдруг нестерпимой, ледяною

Обдаться с ног до головы.

Клин клином вышибить! Но где там,

Когда не шевельнуть рукой,

Когда небось уж гроб с глазетом

Давно заказан в мастерской!

Все можно взять у человека:

Чины, награды, ордена,

Но та холодная страна,

Где прожил он две трети века,

И синие леса вдали,

И речки утренняя сырость,

И три аршина той земли,

Скупой и бедной, где он вырос,

Земли, в которую его

Вдвоем со шпагою положат, -

Ее ни месть, ни плутовство,

Ничто уже отнять не сможет!

Среди хлопот, обычных дел

Он редко замечал природу,

Но вдруг сегодня захотел

К песчаному речному броду

Подъехать на рысях в жару

И жадно воду пить из горсти;

Или, к своим оброчным в гости

С ружьем забравшись поутру,

Из камышей пальнуть по уткам;

А коли на дворе зима -

По новгородским первопуткам

Скакать в лесу, чтоб бахрома

С ветвей за шиворот, чтоб тело

Кололо снегом, чтоб лиса,

Как огненная полоса,

Вдруг за стволами пролетела...

Разжечь костер, чтоб вдруг в дыму

Вспорхнула вспугнутая галка...

Все это вовсе ни к чему -

Да умирать уж больно жалко!

И, Прошку с толку сбив, теперь,

Когда все щелочки заткнули,

Он просит, чтоб открыли дверь

И окна настежь распахнули.

"А помнишь, Прошка, в Измаиле

Как ты горячкою хворал?"

"Еще б не помнить! Был в могиле,

Да бог раздумал, не прибрал".

"Ты вспомни, Прошка, ты похоже,

Почти как я, болел в те дни:

Я рук не подниму - ты тоже

Не мог поднять их с простыни,

И кости у тебя болели,

И лоб, как у меня, потел...

И уж не думал встать с постели,

А помирать все не хотел.

Сперва садился на кровать,

Потом ходил, держась за стену...

Вот так и я: глядишь, опять

И встану и мундир надену...

Что плачешь? Думаешь, не встать?

Сам знаю - время в путь-дорожку.

Начнет за окнами светать,

Один как перст ты будешь, Прошка.

Да разве ты один такой?

Пересчитай полки и роты -

Как только выйду на покой,

Все будут без меня сироты..."

Но Прошка, привалясь к стене,

Не выдержав ночей бессонных,

Уже дремал и монотонно

Поддакивал ему во сне...

И ни души кругом... Ну, что же,

Пока ты важный господин,

Так все готовы лезть из кожи,

А умирать - так ты один...

Он поспешил глаза смежить,

Чтоб не прочли в последнем взоре

Безумную надежду жить,

Людское, будничное горе.

Вдоль долгих улиц гроб несли.

На бархате ряды регалий,

Оркестры медным шагом шли,

Полки армейские шагали.

Чтоб этим оскорбить хоть прах,

В эскорт почетный, против правил,

В тот день заняв их на смотрах,

Полков гвардейских не дал Павел.

Ну, что ж! Суворов, будь он жив,

Не счел бы это за обиду;

Он, полстолетья прослужив,

Привык к походному их виду,

Он с ними не один редут

Взял на веку. И, слава богу,

За ним в последнюю дорогу

Армейские полки идут.

1938 - 1939

У окружкома на виду

Висела карта. Там на льду

С утра в кочующий кружок

Втыкали маленький флажок.

Гостиница полным-полна.

Портье метались дотемна,

Распределяя номера.

Швейцары с заднего двора

Наверх тянули тюфяки.

За ними на второй этаж,

Стащив замерзшие очки,

Влезал воздушный экипаж.

Пилоты сутки шли впотьмах,

Они давно отвыкли спать,

Им было странно, что в домах

Есть лампа, печка и кровать.

Да, прямо скажем, этот край

Нельзя назвать дорогой в рай.

Здесь жестко спать, здесь трудно жить,

Здесь можно голову сложить.

Здесь, приступив к любым делам,

Мы мир делили пополам:

Врагов встречаешь - уничтожь,

Друзей встречаешь - поделись.

