Моисей Тейф - Песнь о братьях

1945

Добрый сосед

Пер. С. Гудзенко

Заборы. Калитки. У старой аптекиНаш дом деревянный под тенью акаций.Как видно, останутся в сердце навекиМинск, Пролетарская, дом 18.

И мне 18! О ангел с косоюИз городка белорусского Копыль,Где травы на выгоне блещут росою,Где с тополем важно беседует тополь.

Не знаю — губами, руками, очамиМеня эта девушка приворожила…Летал на свиданья глухими ночами,Мне крылья давала какая-то сила.

— Нарви мне сирени, — попросит, бывало, —За каждую веточку я поцелую. —Ломаю сирень, и все кажется мало,И снова ломаю сирень молодую.

Кувшинчики белые не распустились,За низким забориком ждет мое счастье.И синие сумерки ниже спустились.И приняли в нашем свиданье участье.

А в этом саду жил поэт знаменитый.Мы пили с ним воду из общей криницы.И мшистый заборик, травою повитый,Делил переулок, как будто граница.

Не садом, соседом своим любовался,Когда он утрами ходил по дорожке.Сиреневый куст над тропою склонялся.Тюльпаны сгибали зеленые ножки.

Потом приходили к поэту селяне —В льняных домотканых рубахах ребята.Я слушал: шумят и поют на поляне,И песни летят и садятся на хаты,Как птицы. И матери знают в Полесье,Что хлопцы гуляют у Янки Купалы.

О юность моя! Белорусские песни!Хочу, чтобы все повторилось сначала!

…А утром я снова пришел за сиренью.Нарвал. И скорее к забору рванулся.Повис, исцарапав до крови колени.И пятки моей кто-то пальцем коснулся.

Сквозь землю хотел провалиться от страха.Сосед засмеялся:— Куда ты, куда ты?

Послушай, поет перелетная птаха,Она возвратилась до дому, до хаты.Ты думаешь — жалко сирени?Мой милый,Мне жаль, что за нею приходишь украдкой,Слыхал, что ты тоже изводишь чернила,Ночами склоняясь над первой тетрадкой…Ты знаешь, что песни растут, как живые, —Корнями из сердца цветут они пышно.А если ты станешь поэтом, в чужиеНе стоит сады забираться неслышно.

…А годы прошли. И война отгремела.И я возвратился к родимым руинам.У рва, где гремели раскаты расстрела,Один я грущу над женою и сыном.

Но дому и саду у старой аптекиЕще суждено из-под пепла подняться, —Ведь в сердце поэта остались навекиМинск, Пролетарская, дом 18.

1946

Родной переулок

Пер. Р. Сеф

Был город — нынче пепелище,Кой-где развалины горят.Над грудой щебня ветер свищетДа вражьи виселицы в ряд.

Идут из леса партизаны,Устали — тянутся гуськом.Котенок черный неустанноВсе ищет, ищет — где же дом?..

Но глянь: строфой стихотворенья,Что с детства помнишь наизусть, —Каштан в неистовом цветенье,Родного переулка грусть.

Вот, кажется, за поворотомУвидишь белую козу,И дом — рукой достанешь. Вот он!Сдержи себя и спрячь слезу.

Ведь каково сегодня тем, ктоСейчас без крова, без угла?……………В сырой землянке архитекторСтоит, склонившись, у стола.

На чертеже — сплетенье улиц.Дома красивы и стройны.Сады цветущие заснули,Как будто не было войны.

И под рейсфедером кварталыПриблизились сюда, к реке.

Деревья парка строем всталиНа берегу, невдалеке.

Но в самом центре — это что же?!Иль подвели его глаза?

И переулок здесь проложен.И нарисована коза…

Начальство спросит: что за чудо?!По плану переулка нет.Коза на чертеже? Откуда?!Что это — глупость или бред?

Но все, как в сказке, сохранилось,Коза и переулок тут.

Ну, как стереть, скажи на милость,Свой уголок за пять минут?

Вы, песни юности, живите,И ты, каштан, цвети опять!У входа будет на гранитеБелянка-козочка стоять.

Не та, которая пропала,Другая — волк не страшен ей, —Та самая, что мне сказала:Живи и не руби корней.

1947

Дружба

Пер. М. Максимов

Он в дом приходит по ночам,Садится подле ног.Рукой касается плеча:— Ну как? Живем, сынок?

Да, да! Конечно, это он —Крестьянин костромской:В глазах живыеВасильки —Полей России огоньки,И волосы как лен.

Да, да! Конечно, это он!Конечно, это он!И шепчет паренек во сне:— Видать, отец, не выжить мне…Возьми, отец, и старшинеОтдай мой медальон.

Он здесь, у пояса, зашит,Над ним из раны — кровь,А в нем, как в гнездышке, лежитДалекая любовь.

Но некуда его послать:Во рву живьем зарыта мать,Родной отец сожжен…Возьми, мой друг, и старшинеОтдай мой медальон!

А тот —Крестьянин костромской,Седеющий солдат —Плеча касается рукойИ парня на руки беретИ выпрямляется, высок:— Давай-ка в медсанбат!..

…Прошли года. Текли года,Как в реках быстрая вода,И это — все, что стало сном,Что было наяву, —Теперь стучится ночью в дом:

— Живешь, сынок?— Живу!

И парень на завод идетИ сам с собою речь ведет:— Ну, как забыть я только могФамилию его?!

Да, да! Конечно, это он,Крестьянин костромской:В глазах живыеВасильки —Полей России огоньки,И волосы как лен.— Здравствуй, здравствуй, Иванов!— Нет, не Иванов!— Здравствуй, здравствуй, Кузнецов!— Нет, не Кузнецов!— А может быть, Петров?

Но вот из древнего ларцаОн достает портрет,Портрет родителя-отца,Тот, что сберег сосед.

И говорит родной отец,Глазами говорит.— Да успокойся наконец! —Глазами говорит.

В конечном счете, суть не в том,Кто спас тебяИ где он: близко, вдалеке,На Волге или на Десне,На Каме или на Оке, —Он здесь, во всей стране!..

Да, да! Конечно, это он,Он самый, костромской.В глазах- живыеВасильки —Полей России огоньки,И волосы как лен…

1948

Чудесная сила

Пер. Р. Сеф

Беззвездной ночи сбросив грузИ полон свежих сил,Рассвет огнем залил ЭльбрусИ песню разбудил.

Скал очертания строги,Мир полон тишиной…Но что такое? Чьи шагиЯ слышу за спиной?

Знакомый голос:— Не спеши,От смерти не уйдешь…Молись, несчастный, — для душиИ миг один хорош.

Я за тобой брожу везде,Пора на отдых мне,Не тонешь ты в любой водеИ не горишь в огне.

Но наконец попался, друг,Отрезаны пути.На этот раз из этих рукЖивому не уйти.

Молись. Взгляни еще разокНа эти небеса.Смотри, как белый свет широкИ как остра коса…

— Ты рано, смерть, я не спешуОтправиться с тобой.Пощады я не попрошу,Готов на смертный бой!

— Ты кто? Откуда столько сил?Я зря сюда пришла?!Скажи мне, кто тебя родил —Огонь или скала?

— О нет! Я женщиной рожден,Но сила есть одна,Не страшен ей ни бег времен,Сильней, чем смерть, она.

Ты спросишь, где ее исток?Гляди!Он рядом — вот!Он в схватке выстоять помог,Зовут его — народ!

1956