Антология - Поэзия Африки
(Гастон Барт-Уильямс)
Африканские поэты могут быть жесткими, как горная дорога, звенящими, как металл, когда они говорят о страданиях Африки, о ее прошлом, когда они клеймят врагов.
Но эти же африканские поэты могут быть ласковыми, как дыхание влажного ветра, когда они говорят о любви, о женщине. В этот момент самые обыкновенные слова в стихотворной строке наполняются вечным светом, и даже прозаическое подлежащее согласуется с не менее прозаическим сказуемым нежно-нежно:
Обнаженная женщина, непостижимая женщина!Спелый, туго налившийся плод, темный хмель черных вин, губы,одухотворяющие мои губы,Саванна в прозрачной дали, саванна,трепещущая от горячих ласк Восточного ветра.Тамтам изваянный, тамтам напряженный, рокочущий,под пальцами Победителя-воина;Твой голос, глубокий и низкий, — это пенье возвышеннойСтрасти…
(Л. Сенгор)
Строки затихают, а эхо от них еще долго звучит где-то в глубинах твоего сердца, и сердце вздрагивает, раскрывается, будто всю жизнь ждало оно этого живительного ритма, — на такое способна только настоящая поэзия!
Она же способна рассказать и о любви трагической, о любви, которая вынуждена бороться с каменными традициями прошлого:
И во взглядах прохожих,И в печатях бумаг —Всюду он, этот враг:Как мы смели посметь,Двое — с белой и черной кожей?. .Все стоит на нашем пути,Все: традиции, расы, привычки.Они провели меж нами черту:Я по эту сторону,Ты — по ту….…Мы с тобою — два цвета,Но песня однаНавсегда, навсегда!Вы, тупые лбы,Вы, слепые глаза,Вы, орущие рты,Понимаете:мы — два цвета,Два цвета,А песня одна навсегда,Вы понимаете это?!
(Эфуа Теодора Сазерленд)
Если бы все проклятья, звучащие в стихах этой антологии, исполнились — человечество перестало бы существовать.
Но, с другой стороны, если бы исполнились все надежды, если бы сбылись все мечты, высказанные африканскими поэтами, человечество сделалось бы счастливым навсегда!
И никакого противоречия в этой «одновременности» нет. А есть жизнь. Сложная, напряженная жизнь. Есть в Африке страны, завоевавшие свободу. Их — большинство.
И есть страны рабства. Страны, в которых, «кроме пробуждения, нет ничего страшнее твоих снов…».
Есть вера людей. Терпеливая, неистребимая вера. Вера в труд. Вера в социальные преобразования общества. Вера в то, что завтрашний день будет щедрее и лучше нынешнего.
Наконец, есть вера в бога. Точнее — в богов. Потому что религий в Африке ровно столько же, сколько было в ней колонизаторов. Да плюс еще своя, африканская религия. Со всеми оттенками и полутонами. Исходя из этого, обращения к богам встречаются в стихах африканских поэтов довольно часто. Обращения эти различны и по смыслу, и по темпераменту, и по конечной цели. Да и сам бог, в представлении различных авторов, выглядит по-разному. То — шутливо-добродушным:
…Только уши раскрой — и услышишь господа бога,который под смех саксофона создал небо и землю и шесть дней,а на седьмой — потянулся, зевнул и заснул крепким сномусталого негра…
(Л. Сенгор)
То — наипоследнейшей надеждой, глуховатым виновником всех бед:
Скажи богу,что я видел друзей моих, евших отбросы,рывшихся в мусорных ящиках, каждый в своем…Скажи ему,что я мучился болью людей и его появления ждал…Что молился все ночи, и душа моя кровоточила, нов Диго-Роуд он не пришел,скажи богу, скажи ему, что довольно в раю блаженствовать,пусть он появится в этом аду…Скажи богу, о! скажи ему,что он слишком долго был в священных местах, где мымолимся у алтарейи где нет никого, только священники.Скажи богу: пусть он в трущобы придет, о, скажи ему:пусть он придетСкорей!!
(Огендо Хейстингс)
В этих строчках передано даже дыхание отчаявшегося человека. А в его крике: «Скорей!», в общем-то, больше неверия, чем веры. Наверное, поэтому африканские поэты все чаще и чаще разговаривают с богами на высоких тонах, без особого почтения.
