Чёрный снег: война и дети - Коллектив авторов
– Летит! Летит! Поглядите-ка! – закричали вдругу нас лодке.
Я посмотрел и ничего не увидел. Только мягкие, пушистые дымчатые клубочки таяли то тут, то там в ясном и высоком небе. Но сквозь гром зенитного огня я расслышал знакомый прерывистый рокот немецкого мотора.
Гребец наш тоже мельком, искоса посмотрел на небо.
– Ага. Разведчик, – сказал он пренебрежительно.
И я даже улыбнулся, как это он быстро, с одного маха, нашёл самолет и с такой точностью определил, что самолет этот не какой-нибудь, а именно разведчик. Я хотел было попросить его показать мне, где он увидел этого разведчика, но тут будто огромной кувалдой ударило меня по барабанным перепонкам, я невольно зажмурился, услышал, как закричали женщины, и изо всех сил вцепился в холодный влажный борт лодки, чтобы не полететь в воду.
Это открыли огонь зенитные батареи на Каменном острове. Уже думалось, что дальше некуда: и так уж земля и небо дрожали от этого грома и грохота, а тут вдруг оказалось, что все это были пустяки, что до сих пор было даже очень тихо и что только теперь-то и началась настоящая музыка воздушного боя.
Ничего не скажу – было страшно! Особенно когда в воду и спереди и сзади, и справа и слева от лодки начали падать осколки.
Мне приходилось уже не раз бывать под обстрелом, но всегда это случалось со мной на земле, на суше. Там, если рядом и упадёт осколок, его не видно. А тут, падая с шипением в воду, эти осколки поднимали за собой целые столбы воды. Это было красиво, похоже на то, как играют дельфины в тёплых морях, – но если бы это действительно были дельфины!..
Женщины в нашей лодке уже не кричали. Перепуганные, они сбились в кучу, съёжились, пригнули как можно ниже головы.
А многие из них даже легли на дно лодки и защищали себя руками, как будто можно рукой уберечь себя от тяжёлого и раскалённого куска металла. Но ведь известно, что в такие минуты человек не умеет рассуждать. Признаться, мне тоже хотелось нагнуться, зажмуриться, спрятать голову.
Но я не мог сделать этого.
Передо мной сидел мальчик. Ни на один миг он не оставлял вёсел. Так же уверенно и легко вёл он своё маленькое судно, и на лице его я не мог прочесть ни страха, ни волнения. Он только посматривал изредка то направо, то налево, то на небо, потом переводил взгляд на своих пассажиров и усмехался. Да, усмехался. Мне даже стыдно стало, я даже покраснел, когда увидел эту улыбку на его губах.
«Неужели он не боится? – подумал я. – Неужели ему не страшно? Неужели не хочется ему бросить вёсла, зажмуриться, спрятаться под скамейку?.. А впрочем, он ещё маленький, – подумалось мне. – Он ещё не понимает, что такое смерть, поэтому небось и улыбается так беспечно и снисходительно».
Канонада ещё не кончилась, когда мы пристали к берегу. Не нужно было никого подгонять. Через полминуты лодка была уже пуста. Под дождём осколков, совсем как это бывает под настоящим проливным дождем, женщины бежали на берег и прятались под густыми шапками приземистых дубков и столетних лип.
Я вышел из лодки последним. Мальчик возился у причала, затягивая какой-то сложный морской узел.
– Послушай! – сказал я ему. – Чего ты копаешься тут? Ведь посмотри, осколки летят…
– Чего? – переспросил он, подняв на секунду голову и посмотрев на меня не очень любезно.
– Я говорю: храбрый ты, как я погляжу.
В это время тяжёлый осколок с тупым звоном ударился о самую кромку мостков.
– А ну проходите! – закричал на меня мальчик. – Нече тут…
– Ишь ты какой! – сказал я с усмешкой и зашагал к берегу.
Я был обижен и решил, что не стоит и думать об этом глупом мальчишке.
Но, выйдя на дорогу, я всё-таки не выдержал и оглянулся. Мальчика на пристани уже не было. Я поискал его глазами. Он стоял на берегу под навесом какого-то склада или сарая. Вёсла свои он тоже притащил сюда и поставил рядом.
«Ага! – подумал я с некоторым злорадством. – Всё-таки, значит, немножко побаиваешься, голубчик!..»
Но, по правде сказать, мне всё ещё было немножко стыдно, что маленький мальчик оказался храбрее меня. Может быть, поэтому я не стал прятаться под деревьями, а сразу свернул на боковую дорожку и отправился разыскивать Н-скую зенитную батарею.
* * *
Дела, которые привели меня на Каменный остров, к зенитчикам – Отняли у меня часа полтора-два. Обратно в город меня обещал подкинуть на штабной машине, прибытия которой ожидали с минуты на минуту.
В ожидании машины от нечего делать я беседовал с командиром батареи о всякой всячине и, между прочим, рассказал о том, как сложно я к ним добирался, и о том, как наш ялик попал под осколочный дождь.
Командир батареи, пожилой застенчивый лейтенант из запасных, почему-то вдруг очень смутился и даже покраснел.
– Да, да… – сказал он, вытирая платком лицо. – К сожалению, наши снаряды летают не только вверх, но и вниз. Но что ж поделаешь! Это как раз те щепки, которые летят, когда лес рубят. Но все-таки неприятно. Очень неприятно. Ведь бывают жертвы, свои люди гибнут. Вот как раз недели три тому назад тут перевозчика осколком убило.
Я, помню, даже вздрогнул, когда услышал это.
– Как перевозчика? – сказал я. – Где? Какого?
– Да вот тут как раз, на Неве, где вы переезжали. Хороший человек был. Сорок два года работал на перевозе. И отец у него, говорят, тоже на яликах подвизался. И дед.
– А сейчас там какой-то мальчик, – сказал я.
– Ха! – улыбнулся лейтенант. – Ну, как же! Мотя! Матвей Капитоныч! Адмирал Нахимов мы его зовём. Это сынишка того перевозчика, который погиб.
– Как? – сказал я. – Того самого, который от осколка?..
– Ну да. Именно. Того Капитон звали, а этого – Матвей Капитоныч. Тоже матрос бывалый. Лет ему не сосчитать как мало, а работает – сами видели, со взрослыми потягаться может. И притом, что бы ни было, всегда на посту: и днём и ночью, и в дождь и в бурю…
– И под осколками, – сказал я.
– Да, и под осколками. Этого уж тут не избежишь! Осколочные осадки выпадают у нас, пожалуй, чаще, чем обычные, метеорологические…
Лейтенант мне ещё что-то говорил, что-то рассказывал, но я плохо слушал его.
