Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1

Глава седьмая

Не затихала канонада.Был город полуокружен,Красноармейские отрядыВ него ломились с трех сторон.

Германцы, бросив оборону,Покрытые промозглой тьмой,Поспешно метили вагоны:«Нах Дейтчлянд» — стало быть, домой!

Скорей! Не солоно хлебнувши,В грязи, в пыли, к вокзалу шлиИз той земли, где год минувшийОни бесплодно провели.

А впрочем, уж не столь бесплодноВсе, что успели и смогли,Они из Пскова благородноВ свой фатерлянд перевезли.

Тянули скопом, без разбора,Листы железа с крыш псковских,Комплект физических приборовИз двух гимназий городских.

Со склада — лесоматерьялы,Из элеватора — зерно,Из госпиталя — одеяла,С завода — хлебное вино.

Окончив все труды дневные,Под вечер выходил отрядИ ручки медные дверныеСнимал со всех дверей подряд.

Сейчас — уже при отступленье —Герр лейтенант с большим трудомСмог удержаться от стремленьяЕще обшарить каждый дом.

Он с горечью, как кот на сало,Смотрел на дверь, где, как назло,Щеколда медная сияла,Начищенная, как стекло.

Они уж больше не грозилисьВзять Петроград. Наоборот,С большой поспешностью грузилисьИ отбывали от ворот.

Гудки последних эшелонов,Ряды погашенных окон,И на последнем из вагоновПоследний путевой огонь.

Что ж, добрый путь! Пускай расскажут,Как прелести чужой землиСтоль приглянулись им, что дажеИные спать в нее легли!

На кладбище псковском осталасьБольшая серая скала,Она широко распласталасьПод сенью прусского орла.

И по ранжиру, с чувством меры,Вокруг нее погребеныОтдельно унтер-офицеры,Отдельно нижние чины.

Мне жаль солдат. Они служили,Дрались, не зная за кого,Бесславно головы сложилиВдали от Рейна своего.

Мне жаль солдат. Но раз ты прибылЧужой порядок насаждать —Ты стал врагом. И кто бы ни был —Пощады ты не вправе ждать.

Заключение

Сейчас, когда за школьной партой«Майн Кампф» зубрят ученикиИ наци пальцами по картамРоссию делят на куски,

Мы им напомним по порядку —Сначала грозный день, когдаСемь верст ливонцы без оглядкиБежали прочь с Чудского льда.

Потом напомним день паденьяПоследних орденских знамен,Когда отдавший все владеньяБыл Русью Орден упразднен.

Напомним памятную дату,Когда Берлин дрожмя дрожал,Когда от русского солдатаВеликий Фридрих вспять бежал.

Напомним им по старым картамМеста, где смерть свою нашлиПрусски, вместе с БонапартомИскавшие чужой земли.

Напомним, чтоб не забывали,Как на ноябрьском холодуМы прочь штыками выбивалиИх в восемнадцатом году.

За годом год перелистаем.Не раз, не два за семь веков,Оружьем новеньким блистая,К нам шли ряды чужих полков.

Но, прошлый опыт повторяя,Они бежали с русских нив,Оружье на пути теряяИ мертвецов не схоронив.

В своих музеях мы скопилиЗа много битв, за семь вековРяды покрытых старой пыльюЧужих штандартов и значков.

Как мы уже тогда их били,Пусть вспомнят эти господа,А мы сейчас сильней, чем были.И будет грозен час, когда,

Не забывая, не прощая,Одним движением вперед,Свою отчизну защищая,Пойдет разгневанный народ.

Когда-нибудь, сойдясь с друзьями,Мы вспомним через много лет,Что в землю врезан был краямиЖестокий гусеничный след,

Что мял хлеба сапог солдата,Что нам навстречу шла война,Что к западу от нас когда-тоБыла фашистская страна.

Настанет день, когда свободуЗавоевавшему в бою,Фашизм стряхнувшему народуМы руку подадим свою.

В тот день под радостные кликиМы будем славить всей странойОсвобожденный и великийНарод Германии родной.

Мы верим в это, так и будет,Не нынче-завтра грохнет бой,Не нынче-завтра нас разбудитГорнист военною трубой.

«И если гром великий грянетНад сворой псов и палачей,Для нас все так же солнце станетСиять огнем своих лучей».

