Аполлон Григорьев - Избранные произведения

(22 мая 1845)

Песня духа над Хризалидой

Ты веришь ли в силу страданья,Ты веришь ли в право святого восстанья,Ты веришь ли в счастье и в небо, дитя?О, если ты веришь — со мною, за мною!Я дам тебе муки и счастья, хотяОт тебя я не скрою,Что не дам я покою,Что тебя я страданьем измучу, дитя!..

Ты ждешь ли от сна пробужденья,Ты ждешь ли рассвета, души откровенья,Ты чуешь ли душу живую, дитя?О, если ты чуешь — со мною, — за мною!Сведу тебе с неба я душу, — хотяОт тебя я не скрою,Что безумной тоскоюПо отчизне я душу наполню, дитя.

Меня ль одного ты любила,Моя ль в тебе воля, моя ль в тебе сила,Мое ли дыханье пила ты, дитя?О если мое, — то со мною, — за мною!Во мне ты исчезнешь любовью, — хотяОт тебя я не скрою,Что тобой не одноюВозвращусь я к покою и свету, дитя.

1845, июль

Призрак

Проходят годы длинной полосою,Однообразной цепью ежедневныхЗабот, и нужд, и тягостных вопросов;От них желаний жажда замирает,И гуще кровь становится, и сердце,Больное сердце, привыкает к боли;Грубеет сердце: многое, что преждеВ нем чуткое страданье пробуждало,Теперь проходит мимо незаметно;И то, что грудь давило прежде сильноИ что стряхнуть она приподнималась,Теперь легло на дно тяжелым камнем;И то, что было ропотом надежды,Нетерпеливым ропотом, то сталоОдною злобой, гордой и суровой,Одним лишь мятежом упорным, грустным,Одной борьбой без мысли о победе;И злобный ум безжалостно смеетсяНад прежними, над светлыми мечтами,Зане вполне, глубоко понимает,Как были те мечты несообразныС течением вещей обыкновенным.

Но между тем с одним лишь не могу яКак с истиной разумной помириться,Тем примиреньем ненависти вечной,В груди замкнутой ненависти… — ЭтоПотеря без надежды, без возврата,Потеря, от которой стон невольныйИз сердца вырывается и треплетОбъемлет тело, — судорожный трепет!..

Есть призрак… В ночь бессонную ль, во сне лиМучительно-тревожным он предстанет,Он — будто свет зловещей, но прекраснойКометы — сердце тягостно сжимаетИ между тем влечет неотразимо,Как будто есть меж ним этим сердцемНеведомая связь, как будто былоВозможно им когда соединенье.

Еще вчера явился мне тот призрак,Страдающий, болезненный… Его яНе назову по имени; бываютМгновенья, когда зову я этимЛюбимым именем все муки жизни,Всю жизнь… Готов поверить я, что демон,Мой демон внутренний, то имя принялИ образ тот… Его вчера я видел…

Она была бледна, желта, печальна,И на ланитах впалых лихорадкаРумянцем жарким разыгралась; очиСияли блеском ярким, но холодным,Безжизненным и неподвижным блеском…Она была страшна…была прекрасна…«О, вы ли это?», — я сказал ей. ТихоЕе уста зашевелились, речиЯ не слыхал, — то было лишь движеньеБез звука, то не жизнь была, то былоИной и внешней силе подчиненье —Не жизнь, но смерть, подъятая из прахаМогущественной волей чуждой силы.

Мне было бесконечно грустно… СтоныИз груди вырвались, — то были стоныПроклятья и хулы безумно-страшной,Хулы на жизнь…Хотел я смерти бледнойСвое дыханье передать, и страстноСлились мои уста с ее устами…И мне казалось, что мое дыханьеЕе на сквозь проникло, — очи в очиУ нас гляделись, зажигались жизньюЕе глаза, я видел…Смертный холодЯ чувствовал…И целый час тоскоюТерзался я, и тягостный вопросЗапал мне в душу: для чего болезненСопутник мой, неотразимый призрак?Иль для чего в душе он возникаетНе иначе…Иль для чего люблю яНе светлое, воздушное виденье,Но тот больной, печальный, бледный призрак…

