Джон Китс - Малые поэмы
Влюблялся в человечьих дочерей,
Любил их руки нежные, и губы,
Что, чудится, взывают: обогрей! —
А вот из фей не выбрал ни одну бы.
Царь утверждал: ему бесплотные не любы.
II
Любить людей – для эльфа срам и грех;
И всяк служитель тамошнего храма
Грозил навзрыд: беда постигнет всех
За преступленья царственного хама,
Что на закон плюет весьма упрямо.
Какая драма! Государь ведом
Лишь вожделеньем; подвернется дама —
И тот же час – Гоморра и Содом,
Пока жрецы сулят и молнию, и гром!
III
Парламент, возмущенный государем,
Воззвал: отверзни августейший слух,
Уймись! Иначе в грязь лицом ударим!
Ужели мало нежных фей вокруг?
Ухлестывай за духами, о дух!..
И царь ответил – мыслю, с перепугу
(Он фей терпеть не мог ни на понюх):
«Согласен, мой порок сродни недугу!
Средь бестелесных дев сыщите мне супругу».
IV
Гонцы к Пигмаю, в горский Гималлой
Порхнули резво, умолили хана:
О величайший! Свергни спесь долой!
Царю потребна дочь твоя, Кроханна!
Гонцы скончали речи невозбранно
И улетели с лучшей из невест.
Малютки-эльфы – мощная охрана,
И токмо няня, челяди замест,
Летела с девой: Бог не выдаст, шмель не съест.
V
Людскую душу в область эмпирея
Сонм ангельский заботливо несет —
И эльфы так же возносили, рея,
Царевну под сапфирный небосвод,
И веял ей навстречу ветр высот…
В полете эльфы спали, в нем же бдели,
А если скучноват бывал полет —
Невесте встать с пернатой колыбели
Да promener à l’aile заказано ужели?
VI
«Голубка, лучше смолкни, ей-же-ей! —
Рекла невесте няня Кораллина. —
Близ нас укрылся в облаке Хиндей,
Лукавая и злая образина!
Ох, кажется, ясна ему картина!
Сотри-ка слезы, прекрати-ка стон —
Старик Хиндей хитрее лисовина!
Он царский верноподданный шпион!
Родная, твой обман уж заподозрил он! —
VII
Хиндей услышит храп усталой мыши,
Коль скоро в половицах есть нора!
Хиндей считает черепицы крыши —
И знает, сколь под крышей серебра
И золота – и думает: пора
Изъять их! О, Хиндей…» Но дева няне
Велела: «Стихни! Ты глупа, стара!
Да мне ли опасаться этой дряни?
Я в ненавистный брак влекома на аркане!
VIII
О, мой любимый смертный, где ты?» – «Цыц!» —
Шепнула няня, да царевна-кроха
Такой метнула огнь из-под ресниц,
Что нянюшка решила: дело плохо!
И стихла, удержать не в силах вздоха,
Поскольку от воспитанницы злой
Ждала в отместку вящего подвоха:
Кроханна ущипнет – хоть волком вой!
А может уколоть аршинною иглой…
IX
Приструнив няню, дивная Кроханна
Со скукой и тоской наедине
Стенала и скулила непрестанно,
Кляня судьбу злосчастную, зане
«Прощай навек» родной рекла стране.
Корысти государственной в угоду
Горянке славной дни влачить на дне
Долин? Достаться подлому народу?
В низину снизойти? К столь низменному сброду?
X
Рыдала фея в носовой платок —
Тож лепесток фламандской розы. Кроме
Изложенного, был еще чуток
Иной резон скорбеть об отчем доме —
Хиндей сие поведал в пухлом томе
«Записок» знаменитых (Жукк и Сын,
Что любят мертвых уличать в сороме,
Издали труд подобный не один —
Извольте заглянуть в их книжный магазин).
XI
Честит Хиндей, не сдерживая злости,
За мерзкое распутство всех подряд,
И всем подряд перемывает кости,
Усердно регистрируя разврат,
В котором грешен всяк и виноват;
Глаголет он, историю копая
(И тут Хиндею Геродот не брат),
Как фею-шленду, эльфа-шалопая
Толкала к людям страсть – постыдная, слепая.
XII
Откроем указатель. Буква К…
О что за имена! Какие лица!
И мы Кроханну там наверняка
Отыщем без труда. Ага… Страница…
Листаем… Напечатано: срамница!
Такое автор о царевне плел,
Что впору плюнуть или прослезиться!
«Влеченье к людям – худшее меж зол!» —
Сказал Хиндей – и в том уперся, как осел.
XIII
Кроханну прошлым он корит романом:
Мужчина был ей дорог, люб и мил
Задолго, мол, до брака с Эльфинаном!
Но и во браке, мол, не поостыл
Сжигавший дрянь сию преступный пыл:
Сбегала, дескать, с мужниного ложа
В Бреданию – любезный гамадрил
Там обитал, злопакостная рожа!
Царица, мол, жила, грехи вседневно множа.
XIV
Но полноте! Оставим болтовню —
Пускай болтают сойка да сорока.
Царевну я пока что не виню —
Зачем ее порочить раньше срока?
Подобный брак – несносная морока!
