Эдуард Асадов - Избранное
Глава 10.
НЕГАДАННЫЙ ПРИЕЗД
1С портфелем и тетрадками под мышкойГалина быстро шла по переулку.Она спешила: как-то там сынишка?Ходил ли с тётей Шурой на прогулку?
Надет ли шарф? Накормлен ли малыш?Вот так всегда: уходишь на работу,А в сердце бесконечная забота,И целый день торопишься, спешишь.
Но скоро, видно, кончится тревога.И мама рада, и Серёжка рад.Через неделю — первая дорога:Малыш пойдёт к ребятам в детский сад.
Пока же мать, по сторонам не глядя,Спешит, земли не чуя под собой.В руке — портфель, под мышкою — тетрадиИ детский синий шар над головой.
В прихожую вошла, заторопилась,Поспешно пробежала коридор,Но возле двери вдруг остановилась,Услышав непривычный разговор.
Мгновенно сердце сжалось и упало,Охвачено волненьем и тоской.Два голоса Галина услыхала,Два голоса: Сережкин и мужской.
Андрей пришёл? Ах, нет… Ошибка. Где там?Но чей же это голос? Чей же? Чей?И вдруг мгновенно нестерпимым светомПронзили душу тысячи лучей!
Рванула дверь, и вдруг ослабли ноги,Как будто кто-то налил в них свинец,И, тихо покачнувшись на пороге,Она чуть слышно крикнула: — Отец!
Все закружилось в странной карусели…Шагнуть хотела — не хватило сил.Померкло солнце… Окна почернели…И пол куда-то медленно поплыл…
Упал портфель, рассыпались тетради…Цветистый шар взлетел под потолок,И видел сын, как незнакомый дядяМать, подхватив, к груди своей привлёк.
2Значит, жив он! Жив и снова дома!Это все действительность, не сон!Здесь вот, рядом… Настоящий он!Как же все до боли в нем знакомо!
Все такой же рослый и плечистый,Та ж привычка гладить жёсткий волос.Тот же взгляд, внимательный и быстрый,И все тот же басовитый голос.
Только стал сутулиться сильнее,И морщин прибавилось у рта.Стал весь как-то строже и белее,Молчаливей (новая черта).
— Говоришь, надеялись и ждали?Что ж, как видишь, буря улеглась.Вновь мы вместе. И долой печали!Жаль, вот только мать не дождалась…
Слышал… Знаю… Помолчи, не надо…Это после… Расскажи-ка вот,Что за внук здесь у меня растётИ дорос уж даже до детсада?
Он, брат, мне тут все порассказал,Дал понять, что он в душе пилот. —Николай Васильевич привсталИ легонько внука ткнул в живот.
Внук смущённо к матери прижалсяИ сказал: — А я и не боюсь.— Не боишься? Ну, коли не трус,Мы друзья. — И дед заулыбался.
От улыбки и весёлой фразы,Оттеснивших хмарь минувших дней,В комнате Галины как-то сразуИ уютней стало и теплей.
Льётся мягкий свет от абажура,Внук уснул, сказав: — Спокойной ночи! —На стене колышутся фигуры,Тихо чайник на столе бормочет…
Галю нынче просто не узнать:Щеки пышут, голос стал звенящим.Как ей много надо рассказатьО плохом и светлом, настоящем.
Было все: хорошая любовьИ обида, острая, как жало.Но хоть вся любовь и не пропала,Да былому не вернуться вновь.
Что ж, права пословица о том,Что друзей познаешь лишь в беде,И они находятся везде,Там, где мы их даже и не ждём.
У отца заворожённый взгляд:Как в кино, проходят перед нимПедагоги, шумный класс ребят,Тётя Шура, Варя и Максим.
— Знаешь, папа, в день, когда СерёжаДолжен появиться был на свет,У меня вдруг холодок по коже —Вдруг беда, а близких рядом нет?!
Вдруг беда… Но, честное же слово,Дня того мне в жизни не забыть.Нам с тобой Максима РыбаковаНужно, право, век благодарить.
