Олег Юрьев - Стихи и хоры последнего времени

Двустишие с невидимой частью

Воздух в межгорьях грузнеющий —Так начинается ночь(чтоб показаться грозней – еще ейнадо его подтолочьв вывороченно зияющейстоптанной ступке-луне

а чтоб оказаться грозней еще – ейнадо его разволочьпо мягкой сырой и сияющейнизкопарящей луне —

но эта земля не своя еще ей,и весь этот сад еще не).

Внизу, у дороги

К машине, едущей с горы(хворост небесный растворя)во мглы сияние дождевое,зачем приделаны шарыиз выщелоченного хрусталясо смятой сеточкой в обвое?

Зачем искрится головой(раствор надземный раздвояна пресное и дрожжевое)дождик дорожный угловойиз вышелушенного хрусталя?

…или же нет, и их тоже двое?

В декабре пополудни

будто ниоткуда вынутыйчерез тлеющий прожогв смутной линзе опрокинутыйпоявляется снежок

подпускает пара чуточкув бело-черный фейерверкраспускает парашюточкуи спускается наверх

в небо ветхое господнееа под тем еще однопод исподним подысподнееа под ним еще – свободнееи светлее и безводнееи – последнее оно.

Облака, март

Латынский небосвод латунныйШелестит как колокол без языка —Чем ослепительнее луны,Тем ослепленнее облака.

Но чем слепее облака те,Тем слепленнее огня шары,Что на подпрыгивающем самокатеВзлетают в гору, как с горы.

Три раза о грозе

Где гром был кругл, там бегл стал блиц.

И небо вспыхнуло, oгрузло…И глина, сметена с таблиц,Кусками застучала в русло.

Где холм был обл, там шпиль стал длинн.

И в облаках померкли соты…И по краям ночных долинОгней обрушились высоты.

Где небо шар, там дело швах.

И свет шарахался в аллее…И сердце скрипнуло на швахИ, может быть, еще левее…

* * *

загород черный светом заросв форме наклонно-ходящих полосростом с нас

пригород белый тенью прироскак на желéзе подтек купороспросто снясь

подгород желтый прахом подроскак от надпоротых папиросростом с нас

город незримый в воздухе росвесь наплоенье невидимых розпросто снясь

Солдатская песня в Петербурге

Мы были отблеском и тенью,Багровой пылью полутел,Когда к небесному растеньюПо тучных волн переплетеньюБезвидный всадник полетел.

Греми, река. Мигай, зарница.Неси, сова, лицо свое.Свисти, подводная цевница,Стучи, стучи, пороховницаО запотевшее цевье!

Мы были эхом и молчаньемНад костяного блеском льда,Когда под знаменем мочальнымВ огне молочном и печальномСирена выла никуда.

Слезись, заря. Дымись, Селена.Река, седые клочья дыбь!Не в силах вырваться из плена,В седые клочья рвись, сирена, —Екатерина, плачь, как выпь!

Виноградные песеньки

Песенька

…hier wächst der Wein…

На ходу вино растет,Уцепясь за посошок,По нему везде растертЗолотильный порошок,

Но везде ли он вездеИ всегда ли он везде —То при той видать звезде,Что видать при той звезде:

Чуть взойдут они на склоннеба, Как заведено,Так серебряным стекломИ нальется то вино;

Чуть сойдут они за скатнеба, Перейдет, дрожа,Постоянный ток цикадВ переменный ток дождя,

Потому что не всегда,Не всегда и не вездеТа звезда не та звездаИ вода не в той воде.

Песенька (II)

Виноградною тенью тмимПоутру-поутруКориандр, анис и тминНа-ветру-на-ветру,

Лезвьем свищущим обритПод ребром, под ребромИ синеющим облитСеребром.

Мы выходим на заре, на зареВ наклоненный, как в дыму, вертоград,И в зеленом и лиловом домуПленный брат – в сентябре – синебрад.

