Джон Китс - Малые поэмы
А днем возил, увы, ростовщика,
Что бедняка прижмет наверняка;
И вечером тебе нашлась обуза:
Из кабака доставил седока
Домой. О, ты влачил немало груза!
С удачей у тебя, о кляча, нет союза.
XXVIII
Шагай, бедняга, не жалей подков!
Ты держишься в оглоблях еле-еле,
А надо на кивок, иль жест, иль зов
Покорно поворачивать к панели:
Увы, не потрудились – не поели
Ни ты, ни кучер, уж таков закон.
Вздыхай, бедняга, о своем уделе!
Вздыхай, пока тебя летят в обгон
Карета, и ландо, и прыткий фаэтон».
XXIX
И тут, заметив нужный переулок,
Эбен без промедленья дернул шнур.
Замолк ужасный скрип колесных втулок,
Застыл одёр, измучен и понур.
«Да, сударь! – молвил кучер. – Перекур:
Тут ни проезду нету, ни проходу!
Глядите, сколь пролеток, бричек, фур —
Толпиться, вишь ты, нонче взяли моду!
Видали, сударь, мух, слетающихся к меду?»
XXX
Сошел Эбен. Мощенные слюдой,
Повсюду отражали тротуары
Эбеновую рожу с бородой,
Какую отпускают янычары,
Пунцовый плащ, атласные шальвары
(Их натянул бы даже падишах),
Кушак шелкóвый – а еще динары,
Что и в носу блистали, и в ушах:
Любимый царский раб рядился в пух и прах.
XXXI
Спеша вперед, Эбен с любовью пылкой
Гляделся в сумрак слюдяных зеркал —
И расплывался радостной ухмылкой
(Он чаял государевых похвал).
И, созерцая собственный оскал,
Домчался к магу вихрем, ураганом;
Швейцара кликнул, взором засверкал,
Зелено-бело-золотым тюрбаном
Тряхнул, и поиграл огромным ятаганом.
XXXII
«Похоже, у хозяина прием?» —
Эбен спросил. Швейцар сказал: «Куда там!
У нас под боком нынче торг тряпьем —
Царь женится, пришла пора затратам!
Здесь Magazin des Modes на радость фатам
И женам их открыли… Тарарам!
Нашлось употребление деньжатам!..
Хозяин мой под этот шум и гам
Не в силах ни таблиц чертить, ни пентаграмм.
XXXIII
В науке нешто воспаришь к вершинам,
Коль от земной заботы очумел?
А dentes sapientiae мышиным
Растет цена! А сколько стоит мел!
А уж почем чеснок и чистотел!
И aqua-vitae надобна, однако,
Для ворожбы и ей подобных дел!
Увы: не сыщешь денежного знака —
Забудь и помышлять о знаках Зодиака.
XXXIV
Венеру кличешь – отверзай мошну:
Корыстны, сударь, некие светила!
Но, entre nous, приверженность к вину
Хозяина изрядно разорила».
Эбен изрек: «Потише! За перила
Держась, гадатель вниз ползет, как рак!
Багровее не видывали рыла!
Гляди, обулся лишь в один башмак!»
«О да, – шепнул швейцар, – на это он мастак».
XXXV
Да, собственной блистательной персоной
По лестнице спускался звездочет,
Поникший и подобный мухе сонной,
И выступавший задом наперед.
Он каждую ступеньку в свой черед
Нащупывал ногой… «Мою дворнягу
Хоть кто-нибудь с дороги уберет? —
Он бормотал: – Ведь раздавлю беднягу…»
«Давно, – сказал швейцар, – ваш песик задал тягу».
XXXVI
Воспрянул Плудт: «А вот и царский паж!
Про твой визит рекла моя наука.
Рычит во гневе повелитель ваш,
Промешкаешь – отведаешь бамбука!
Скорее в путь, и более – ни звука.
Спешим!..» И вот астролог и арап,
Подобно стрелам, пущенным из лука,
Примчали к царской спальне. В оной раб
Учуял некий шум, напоминавший храп.
XXXVII
Шепнул Эбен: «Какая же таблица
Вещала – мол, царя объемлет ярь?»
Шепнул гадатель: «Да! Владыке снится,
Что он тебя, ехиднейшая тварь,
Терзает, как разгневанный дикарь».
«Срамлю тебя, – сказал Эбен, – сполна я!
Шумит игрушка, созданная встарь —
Богатая игрушка, заводная:
Урчит бенгальский тигр, британца уминая».
XXXVIII
Эбен толкнул гадателя: «За мной!»
Они в покой вступили тише теней
И, хоть сидел властитель к ним спиной,
Не позабыли преклонить коленей
И пали ниц, ничтожнейших смиренней:
Не столь Эбен боялся пауков,
Не столь Эбен страшился привидений,
Сколь кесаря, когда, уйдя в альков,
С игрушки заводной тот свесть не мог зрачков.
XXXIX
Не смея покоситься друг на друга,
Вещун и раб лобзали так и сяк
Ковер заморский, бывший краше луга —
Там выткан был цветок любой и злак,
И мягкий ворс являл предивный зрак…
Игрушка заводная замолкала.
Царь Эльфинан десницу сжал в кулак
И, повелитель старого закала,
Чернильницу разбил, и три больших бокала.
XL
Царь обернулся: «Жалко, недосуг —
И краткой будет речь моя, и кроткой!
