Всеволод Рождественский - Стихотворения
295. «Зашлепал дождь. Но осторожно…»
Зашлепал дождь. Но осторожно,Как будто нехотя сперва,И разобрать в нем было можноУже привычные слова:
«Не бойтесь! Я по листьям садаПройдусь неспешной чередой.Я, как Шопенова баллада,Еще отыскиваю строй.
Еще не время влиться гордоВ созвучий стройный перекатИ водопадами аккордаВдруг затопить весенний сад,
Чтобы шумело и хлестало,Наотмашь било вширь и вкось,А небо глухо грохоталоИ в скачке бешеной неслось.
Я лишь предвестник, я лишь пробаТого, что катится за мной…И все-таки глядите в оба —Гроза идет не стороной.
Еще кой-где и небо чисто,Но в фортепьянных голосахНамеки верхнего регистраПерекликаются в басах.
И тут уж больше не слукавишь,Опережая близкий громИ в переборе легких клавишЖурча прозрачным ручейком.
Вот только получу подмогу —И рухну, но уже всерьез,Завесив тусклую дорогуИ космы гнущихся берез!»
Июль 1968296. ЗЕЛЕНЫЙ КАБИНЕТ
Проснулся он. Свежо перед рассветом!Опять, сухими ветками шурша,Озерный ветер в сумраке прогретомУже пробрался в щели шалаша,
Росой сверкает низкая поляна…Он вышел, смотрит, воротник подняв,На клочья уходящего туманаСреди кустов и прибережных трав.
На камень сел, с плеча пальто отбросил.Какая над Разливом тишина!Не слышно всплеска осторожных весел,И к берегу не ластится волна.
А солнце поднимается над лесом.День будет жарким, так же, как вчера.Чудесно пахнет хвоей под навесомГустых разлапых елок! Но — пора!
Как в Шушенском когда-то, елки этиМолчат настороженно. А сейчасОни с него в «зеленом кабинете»Как будто и не сводят добрых глаз.
Здесь два пенька. Один из них чуть выше,Рабочий стол! А в двух шагах шалаш.Листва шуметь старается потишеИ слушает, что шепчет карандаш.
День, разгораясь, поднимает пламя,Прошелся ветер где-то в вышинеИ вдруг упал, чуть шевельнув листками,Придавленными камешком на пне.
Он пишет, и ложится к слову слово…Поднялось солнце. Нарастает зной.Всё близко. Всё созрело. Всё готово.Разлив. Шалаш. Затишье пред грозой…
Сентябрь 1968297. «Я проснусь на сеновале…»
Я проснусь на сеновале,Острой свежестью дыша.Дремлет лодка на причалеВ тихой чаще камыша.
Вижу, солнце не вставало,Лес еще в тумане сна,Но блаженно и усталоРозовеет тишина.
В этой ясности озернойПробудившегося дняТак свежо и так просторноМир течет через меня.
И, ударивший отлого,Луч пронзил лесную тьму…Вот и всё. Не так уж многоНадо сердцу моему.
Апрель 1969298. «Если что вспоминать, я бы вспомнил лесные озера…»
Если что вспоминать, я бы вспомнил лесные озераИ отстой тишины, погруженной в прохладный закат,Одинокий челнок посреди золотого простора,Опрокинутый лес и подводный струящийся сад.
Если что вспоминать, я увидел бы волжские плесы,Ярославские избы, песчаного взгорья откос,Радость солнечных пятен, блуждающих в роще белесой,И зеленые косы склоненных над рожью берез.
Всё бы зоркая память по-дружески мне возвратила —Ведь над нею бессилен и времени строгий полет.Ты, быть может, подумаешь: всё отгорело, остыло,—Нет, ничто не проходит, пока это сердце живет!
Май 1969299. «В дожде, асфальтом отраженный…»
В дожде, асфальтом отраженный,Струится Невский, как река,Стремленьем воли неуклоннойК Игле, победно вознесеннойИ зацепившей облака.
Течет, уверенный, небыстрый,Храня привычные черты,И на просторной ленте чистойТроллейбусы роняют искры,Плывут косынки и зонты.
И вдруг — на сумрачном экранеВоскресшей памяти моейВсё тот же Невский. Он в тумане,В ряду немых суровых зданий,Пустынных окон и дверей.
Я в мерзлых рытвинах панелиВдоль заколоченных витринБреду, шатаясь, еле-еле,Во фронтовой своей шинели,В блокадном сумраке, один.
Вокруг всё ново, незнакомо,И лишь в пустынной тишинеВ пролете рухнувшего домаСпокойно сердце метрономаШаги отстукивает мне.
А город жив! Он не сдается,И не бесстрастный метрономНа дне бетонного колодца —Его живое сердце бьетсяПод злобным вражеским огнем.
Еще я слышу свист проклятыйПочти над самой головой,Но вновь ответные раскаты,Сверкнув в клубах морозной ваты,Гремят над скованной Невой.
Гремят… Но что со мной? СмещеньеСобытий, памяти, времен?Прорвалось солнце. День весеннийСмел эти сумрачные тениИ превратил былое в сон.
Нет, то не сон. Всё вправду было.Живые! Помните о том,Какая доблестная сила,Какая воля победила,Какою правдой мы живем!
Май 1969300–301. СТИХИ О ЛИТВЕ
1. МАТЬ
Где легкие листья лепечут на взгорье,Где взглядом зеленых холмов не обнять,Стоит воплощеньем тревоги и горяЗастывшая в камне литовская Мать.
Закутана в серый платок домотканый,Стоит она в зной и жестокий морозНад тихой травой высоты безымяннойМадонной отмщенья и сдержанных слез,
Не счесть сыновей, что она схоронила,Жестоких ночей, проведенных без сна…Но есть в этом камне бессмертная силаСжигающей скорби, испитой до дна.
А рядом привольно пшеница струится,Над розовым клевером пчелы гудят,Но сжавшая губы не хочет смириться,В века устремив укоряющий взгляд,
О матери мира! Вы с гневным укоромГлядите в лицо смертоносного зла,Светильники жизни, вы каменным взоромКогда-нибудь войны сожжете дотла!
2 июля 19692. В ВИЛЬНЮСЕ
От круглой башни Гедимина,Где дряхлых лип струится тень,Кудрявой Вилии долинаУходит в солнечную лень.
Нет в знойном городе прохлады,Он тяжким полднем разогрет…Прими меня в свои аркады,Старинный университет!
На эти каменные плиты,Где пробивается трава,Ступали те, кто позабыты,И те, чья мысль еще жива.
Астрономы и богословы,Свой мозг пыля из года в год,Схоластики средневековойЗдесь собирали горький мед.
Но есть и дворик невоспетый,Всегда безмолвный, как музей,Куда сходились филаретыВ кружок испытанных друзей.
Там, чашу с пуншевым пыланьемВздымая выше головы,Их вдохновлял стихов дерзаньемПевец свободы и Литвы.
Из поколенья в поколеньеЗавет грядущему храня,Он пел… И давнее виденьеУже преследует меня.
В тумане невской непогодыВновь перед бронзовым ПетромСтоят два первенца свободы,Одним укрытые плащом.
Мицкевич! Знал ты, что всесильныСлова о братстве всех племенИ в переулках старой ВильныХранил пророческий свой сон,
Как будто чувствовал заране,Что, всем невзгодам вопреки,Ты унесешь в свои скитаньяПожатье пушкинской руки!
Июль 1969302. «Подари мне молчание, лес, подари!..»