СУВОРОВ{10}

П. Антокольскому

1. Опала

1798 год

Зима. Проспекты все впотьмах,То снег, то ростепель напала.Бьют барабаны. На домахРасклеены указы Павла.Их много этою зимой, —Один еще не пожелтеет,Глядишь, другой уж сверху клеят:«Размер для шляп — вершок с осьмой,Впредь не носить каких попало,Впредь вальс в домах не танцевать,Впредь Машками под страхом палокНе сметь ни коз, ни кошек звать…»

Перед дворцом помост сосновый,На невском ледяном ветруЗдесь второпях возводят новыйХолодный памятник Петру.Должно быть, в пику ФальконетуВ нем будет все наоборот:В проекте памятника нетуРуки, протянутой вперед,Ни змея, ни скалы отвесной —Он грузно станет на плите,Казенный и тяжеловесный.Да, времена теперь не те,Чтоб царь, раздетый, необутый,Скакал в опор бог весть куда…

Из всех петровских атрибутовВы палку взяли, господа;Ей освященные уставыНейдут у вас из головы.Давно развеян дым Полтавы,Еще далек пожар Москвы,Ржавеют в арсеналах пушки,Зато сияют кивера…Пять лейб-гвардейцев на пирушкеРешили, что царя пора…Пора, а что — нам неизвестно.Но у Гостиного двораКинжал какой-то житель местныйКупил, промолвивши: «Пора…»Пора, а что — мы не дознались,Но есть донос, что до утраВ трактире в нумере шептались,Все повторяли: мол, пора…

И в снег, и в хлябь, и в непогодуВозводят замок у Невы;Еще в сырых подтеках своды,А уж кругом копают рвы.До света, обогнав зарю,Везут кирпич дорогой зимней —Такая спешка, словно ЗимнийСтал подозрителен царю.В вороньем гаме, в птичьем граеИ в неразборчивом «ура-а!»,То каркая, то замирая,К нему доносится: «Пор-р-а…»Он с детства помнит это слово.Он в страхе ищет до сих пор,Где тот гвардеец, тот актерНа роль Григория Орлова?Как наперед его узнать?И ночью в поисках изменыОн сам выстукивает стены,И шпагой тычет под кровать,И, съежившись, поджав колена,Не в силах до утра уснуть,Решается попеременноТо всех сослать, то всех вернуть.Санкт-петербургской ночью серой,Пугая сторожей ночных,Осатанелые курьерыНесутся на перекладных;Их возвращают с полдороги,Переправляют имена:«Снять ордена, упечь в остроги»,«Вернуть. Простить. Дать ордена».И в эту ночь к Ямской заставеКурьер скакал во весь опор.Он, у ворот коней оставив,Вбежал на постоялый двор.Потребовал стакан спиртногоИ на закуску что-нибудьИ, нахлобучив шляпу, сноваГотов был ехать в дальний путь.Но два проезжих офицера,Пока не улетел в карьер,Схватили за полу курьера:«К кому вы, господин курьер?»«Да что вы, господа, как можно?!Язык казенный под замком.Но так и быть…» Он осторожно,Чуть слышно крикнул петухом…