Мы здесь любили и дрались,

Мы здесь страдали. Ну и что ж?

Не на кисельных берегах

Рождалось мужество. Как мы,

Оно в дырявых сапогах

Шло с Печенги до Муксольмы.

У окружкома на виду

Большая карта. Там на льду

С утра в кочующий кружок

Втыкают маленький флажок,

Там, где, мозоля нам глаза,

Легла на глобус бирюза,

На деле там черным-черно,

Там солнца не было давно.

За тыщу верст среди глубин

На льду темнеет бивуак.

Но там, где четверо мужчин

И на древке советский флаг,

Там можно стать к руке рука,

Касаясь спинами древка,

И, как испытанный сигнал,

Запеть "Интернационал".

Пусть будет голос хрипл и груб,

Пускай с растрескавшихся губ

Слетает песня чуть слышна -

Ее и так поймет страна.

Гостиница полным-полна.

Над низкой бухтою туман,

Девятибалльная волна

Ревет у входа в океан.

К Ял-Майнену, оставив порт,

В свирепый шторм ушли суда.

Семисаженная вода

Перелетает через борт.

Бушует норд. Вчера Москва

Послала дирижабль. Ни зги!

По радио сквозь вой пурги

Едва доносятся слова.

Бушует норд. Радист в углу,

Охрипнув, кроет целый мир:

Он разгребает, как золу,

Остывший и пустой эфир.

Где дирижабль? Стряслась беда...

Бушует норд. В двухстах верстах

Был слышен взрыв. Сейчас туда

Отправлен экстренный состав.

За эту ночь еще пришло

Два самолета. Не до сна.

Весь окружком не спит. Светло,

Гостиница полным-полна.

Сегодня в восемь пять утра

Нашли разбившихся. В дугу

Согнулся остов. На снегу

Живые грелись у костра.

Был выполнен солдатский долг,

В гробы положены тела.

Их до ближайшего села

Сопровождает местный полк.

Другим летели помогать -

Погибли сами. Чтоб не лгать -

Удар тяжел. Но на земле

Есть племя храбрых. Говорят,

Что в ту же ночь другой отряд

Ушел на новом корабле.

У окружкома на виду

Большая карта. Там на льду

С утра в кочующий прыжок

Втыкают маленький флажок.

Всю ночь с винтовкой, как всегда,

Вдоль рейда ходит часовой.

Тут ждут ледовые суда

В готовности двухчасовой.

До кромки льда пять дней пути.

Крепчает норд. Еще в порту,

Товарищ, крепче прикрути

Все, что нетвердо на борту,

Поближе к топкам и котлам

Всю ночь механики стоят,

Всю ночь штормит, - быть может, нам

Большие жертвы предстоят.

В больницу привезен пилот.

Он весь - один сплошной ожог.

Лишь от бровей - глаза и рот -

Незабинтованный кружок,

Он говорит с трудом: - Когда

Стряслась с гондолою беда,

Когда в кабине свет погас,

Я стал на ощупь шарить газ,

Меня швырнуло по борту.

Где ручка газа? Кровь во рту.

Об радиатор, об углы,

Об потолки и об полы.

Где ручка? На десятый раз

Я выключил проклятый газ.

Напрасный труд! Сквозь верхний люк

Врывалось пламя. Через щель

Внизу я видел снег и ель.

Тогда, сдирая кожу с рук,

Я вылез вниз. Кругом меня

Свистало зарево огня.

Я в снег зарылся с головой,

Не чувствуя ни рук, ни ног,

Я полз по снегу, чуть живой,

Трясясь от боли, как щенок.

Меня перенесли к костру.

Нас всех живых осталось шесть.

Всем было плохо. Лишь к утру

Мы захотели спать и есть.

Обломки тлели. Тишина.

Лишь изредка в полночный мрак

Взлетал нагретый докрасна

Еще один запасный бак.

Всю ночь нас пробирала дрожь.

Нам было всем как острый нож

Смотреть туда, где на снегу

Тлел остов, выгнутый в дугу.

Забыв на миг свою беду,

Мы представляли, что на льду,

Вот так же сидя, как и мы,

К огню придвинувши пимы,

Четыре наших парня ждут,