Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров
Ходжа Насреддин — ты сумасшедший! Ты говоришь, что Амир Тимур — кровожадный дряхлый хромой тиран!.. Что его империя — гнилой арбуз! А тиран — изумрудная дохлая муха! Гиена!.. Что после смерти тирана враги и потомки растащат, расклюют его державу, как густые вороны тушу горного кабана-секача, упавшего в глухую тайную пропасть из-за несметного темного непокорного тела своего…
Ты над кем смеешься, Ходжа Насреддин?.. Над собой! Только над собой!.. Я сумасшедший блаженный дервиш!.. И смеюсь только над собой!.. Только!.. Ха-ха!.. Смешно! Даже слезы капают, летят на бороду мою…
Айя! Уран!.. Да что я?.. Плачу, что ли?..
Но плакать в нашей стране тоже нельзя. Как и смеяться!.. Можно только вопить: алла-яр Амиру Тимуру!.. Алла-яр!..
И я воплю!.. И я смеюсь!.. И плачу!.. И слезы тянутся скользят по обильной снежной бороде моей…
Борода моя, как снега вокруг — лучистые тихие глубокие парчовые…
Борода моя, как кетмень забытый… Кетмень… Как давно я не держал тебя в руках… А ведь я дехканин… Я люблю рыться в земле руками, пальцами, чтобы ногти были черными смоляными святыми от земли и нельзя было отмыть их в арыке студеном долгом долгом долгом…
Я хочу домой… Я хочу иметь свою кибитку, свою глиняную низкую мазанку с гнездом ласточки под крышей, с саманным тихим невысоким (чтоб видеть пыльную дорогу вдали!) дувалом…
…Какие-то дальние мазанки Азии мне снятся — и в них
мне покойно!..
Какие-то дальние саманные мазанки Азии мне мнятся — и
в них
мне покойно и вольно и сонно…
…Давно снятся!.. Домой хочу…
— Ты уходишь, Ходжа Насреддин?.. Ты беглец?.. Ты безвестный невзрачный дехканин?.. И в забвенье доживешь до смерти своей?.. И народ не будет знать могилы твоей нищей скорой низкой?.. И где имя веселое нетленное твое, шумящее как молодая река вешняя?.. Где добрая слава?.. И ты уходишь во тьму? в землю? в забвенье? в могильного червя?..
…Да… Я ухожу… Я хочу иметь свою кибитку. Свою жену… Своих детей… (Не поздно ль?)
Я хочу по вечерам пить зеленый чай на прохладной, суфе под журчащими лепетными арычными деревьями…
Я посажу горную арчу у своей кибитки, чтоб она на = поминала мне о бездомных дорогах моих, о ночах под звездами…
— Ты хочешь забвенья, Ходжа Насреддин?.. Ты хочешь лишь сладких сонных тихих воспоминаний?..
…Да… Я вышел из тьмы, из земли, из народа — к хочу! хочу! хочу затонуть, исчезнуть, затеряться, забыться, сгинуть в нем!.. Чтобы и имя мое забылось, затерялось, истерлось, как текучая надпись на древних арабских кладбищенских сыпучих знойных камнях, плитах…,
Говорят, что истинный мудрец незаметен, невидим, неизвестен…
Да!.. Я хочу затеряться в народе, как овца в пыльном обильном прохожем стаде…
Хочу-уууууу… Затеряться-аааааа…
— А где ты видел обильные тучные стада, Ходжа Насреддин?.. Твои стада редкие мелкие… Твоя родина нища… Твои кибитки, твои саманные мазанки глухи косы темны, и в них только дети и вдовы и калеки и сверчки, потому что мужи изошли в войнах! в набегах! в сечах!.. Твои поля больны тучным сорняком…
Айя!.. Ай!..
— Да… Но так было всегда… И сказал дальний усопший мудрец Исайя: поникнут гордые взгляды человека, и высокое человеческое унизится… И сказал мудрец: всякая тварь исказила свой путь на земле!.. Да!.. Так было… Есть… Будет… Времена неизменны неподвижны… И тут мудрость… Где иные времена?.. Нет их. Я не видел… И где иная мудрость?.. Иная жизнь человеков?.. Я не знаю… И потому ухожу…
— Прощай, Ходжа Насреддин!.. Прощай безымянный безвестный бездомный путник на морозной вечереющей сизой дымной снежной кешской пустынной дороге!.. Ты уходишь в сладкий дым забвенья… Уран!..
Тимур — ты победил!..
Тиран — ты одержал еще одну победу!..
Могила — ты победила!..
Тьма — ты победила!..
Песок — ты победил!..
…И темный малый человечек в желтом мятом колпаке и рваном павлиньем рубище с седой жемчужной чистой бородой уходит в дым забвенья, в снежный морозный сизый туман предвечерний…
И уходит в ночь грядущую забвенья…
…И ночь ночь ночь забвенья ночь морозная ночь сизая грядет грядет грядет над Державой над Империей!.. Да!.. Ночь снежная!.. Ночь ясная! Ночь парчовая — и лишь свежие сладкие следы врагов темнеют!.. И указу-ют и обнажают!..
И скачут скачут скачут тайные чагатаи палачи с ножами кашмирскими слепыми точными нагими ночными безответными умелыми…
И следы темнеют и ведут к жертве!.. Ах! Ай! Айя! Уран!..
Блажен предатель — снег Империи!.. Ай, ай, страна моя!.. Тут и снег — предатель преданный!.. И все дороги! все следы! все тропы ведут к жертве!.. Только к жертве!.. Только к смерти!.. Да!.. Уран!..
И уходит малый человечек в ночь забвенья!..
…Ходжа Насреддин! Был! и уж нет на снегу твоего следа, а только след осла Жемчуга!..
И ты уходишь на осле по дороге кешской… Уходишь в дым дым дым дым дым забвенья!.. да…
Но! но! но!..
Но! Опять! О Боже!.. Что там у дороги у пустынной одинокой сизой талое живое темнеет?..
О Боже!..
Человек один лежит в снегу, а снег уже схвачен вечерним морозом и покрыт хрусткой ледовой алмазной коркой… о боже!..
— Кто ты?.. Что лежишь на снегу покорно?.. Или пьян? Иль накурился анаши медовой пагубной бредовой?..
— Я дехканин. Крестьянин. Я рано утром вышел с кетменем в розовое февральское поле… А по кешской дымной сырой студеной дороге скакал всадник чагатай. Нукер амира. И я не увидел его. И не пал в ноги в копыта гневные его коня с поклоном… Тогда он сошел с коня и крикнул: раб!.. Ложись на землю!.. И жди!.. Я не взял с собой ножа, и нечем мне отрезать твою слепую землистую голову… Жди!.. Я поехал за ножом… Скоро вернусь!.. И отрежу отсеку отделю отвалю твою заблудшую голову!.. Жди!.. И я лег и жду, а его все нет и нет… Уже снег упал, а его все нет… А в снегу сонно холодно… Может, он заблудился с ножом?.. Может, пойти ему навстречу по дороге?..
…И дехканин лежит на снегу. И кетмень забыто