Господский дом в селе КончанскомС обеда погружен во тьму.Везде лампадки, как в мещанскомДобропорядочном дому.Хозяин экономит свечи,Он скуповат по мелочам.Когда не спится, возле печиОн греться любит по ночам;Бывает, примостив лучину,В одном шлафроке, босиком,Сев по-турецки на овчину,Играет в шашки с денщиком:«Опять ты, Прошка, пересилишь.Опять мне в дамках не бывать…»«Тут нужен ум, Лексан Василич,Ведь это вам не воевать.Ну, проигрались, что за горе?Вам нынче в шашки не с руки,По нонешним годам в фавореТе, кто умеет в поддавки…»Суворов знает — Прошка сноваВсе то же скажет, что вчера.И все ж готов он до утраСидеть и слушать слово в слово,Что Прошка скажет, как польстит.Нет, Прошка лестью не унижен;Его хозяин стар, обижен,На батюшку царя сердит.При матушке ЕкатеринеОн на другой манер серчал:Прижмут ли, обойдут ли в чине, —Бывало, бегал да кричал.А нынче счет забыл обидам,Сидит, молчит, не дует в ус,Но Прошку не обманешь видом,Он знает твой и нрав и вкус.Пусть для других умен да тонок,Пусть для других ты генерал,А с Прошкой в бабки ты играл,Для Прошки ты всю жизнь ребенок.Он знает, чем утешить кстати:То вдруг с три короба наврет,То петь начнет, то Павла татем,Курносым немцем назовет.И, в Прохоре души не чая,Ты только для порядку, зря,Прикрикнешь, будто бы серчая,Чтоб он не смел так про царя;А сам уж шлешь его к буфету,Пусть там пошарит по угламДа принесет графинчик к светуЗапить обиду пополам.Вот и сейчас — слыхать отсюда —Он отмыкает поставец,И тихо тренькает посуда,Как еле слышный бубенец.Но что за наважденье! ПрошкаУже давно пришел с вином,А звон стеклянный за окномЕще летит по зимним стежкам.Еще летит, и вдруг — к дверям,Так громко, словно бьют бокалы,И если б волю дать коням,Так тройка б в двери проскакала…Дверных запоров треск мгновенный,Шум раздвигаемых портьер,И в дверь полуторасаженныйВлезает весь в снегу курьер.Лампадки словно ветер сдул,Во всем дому дрожат стаканы,И сам Суворов, встав на стул,Целует в щеку великана.«Скакал? Коням намылил холки?Небось война, коли за мной?Эй, Прошка! Дай мундир мне с полки,Готовь карету четверней!»Он наискось рванул пакет —Там был рескрипт о возвращенье,Не прошенное им прощенье,А про войну — и слова нет.«Эх вы, гоняете без толку,Напрасно будите людей!..Не надо, Прошка, лошадей,Мундир обратно спрячь на полку!А ты, курьер, моя душа,Не сетуй, что скакал задаром,Березовым кончанским паромПопарься в баньке не спеша;Поспишь, управишься с обедом,Пропустишь стопку — и лети…Глядишь, по твоему пути —И я в субботу тронусь следом.А что сердито говорю,Ты не горюй. Не ты в ответе,Что б ни привез курьер в пакете,За быстроту — благодарю».……………………………………….В субботу, взяв с собой рескрипт,Суворов выехал в столицу,И вот полозьев мерзлый скрип —И по бокам пошли стелитьсяПоля… поля. Через поляВесь день трусить своей дорогойИ к ночи, печку запаля,Заснуть в избе. А утром: трогай!Да не спеша. Чай, позван онНе для войны, не для похода…А коли так, то есть резонСослаться на болезнь, на годы,На бездорожье. Подождут.На что ты им? У них в наградахНе тот, кто штурмом брал редут,А тот, кто мерз на вахтпарадах.Уж не затем ли нам спешить,Чтоб в первый день, боясь доноса,Мундирчик с фалдочками сшитьИ прицепить к сединам косу?Слуга покорный! Он глядитВ заиндевевшее окошко.В кибитке рядом с ним сидитЕго денщик и нянька — Прошка.«Эй, Прошка! Прошка!» — Прошка спит.Он пахнет водкой и капустой.Опять напился!.. Стук копыт,То столб, то крест, то снова пусто,Копыта месят снег и грязь,Возок то вниз, то вверх взлетает,Фельдмаршал, к стенке привалясь,Плутарха медленно листает.