Август 1845

Вопрос

. . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .Уехал он. В кружке, куда, бывало,Ходил он выливать всю бездну скукиСвоей, тогда бесплодной, ложной жизни,Откуда выносил он много желчиДа к самому себе презренья; в этомКружке, спокойном и довольном жизнью,Собой, своим умом и новой книгой,Прочтенной и положенной на полку, —Подчас, когда иссякнут разговорыО счастии семейном, о погодеДа новых мыслей, вычитанных в новомРомане Санда (вольных, страшных мыслей,На вечер подготовленных нарочноИ скинутых потом, как вицмундир),Запас нежданно истощился скоро, —О нем тогда заводят речь иныеС иронией предоброй и преглупойИли с участием, хоть злым, но пошлымИ потому ни сколько не опасным,И рассуждают иль о том, давно лиИ как он помешался, иль о том,Когда он сыну блудному подобный,Воротиться с раскаяньем и сноваПрийдет в кружек друзей великодушныхИ рабствовать, и лгать…Тогда она,Которую любил он так безумно,Так неприлично истинно онаЧто думает, когда о нем подуматьЕе заставят поневоле? — То ли,Что он придет, склонив главу под гнетомНеобходимости и предрассудков,И что больной, не потерявший правоНа гордость и проклятие, он станетИскать ее участья и презренья?Иль то, что он с челом, поднятым к небу,Пройдет по миру, вольный житель мира,С недвижною презрительной улыбкойИ с язвою в груди неизлечимой,С приветом ей на вечную разлуку,С приветом оклеветанного гордым,Который первый разделил, что былоЕдино, и поднял на раменахВсю тяжесть разделения и жизни?

Сентябрь 1845

Ночь

Немая ночь, сияют мириадыНебесных звезд — вся в блестках синева:То вечный храм зажег свои лампадыВо славу божества.

Немая ночь, и в ней слышнее шепотТаинственных природы вечных сил:То гимн любви, пока безумный ропотЕго не заглушил.

Немая ночь; но тщетно песнь моленьяБольному сердцу в памяти искать…Ему смешно излить благословеньяИ страшно проклинать.Пред хором звезд невозмутимо-стройнымОно судьбу дерзнет ли звать,Или своим вопросом беспокойнымСозданье возмущать?

. . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .О нет! о нет! когда благословеньяЗабыты им средь суетных тревог,Ему на часть, в час общий примиренья,Послал забвенье бог.

Забвение о том, что половиной,Что лучшей половиною оноВ живую жертву мудрости единойДавно обречено…

Сентябрь 1845

Владельцам альбома

Пестрить мне страшно ваш альбомСвоими грешными стихами;Как ваша жизнь, он незнакомИль раззнакомился с страстями.

Он чист и бел, как светлый храмАрхитектуры древне-строгой.Где служат истинному богу,Там места нет земным богам.

И я, отвыкший от моленья,Я — старый нравственности враг —Невольно сам в его стенахГотов в порыве умиленьяПред чистотой упасть во прах.

О да, о да! не зачернитЕго страниц мой стих мятежныйИ в храм со мной не забежитМой демон — ропот неизбежный.

Пускай больна душа моя,Пускай она не верит гордо…Но в вас я верю слишком твердо,Но веры вам желаю я.

Ноябрь 1845

Два сонета

Привет тебе, последний луч денницы,Дитя зари, — привет прощальный мой!Чиста, как свет, легка, как божьи птицы,Ты не сестра душе моей больной.

Душа моя в тебе искала жрицыСвятых страданий, воли роковой,И в чудных грезах гордостью царицыТвой детский лик сиял передо мной.

То был лишь сон… С насмешливой улыбкойОтмечен в книге жизни новый листЕще одной печальною ошибкой…

Но я, дитя, перед тобою чист!Я был жрецом, я был пророком бога,И, жертва сам, страдал я слишком много,

О, помяни, когда тебя обманетДоверье снам и призракам крылатымИ по устам, невольной грустью сжатым,Змея насмешки злобно виться станет!..

О, пусть тогда душа твоя помянетТого, чьи речи буйством и развратомТебе звучали, пусть он старшим братомПеред тобой, оправданный, восстанет.

О, помяни… Он верит в оправданье,Ему дано в твоем грядущем видеть,И знает он, что ты поймешь страданье,

Что будешь ты, как он же, ненавидеть,Хоть небеса к любви тебя создали, —Что вспомнишь ты пророка в час печали.

1 декабря 1845