Глухонемых заставил бы я слуг
Твоей, Эбен, заняться обработкой —
О, как любой из них владеет плеткой!
Проваливай! А ты, халдейский маг,
Восстань! Желаешь подкрепиться водкой?
А может быть, в шампанском – вящий смак?
Иль херес предпочтешь? А хочешь – пей коньяк».
XLI
«Властитель правоверных! – рек астролог: —
Владетель дивных пьянственных хором!
И выбор прост, и разговор недолог:
Я предпочту ямайский старый ром».
«Залейся, – царь изрек, – таким добром!»
И молвил Плудт: «О, с радостью великой!
Но – каюсь: в этикете слаб и хром —
Нельзя ли сдобрить оный ром толикой
Crēme de citron – дабы не сделаться заикой?»
XLII
«Я пью твое здоровье, Плудт! И пью
За Берту!» «Берту? – рек астролог: – Браво!
Но столько Берт!» И царь вздохнул: «Мою
Алмазом чту, а прочие – оправа».
«Но ведь любая, – Плудт икнул, – держава
Бесчисленными Бертами кишит!
Я знаю Берту Ватсон – ух, отрава!
И Берту Пэйдж – наперсницу Харит;
И помню Берту Нокс, и видел Берту Смит…
XLIII
О Берте, вам любезной, больше вдвое
Гадатель должен выведать сперва:
Прозвание скажите родовое».
И царь ответил: «Перл! Моя глава
Пред Бертой Перл склоняется! Молва
Идет о Берте всюду! Есть ли чище
И краше перлы? Тут мои слова
Окажутся бессильны, блёклы, нищи…
Да! – в Кентербери, Плудт, ищи ее жилище».
XLIV
«Ба! – крикнул маг: – Она!.. Давным-давно
Покинул я дитя под чуждым кровом —
Дитя, что было в полночь рождено,
В индийских дебрях, где с тигровым ревом
Сливались вопли матери… В суровом
Родиться Берте выпало краю —
Здесь горе вдовам, и лафа коровам!
Я крошку ясноглазую сию
Похитил – и потом подкинул, признаю».
XLV
«Не знаю, – рек монарх, – гадать не стану,
Правдивый ты рассказчик, или враль.
Допей бокал, ступай сюда, к дивану!
Сочти мой пульс, восчуй мою печаль!
И, если ты ученый, а не шваль,
То госпожу в мои доставь чертоги!»
И молвил Плудт: «Я в жизни лгал едва ль!
Я вправду тать милейшей недотроги!
Я истину вещал, а вы чрезмерно строги».
XLVI
«Орудуй, Плудт! Иначе головой
Ответишь, ибо скипетром расквашу
Башку!» – «О царь, неужто булавой
Послужит скипетр? Боже, что за кашу
Я заварил!..» Но император чашу
Горчайшую испить успел до дна,
И был готов к любому ералашу.
И маг вздохнул: «Где-где живет она?..
Дозвольте ром залить стаканчиком вина!»
XLVII
И длань простер к фламандскому фужеру
(Владел им прежде адмирал де Витт),
Кларетом налил – но не всклянь, а в меру, —
И осушив, обрел довольный вид,
И, точно из пучины всплывший кит,
Вздохнул – и ровно через пол-минуты
Напитком тем же был фужер налит
И выпит. Маг хихикнул: «Фу ты-ну ты!
Вы щедры, государь, хоть речи ваши круты!
XLVIII
– Не плачьте, князь! – он крикнул, и сосуд
Наполнил вновь: – Не плачь, продолжим пьянку!
Ужасен пульс твой, но тебя спасут!»
Ответил царь: «Присядь на оттоманку!
Рассвет забрезжил – мыслю, спозаранку
Орать негоже. Ты бы чем-нибудь
Закусывал, дружок… Возьми-ка склянку
С водою розовой, и хоть чуть-чуть
Чело мне освежи, и страждущую грудь!
XLIX
– Кроханна! Тьфу!» – завыл он. «Лишь о Берте, —
Ответил маг, – раздумывай, дурак!
Поверь… Ох, государь, винюсь! Поверьте:
Удавкой вам вовек не станет брак!
Кроханна? Фи! Кривляка средь ломак!
А Берта… – И пошарил он в кармане: —
А Берта – самый цвет, и самый смак!»
И, с ловкостью, присущей обезьяне,
Расшитый плат явил, припрятанный заране.
L
«Вот! Летней ночью вышила сама
Себе обнову Берта Перл когда-то!»
И царь, лишаясь царского ума,
Вцепился в ткань расправленного плата
И плакал, точно лютая утрата
Его постигла… И являла ткань
Цветы в лучах восхода иль заката,
Луну являла, тигра, кобру, лань:
Обычен был платок – затейливая дрянь.
LI
Монарх его разглядывал, доколе
Не прояснился августейший взор:
«Как учат рукоделью нынче в школе!»
И вдруг – девиз увидел царь в упор:
Отыди прочь, Эрот, презренный вор!
Царь пошатнулся – пошатнешься, если
Такое зришь надеждам вперекор!
«Эй! – маг воскликнул: – Отдохните в кресле!
Надежды не мертвы – наоборот, воскресли!
LII
– “Отыди прочь”? Толкуй: “спеши сюда!..”
Но к делу. Ни за что на свете фею
Не наречете вы женой? О да,
Разумно. Ибо как же я посмею
Перечить вам? Свою подставить шею?
В особе царской обрести врага?
Вы мне башку снесете, как злодею —