Так и вышло: в трудную минутуНе случилось рядом никого,Только вдруг как ветром почему-тоЗанесло мне именно его.
Знаешь, как мы мчались на «Победе»?!В нитку — светофоров огоньки…Красный свет! А мы несёмся… Едем!В стекла — ветер… Позади — свистки…
По когда мы вышли из машины,Мне вдруг стало худо… Мир качался…А шофёр… — И тут, смеясь, ГалинаПоказала, как он растерялся.
— Знаешь, он большой такой, забавный,Топчется, а щеки побурели.«Можно мне, Галина Николавна,Вам помочь?.. Мы вот уже… У цели…»
Я шепчу: «Спасибо… Где же вам?..»Но уж он меня, как нянька, обнял,Мягко, будто пёрышко, приподнялИ понёс к распахнутым дверям.
А ведь у него, я говорила,Нет ноги. Ты умный, ну скажи:Разве тут физическая сила?Тут не то. Тут красота души.
И вот так всегда, я убедилась:В трудный час повсюду есть друзья.Впрочем, я совсем заговорилась,Только о себе все: я да я!
Главное — ты дома! Ты вернулся!И отныне вместе мы навек!.. —Николай Васильевич улыбнулся:— Верно, мой хороший человек!
Я же обещал вам, что приеду.Даже время указал: в обед. —Дочь вздохнула: — И пришёл к обедуС опозданьем на семнадцать лет…
Он собрал морщины возле глазИ сказал: — Мы шли к огромной цели,Но не все в дороге разглядели.Что ж, не раскисать же нам сейчас!
Что скрывать: куда как горько былоЗнать, что зря нагрянула беда…Только верь мне: ленинская силаНас не покидала никогда!
Завтра точно жди меня к обеду.Утром мне вручают партбилет.Что глядишь? Теперь-то уж приеду.Ни на миг не опоздаю. Нет!
Дел у нас теперь невпроворот.Даром, что ли, мы с тобой Ершовы?Завтра ж из райкома на завод.Отдыхать? Забудь ты это слово!
Кстати, вот что я хотел спросить:Ты теперь ведь не Ершова, знаю.Ну а он? Как он-то хочет жить?Ты прости, коль что не понимаю.
Про него ты только намекнула.Мой характер — все сносить молчком.Что ж, вы разошлись или подулоПросто в сердце зимним холодком?
Дочь качнула тихо головойИ оказала, отстранись от света:— Он для нас совсем теперь чужой.Был и нет… И кончено про это.
— Ну, а вдруг (ты потерпи немного),Вдруг потом развеется гроза? —И, как в детстве, ласково и строгоПосмотрел ей пристально в глаза.
— Жизнь сложна: порой одно лишь слово —И от всех барьеров только след…Вдруг, представь, увидитесь вы снова.Сердце дрогнет? Дрогнет или нет?
И отметил с гордостью невольнойВ синем взгляде лёгкий блеск свинца.Да, такая, пусть ей очень больно,Твёрдой быть сумеет до конца!
— Знаешь, папа, да, меня тревожитМысль о встрече где-нибудь в пути…Ну а сердце… Кто ж предвидеть может,Как оно начнёт себя вести?
Только нет, не жду я перемены.Наша встреча? Есть ли в ней нужда?Впрочем, он и сам-то в эти стеныНе придёт, пожалуй, никогда.
Глава 11.
ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР
Но он пришёл. Негаданно, нежданно…Войдя, смутился, робко помолчал…Потом спросил Галину НиколавнуИ в дверь жены чуть слышно постучал.
Она сидела с кипою тетрадейПеред столом, не поднимая глаз.И шум услышав, молвила не глядя:— Вам перцу, тётя Шура? Я сейчас!
А возле шкафа над солдатским строемПыхтел малыш. Его малыш. Его!И так вдруг захотелось взять героя,Прижать к себе, и больше ничего…
Как все нелепо! Мирная картина —Жена и сын! И не его семья…И, вновь взглянув на тоненькую спину,Он тихо молвил: — Галя, это я…
Она не ожидала этой встречи.И точно от внезапного толчка,Он видел, как спина её и плечиВдруг, покачнувшись, дрогнули слегка.