И на этом-то златом серебреСтолько тлеющих полос и полос,Что в тумане на горящей гореЧто-то – вроде – во тьму сорвалось.

Песенька (III, осенняя)

Шел одноногий виноградСклоненными рядками,Но многорукий винокрадУкрал его руками.

Что же осталось? – Ничего.Так тихо отчего-то:Не слышно свиста ничьего,Ни посвиста чьего-то,

На безызвестные кустыВ рядках обезветвлённыхИзвестки падают кускиС небес обызвествленных.

Песня, песенька (IV, или Вторая осенняя) и хор (скрытый)

в солнечном туманев ослепительной мглемаленький соколикстоит на крыле

раззолóченное варевонад горою дымный лед:

разволоченное зарево —раскуроченное влет —

посередке пересоленопо краям – пережжено

распускает парасоль онои спускается оно

маленький соколикна крыле виситвот сейчас вот повернетсяи совсем улетит

засвистали и зачпокалиласточки врезаясь в чад:

ворон на вóроне сокол на соколеплачут стучат и кричат

птичий колокол почат —где это? близко? далёко ли?

и кто – во рту кривой свистокнеся – несется на восток?

* * *

…золотая, залатала…

Если бы не из ржавеющей сталисделаны были бы эти кусты,так до зимы бы они и блисталииз искривлённой своей пустоты,

так бы они до зимы и блестели,перемещая косые края,и неподвижные птицы б летелина растроённые их острия,

так и сопели из них до зимы бычерных цикад золотые свистки,так и ползли бы подземные рыбытихо под ними, круглы и жестки,

так и плыла бы из пыльного светатихо над ними луна-госпожа,если бы только не ржавчина эта,эта в три цвета горящая ржа.

* * *

         В ночных колесиках огняЗияет колбочка зрачка,Сияет полбочкá волчка —         И все это едет на меня.

         Но скрип земной и хрип ночной,И шаг дождя в глухом саду,Его дыхание на ходу —         Это все мимо, стороной.

Платаны в ящеричной коже

Платаны в ящеричной коже,Но посветящееся и поглаже,С таким кручением в крупной дрожиКультей всперённых, воздетых в раже,С такой курчавой детвой в поклаже,С такой натугой в нагнýтом кряже,

Что кажется: мы взлетаем тоже —Что, кажется, мы взлетаем тоже,Как будто бы тоже и нам туда же —Туда, где спят на наклонном ложеБольшие птицы в пуху и саже,И ложе горит изнутри, похоже,А в верхних подушках снаружи даже…Так что же, что же, и нам того же?

– И вам того же, и вам туда же…

Постой, не стоит – себе дороже.

Осень в Ленинграде (80-е гг.)

и – как ветер ее сентябрьский ни полоскай —реке напрягающейся, но все еще плоскойчаечка светлая под Петропавловскойтемной отольется полоской

и – как их октябрьский дождик ни полощи —на крыше мечети в ее голубом завороченном желобегорлышком потускнеют от спеси и немощиполумертвые голуби

и – будут деревья сверкающей пыли полнычто полки уходящие в небо натопалиодни только будто из жести синеющей выпиленыбудут тополи

и – трещать будет весело и в ноябре еще имкрылушком кратко стригущимворобей на бреющемнад «Стерегущим»

Ночные женщины в очках

ночные женщины в очкахкак у медузы на очахшагают в света облачкахкак темный каждого очаг —

в пылу их волосы нежныгубы их сложены в щипоки вложены – будто в ножны —их ноги в черноту сапог

ру́ки их – черноты алей —из блеска тянутся за мнойиз треугольников аллейони выходят в круг земнойи гаснут

Толстый Фет

Толстый Фет идет вдоль сада;ночь сквозь прутья палисадас трех концов подожжена;и выходит, полосата,женщина за Шеншина,оттого что он печален.

И пока она без снасветит скулкой, как блесна,в круглой комнате без дна, —в антрацит ночных купаленнасыпается луна.

Осень в полях (80-е гг.)