Однако действие религии еще ощущается довольно сильно. И молитвенные хибары каких-то африканских сект все еще жмутся к океанскому берегу. По ночам в этих хибарах горят слабые лампадки, и от близости невероятно огромного океана огоньки лампадок кажутся еще крохотнее. Почти такими же, как сама надежда на бога… Звонят колокола в церквах, и каждое воскресенье выходят из церковных дверей стерильночинные и благопристойные супружеские пары… По утрам на свою паству кричат муэдзины. А каждую пятницу в два часа дня все улицы, улочки, проходы и дворы вокруг мечетей заполняются людьми. Их — десятки тысяч.
Жарко. Даже очень жарко. Люди расстелили на пыльном асфальте коврики, циновки. Люди стоят на коленях. Все — в одну сторону. Длинными ровными рядами… Раздается крик муэдзина, и вся эта масса людей вскидывает вверх руки, а после — по следующей команде — падает ниц. И гул общей молитвы, будто эхо океанского прибоя, ползет по раскаленным улицам. И видны только спины людей. Одни спины. Куда ни взглянешь — впереди, сзади, справа, слева. Всюду… Покатые серые спины. Зной смягчил, размыл, растворил краски одежд. И поэтому все одежды кажутся одинаковыми по цвету. Спины, спины, спины. Будто гигантская крупнобулыжная мостовая. Пустая и гудящая.
По этой мостовой, по согбенным спинам этим, катится время. То медленно, как сегодня. Медленно, потому что в такую жару никто не хочет и не может двигаться быстро. Даже время… Но оно же бывает и стремительным, быстрым! С гиканьем и грохотом катится тогда колесо времени по спинам молящихся. Катится по их судьбам и радостям, просьбам, стонам и надеждам…
Все чаще церковь берет на вооружение самую новейшую технику. Проповеди и молитвы гремят уже из мощнейших динамиков. Создается впечатление, что церкви идут на все — лишь бы перекричать друг друга.
Я проходил мимо дома горшечника —Он молил, чтобы солнце светило всегда.Когда я достиг шалаша земледельца,Я услышал, что он призывает дождь.
Рыбаки молили бога о ветре,А москиты просили затишья.
И наши друзья, и наши врагиПросят бога послать им удачу, —
Чью же молитву слышит бог?
(Израэл Кафу Хо)
А действительно, чью?
Не знаю. И какой храм окажется самым «голосистым» — не знаю. Лично мне по душе другие храмы, число которых, к счастью, увеличивается в Африке с каждым годом. Я говорю об университетах. Строятся они быстро, строятся во многих африканских странах. А те, что уже построены — большие, красочные, светлые, — кажутся мне великолепными кораблями, готовыми к отплытию.
Что ж, в добрый путь, корабли! Плыть вам долго и далеко. Плыть вам и плыть, никогда не останавливаясь. И пусть будет счастлива, пусть будет всегда дотошна и настойчива ваша вечно молодая команда! Счастливо вам, корабли завтрашнего дня Африки!..
Я вспоминаю один из последних вечеров своего пребывания в Сенегале. Местные писатели и профессора университета устроили ужин в честь нашей делегации… На самом берегу океана, на открытой веранде — столики. Каждый освещен маленькой лампочкой, и поэтому вечерняя темнота неба, помноженная на темноту океана, кажется почти осязаемой. Странная получается картина: видны только белые куртки официантов. А их лица и черные брюки целиком сливаются с темнотой ночи. И ты вдруг ощущаешь (именно ощущаешь, потому что глаза в этом ощущении участия не принимают), как откуда-то сама собой к твоему столу плывет белая тарелка с рыбой. На чем держится? А ни на чем не держится! Просто — летающая, а точнее — плывущая тарелка. Плывущая плавно, будто под музыку. А за нею — белое пятно куртки. Куртка эта никак с тарелкой не соединяется, движутся они отдельно. Потом возникает еще одно светящееся пятно. Это — добрая, широченно-белозубая улыбка официанта.
А вокруг — ночь. Вокруг — звезды, духота, чуть смягчаемая слабым, едва уловимым ветром. Темно. Только справа, на океане видны огромные белые полосы пенного прибоя. И кажется, что полосы эти тоже висят в черноте ночи. И больше ничего нет. Ни берега, ни неба, ни океана. Только ночь. Фантастическая, теплая, прекрасная ночь…
Луна плыветСпокойно и безмолвноПо звездами усыпанному небуИздревле предначертанным путем;Плыви и ты, отечество мое!Изведаны дороги. Парус поднят.Плыви, о Африка…Но край обетованный —Где он?
(Майкл Дей-Ананг)