И всё же, если честно говорить,Об этом часе думала Галина.Пусть с ней расстался. Но не может быть,Чтоб не пришёл он посмотреть на сына!
Ведь сколько раз бессонными ночамиОна решала, как себя держать,Во что одеться? Что ему сказать?И долго воспалёнными глазами
Смотрела в ночь, в заснеженную даль,Боря в душе обиду и печаль.На все: на труд и на улыбки дажеУ хрупкой у неё хватало сил.Все было ясно, как кивнёт, что скажет,Но время шло, а он не приходил.
А жизнь вокруг бурлила, клокотала,Серёжка рос весёлый, озорной,И боль её сдавалась, отступала,Сменяясь на спасительный покой.
И вот сегодня точно выстрел громаБылое вдруг плеснул через края —Раздался голос близкий и знакомый,Сказавший тихо: — Галя, это я…
Взглянув назад, Галина быстро встала.Пошла… Остановилась перед ним.И тут слова, что прежде подбирала,Вдруг разом улетучились как дым.
Решала встретить сухо, деловито.А с губ слова иные сорвались.И вместо: — Здравствуй, тронута визитом! —Она сказала: — Ну входи, садись…
Нет, он почти совсем не изменился,Вот разве только малость похудел.Немного подбородок заострился,Да волос чуть, пожалуй, поредел.
А так все тот же: статный, кареглазый,Все с тем же взлётом смоляных бровей,Все так же мягко произносит фразы,Да, перед нею он — её Андрей!
Её? Да нет же, не её, понятно!А всё-таки зачем же он пришёл?Ну, посмотреть на сына, вероятно,А сын за мамин спрятался подол.
И, распахнув глазёнки удивлённо,Из-под бровей насупленных глядит,Как незнакомец, словно бы смущённо,О чем-то тихо маме говорит.
— За то, что я… Ты извини, Галина…Впервые за такой солидный срокРешил вдруг навестить тебя и сына…Но ты поверь: иначе я не мог!
Прийти — ведь это значит объясняться,А что я мог сказать тебе тогда?Двоим, я знал, бессмысленно встречаться,Коль между ними выросла беда.
И я не мог… Ты понимаешь, Галя?Придя, услышать горький твой упрёк.И там, в тайге, и после, на вокзале,Я думал, собирался… И не мог…
Она молчала, у окошка стоя,Подставив щеки струям ветерка,И только пальцы быстрые пороюПо раме барабанили слегка.
Все тот же профиль, та же нежность кожиИ та же синь больших спокойных глаз.Знакомо все до мелочей, и всё жеВ ней было что-то новое сейчас.
Быть может, в том и пряталась причина,Что вместо пышных золотых волосВенок из двух тугих, тяжёлых косКольцом лежал на голове Галины.
От этого казалось, что онаЧуть выше стала ростом и моложе.Той и не той была теперь жена,То мягче вроде б, то как будто строже…
Одно мешало в этот час АндреюНазвать её красивой до конца —Шрам, что, полоской тонкою белея,Бежал под глазом поперёк лица.
Но при любви что значит эта малость?Любовь? А разве он её хотел?Ведь он же сам писал тогда про жалость…И гость, смутясь, неловко покраснел.
— Я часто думал про тебя, про сына…Чего искал я? И куда забрёл?Нашёл я привлекательность, Галина,А красоты душевной не нашёл.
Нет, ты не думай, я её не хаю,Какой мне смысл туманить ясный свет?Она, быть может, вовсе не плохая,Да вот тепла в ней подлинного нет.
Она красива, в этом нет секрета.Улыбка, голос, горделивый взгляд…А мне порою красота вся эта —Как будто в будни праздничный наряд.
И не глупа, и инженер хороший,А вот понять ни разу не могла,Что жизнь без дружбы, ласки и теплаСтановится нередко скучной ношей.