Сам Эльфинан – поведать вам дерзну —
В супружестве таком не чаял прока:
Он, женской плоти нежной белизну
Любивший – получал бесплотную жену!
XV
Едва послы его – точнее, сваты —
Вспорхнули над макушками дерев,
Забился Эльфинан к себе в палаты,
Как зябнущий баран в уютный хлев,
И в жалобах излил никчемный гнев.
И тщетно звал, простертый на диване,
Милейшую меж прочих смертных дев…
И мщенье обмозговывал заране:
«Парламент! Ох и шваль – и смерды, и дворяне!
XVI
Я кой-кого изрядно проучу,
И кое-кто дождется укорота;
Я кой-кого отправлю к палачу,
И кой-кому палач отрубит что-то!
Не депутаты – золотая рота!
Ишь, супостаты любящих сердец!
Одергивать меня, как обормота?
Я царь, иль нет? Не я ль ношу венец?
Я славный Эльфинан, иль тряпка, наконец?
XVII
И лорду-канцлеру, лисице хитрой,
Приуготовлю преотменный шиш:
Его сынок хотел венчаться митрой —
Теперь уже не выгорит, шалишь!
А младший Хреннинг пусть мечтает лишь
О долгожданном генеральском чине!
Церковная богаче будет мышь,
Чем царедворцы многие отныне —
Щедрот моих, клянусь, не станет и в помине!
XVIII
Ха! Герцог А.! Твой отпрыск волен ждать,
Но не дождется Ордена Подвязки —
Визжали ты, сестра твоя, и мать
О том, как царь дарует смертным ласки!
Что, полагали, я страшусь огласки?
Ха! Графу Б. придется жить в кредит…
А вот Палату Общин без опаски
Не тронешь – ибо сволочь там сидит;
Силен мужицкий сброд, и превесьма сердит.
XIX
Чудовищная, подлая затея!
Какую стерву с Гималлойских гор
Доставят мне, о свадебке радея?
Проклятый брак, поганый приговор!
На плаху легче, лучше на костер!
Прелестнейшая Берта! Разве тать я?
Порхну к тебе на головной убор,
А после поброжу по складкам платья —
Да перст мизинный твой порой возьму в объятья!»
XX
С минуту бедный царь лежал простерт —
Пока не вытер слезы покрывалом
И не восстал с дивана, зол, как черт:
К любви найдя препону даже в малом,
Влюбленный обращается вандалом!
И зычно грянул грозный царский глас;
И, точно понукаемый стрекалом,
Поспешно царь продиктовал указ:
Всех пойманных ворюг – на плаху, и тотчас.
XXI
«Эбен!» (Эбеном издавна владыка
Прозвал пажа. Пригож и чернокож,
Любимый царский раб из Мудамбика,
Умен был этот эльф, и прыток тож,
И часто правду молвил, а не ложь,
И потому бывал нечасто порот).
«Эбен! Искать гадателя пойдешь —
Зовется Плудт, недавно прибыл в город!
Сыщи, тащи сюда – хоть волоки за ворот!
XXII
Постой! Пойдешь без моего кольца —
Вещун тебе покажет фигу с маком:
Наверняка такого молодца
Сочтет убийцей, либо вурдалаком;
А перстень свой лишь доблестным служакам
Даю! Скажи: затянется расспрос —
Любой кудесник до расспросов лаком, —
Есть у царя усердный кровосос,
Цепной комар, – а есть и рой несытых ос!»
XXIII
Нешуточную бросивши угрозу,
Унялся Эльфинан, и вновь прилег,
И томно принял царственную позу.
А раб, нутром почуявший батог,
Безмолвно пятясь, вышел за порог,
И двинулся к астрологу в обитель:
Столицу знал он вдоль и поперек,
Насквозь разведал – верить захотите ль? —
Гораздо лучше, чем любой исконный житель.
XXIV
Смеркалось, и оптовым на замки
Закрыться подошла пора лабазам,
А где продажа в розницу – рожки
Зажглись, шипя веселым, ярким газом
(Врачи глаголют, он сродни заразам).
Теки по трубам, газ, расторгни мрак,
Потешь нам душу и обрадуй разум!
Свечной торговец, нынче ты – бедняк,
И вскоре не у дел останется светляк.
XXV
Эбен презрел кондитерские лавки
(Он во дворце халву и пастилу
Нещадно трескал и просил добавки);
Он важно шел – и вдруг изрек хулу:
Отчаянно фальшивил на углу
Скрипач, игравший токмо ради хлеба.
«О, где бы взять поганую метлу!» —
Рыкнул Эбен. Тут капли пали с неба,
И хлынул дождь, и раб забрался в кузов кэба.
XXVI
«Я дерну шнур, – сказал Эбен. – Мой Бог!
Ну, где такую сыщешь колымагу?
Сиденье – рвань, в обивке – уйма блох.
Одёр ледащий не прибавит шагу:
Я скоро трупом, намекает, лягу!
Стекло приспустишь – больше не поднять,
И всюду щели пропускают влагу!
О Боже, мы ползем – за пядью пядь!
Пора бы паланкин использовать опять!
XXVII
О ты, ползущий медленней улитки,
И тяжко раздувающий бока!
Ты утром вез бедняцкие пожитки,