Он под военною трубойБыл вскормлен, вспоен и воспитан.И добрый барабанный бойНе раз в бою им был испытан.На неприступный ИзмаилВедя полки под вражьи клики,Он барабанный бой ценилПревыше всяческой музыки.Но то, что нынче над Невой,На барабан не походило:И день и ночь по мостовой,Как будто градом, колотило,Сквозь снег, сквозь волн балтийских плескОднообразно, как машина,Воловьих шкур унылый трескИ прусских дудок писк мышиный.Фельдмаршал ждал в приемном залеИ слушал барабанный стук.«И так всю жизнь?» Ему сказали,Что так всю жизнь. Что от потугНа барабанах рвутся шкуры.В них снова лупят, починя.На потолках дрожат амуры —Один упал третьего дня.Сильнее прежнего курнос,Царь в зал вбежал, заткнув за лацканЕще не читанный донос.Фельдмаршал был весьма обласкан,Еще с порога спрошен: «Где жеНаш русский Цезарь?» Обольщен.И надо ж быть таким невежейИ грубым чудаком, как он,Чтобы, зевнув на комплименты,Перевести тотчас же речьНа контрэскарпы, ложементы,Засеки, флеши и картечь;Ворчать, что зря взамен атакНа смотры егерей гоняют,И долго шмыгать носом так,Как будто во дворце воняет.Здесь все по-прусски, не по нем.Царь вышел вместе с ним на площадь,Там рядом с Павловым конемЕму была готова лошадь.И, вылетев во весь карьер,Поехали вдоль фронта рядом —Курносый прусский офицерС холодным оловянным взглядомИ с ним бок о бок старичок,Седой, нахохленный, сердитый,Одетый в легкий сюртучокИ в старый плащ, в боях пробитый.Нет, он не может отрицать —Войска отличный вид имели,Могли оружием бряцатьИ ноги поднимать умели.Не просто поднимать, а так,Что сбоку видишь ты — ей-богу! —Один шнурок, один башмак,Одну протянутую ногу.А косы, косы, а мундир,Крючки, шнурки, подтяжки, пряжки,А брюки, пригнанные к ляжкамТак, что нельзя попасть в сортир!Но это ничего. СолдатОбязан претерпеть лишенья.Мундирчик тоже тесноват —Неловко в нем ходить в сраженья.Зато красив! Вселяет страх!Тотчас запросят турки миру,Завидев полк в таких мундирах,В таких штанах и галунах.Но дальше было не до шуток.Полк за полком и снова полк —И все, как дерево, и жутокВид плоских шляп, кургузых пол,Нелепых кос. Да где ж Россия?Где настоящие полки,Подчас раздетые, босые,Полмира бравшие в штыки?Фанагорийцы, гренадеры,Суворовцы? Да вот они —Им дали прусские манерыИ непотребные штаны;Им гатчинцы даны в капралы,Их отучили воевать,Им старого их генералаПриказано не узнавать.Но сквозь их косы, букли, пудруОн сам их узнает. И — врешь! —Еще придет такое утро,Когда он станет вновь хорош.И, наплевав на все доносы,В походе в первый день войныРассыплет пудру, срежет косыИ перешить велит штаны.Он рысью тронул вдоль квадратаМолчавших войск. Но за спинойУже кричал ему штабной:«Велит вернуться император!»«Скажи царю, что я не воленИсполнить то, что он велит.Скажи царю: Суворов болен,Мол, брюхо у него болит…»

На целый город разговору:Кого фельдмаршал посетил,Что нынче говорил Суворов,Над чем он давеча шутил.О шпагах вышло повеленье —Носить их, как у пруссаков,Ремень по самые колени,Эфес почти у башмаков;Она по пяткам била вечноИ с громом путалась у ног.Такого случая, конечно,Фельдмаршал упустить не мог.Намедни, отворив карету,Он вдруг застрял на полпути,Представясь, будто шпага этаВ карету не дает взойти.Уж он со шпагой так и эдак;Карету обходил кругом,И в дверцу лез, и напоследок,Махнув рукой, пошел пешком.Да где ж он сам? В дому ХвостоваЖивет, молвою окружен;Держась обычая простого:С утра больную ногу онОденет в туфель крымский красный,А на здоровую — сапог,Камзол натянет канифасный,Чтоб не простыл пробитый бок.Напьется вместе с Прошкой чаю,Газету спросит. У окна,Своим бездействием скучая,Сидит почти что дотемна.Весь день, сведенные в квадраты,По улице идут солдаты.У них то нос, то рот, то лобОт частого битья опухли.Их лакированные туфлиПо жидкой грязи — шлеп да шлеп.Да что греха таить! Как прежде,Он жаждет славы, звезд, крестов,И геральдических листов,И громких титлов. Он в надеждеЕще служить. И в час, когдаВ дому клевретов не бывает,Достав мундир, он иногдаЕго по форме надевает.Пока Суворов жив, покаНе гнет он старые колена,Еще надежда есть в полках,Что армия уйдет из пленаГолштинских палок и затей,Что гатчинцев еще удавят.И в гарнизонах ждут вестей,Что вновь Суворов службу правит.Просить пардону? Не дождутся.Зато он нынче попросилПустить домой. Мол, обойдутсяИ без него… Дождь моросил,С залива ветер креп под вечер,Кругом ни плошек, ни огней.Давно пора зажечь бы свечи,Да при свечах еще тошней.

Взяв дозволенье на дорогу,Он утром выехал. КругомБой барабанов. Трогай, трогай!Вот дом с последним кабаком;Мелькают фалды, шляпы, шубы…Вот и шлагбаум промелькнул.Присвистнув, кучер вскинул чубомИ в поле круто завернул.Копыта месят снег и грязь;Возок то вниз, то вверх взлетает.Фельдмаршал, к стенке привалясь,Плутарха медленно листает.

2. Последний поход