И сам не понимаю: в чем причина?Последний год все думаю, брожу…Все так нескладно… Но прости, Галина,Что я сейчас былое бережу…
— Нет, ничего… — Галина усмехнулась. —О том забудь. Раз хочешь, говори.Но грусть твоя не поздно ли проснулась?Ведь тут не год, а вроде б целых три…
И чуть в сердцах не обронила фразу:«Ты все о ней… О трудном, о своём…А вот не вспомнил, не спросил ни разу:А что же я? Как мы-то здесь живём?»
И, будто в мысли заглянув Галины,Понуря взгляд, Андрей проговорил:— Небось считаешь, что тебя и сынаЯ позабыл? А я не позабыл.
Я вижу вас. Но ты о том не знаешь.Ну хочешь, вот скажу тебе сейчас,Где ты с Серёжкой вечером гуляешь?В том сквере, где палатка «Хлебный квас».
Сказать по правде, мне ужасно стыдно,Таясь, вот так за вами наблюдать.Молчи. Я знаю, как тебе обидно,И знаю все, что можешь ты оказать!
Я много думал… Трудно нам, не спорю.И всё же я решил тебя спросить:Скажи, могла б ты, пересилив горе,Вдруг разом все мне тяжкое простить?
Нет, я совсем не тороплю решенья.Но помни: та не новая жена!Что было там? Ошибка… Увлеченье…— Предательство! — отрезала она.
Негромкий голос будто слит из стали.Андрей в глаза ей быстро посмотрел,А в них такие молнии сверкали,Что он, смутясь, на миг оторопел.
— Ты был на фронте, шёл сквозь пламя боя.Ответь же: кем считался там у васБоец, который, оробев душою,Мог бросить друга в самый трудный час?
А разве час мой легче был в ту пору?Недели две, как сняли бинт с лица,И… будем откровенны до конца…Мой «стан чудесный» превращался в гору…
С таким лицом куда мне было деться?Но верилось: он любит… Ничего!И чтоб в трюмо напрасно не смотреться,Я закрывала попросту его.
И дождалась… Но говорить про этоНет, право, ни желания, ни сил.Припомни сам то «радостное» лето!И вспомни только, как ты поступил…
Нет, я тебя, Андрей, не упрекаю.Зачем упрёк? Да в нем ли суть сейчас?!Ошибка? Я ошибки понимаю,Но тут все было хуже во сто раз!
Речь шла не просто про меня с тобоюИ не про то, кто жёстче, кто нежнейНас было трое, слышишь, Громов, трое!И третьему ты был всего нужней!
Не ты встречал тогда его с цветами,А Варя, друг… сердечная душа!Не ты сидел бессонными ночами,Склонившись над кроваткой малыша.
Порой хворал он… Тронешь ночью темя,Оно огонь… Губешки шепчут: «Пить!»А ты, быть может, с кем-то в это время…Да нет, чего уж… Хватит говорить!
И что за толк, что ты на нас пороюГлядишь, былое вспоминая вновь?Без громких фраз, пойми хоть раз душою,Ты сам все предал: сына и любовь!
Такому трудно отыскать забвенье,Вчера ли то случилось иль давно.Любовь хрупка. И после оскорбленья —Пусть и жива — не та уж все равно!
Тебе сегодня худо. Понимаю.Не потому ль ты и пришёл сюда?А если бы, скажи мне, та, другая,Была б добрей и лучше, что тогда?
Постой, не спорь! Резка я, может статься,Могу же я хоть раз такою быть!Ведь ты пришёл в нелёгком разобраться,Пришёл узнать, смогу ли я простить?!
У женщин не всегда хватает силыБыть твёрдыми. Поверь мне, я не лгу.Что ж, за себя б я, может, и простила,Но за него не в силах, не могу!
К чему смягчать? Не хмурься и послушай.Пойми хотя бы сердцем наконец:Предатель-муж почти не муж, Андрюша!Отец-предатель вовсе не отец!
Глава 12.
