Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II
«Крылатых звезд я не коснусь рукою…»
Крылатых звезд я не коснусь рукою —Они летят и умирают.И трупы их, расставшись с пустотою,В огне неощутимо исчезают.
Для них смертелен косный воздух мира,Их след бесплотен и некрепок.Что можешь ты, взыскующая лира?Сгорает слово, истлевает слепок.
1928«Распадается слово, встречаясь с другими словами…»
Распадается слово, встречаясь с другими словами.Погибают, коснувшись друг друга, летучие звезды.В этом мире пролег между счастьем и намиЯдовитого знанья расплывчатый воздух.
Да, я знаю, мы тоже сгорим и растаем,Мы погибнем, случайно коснувшись друг друга.На одно лишь мгновенье мы в мраке небес просияемИ погаснем, душа моя, муза, земная подруга.
1933«Мы собирали раковины. Ветер…»
Мы собирали раковины. ВетерШуршал песком. Волна лиловой розойВздымалась и, теряя лепестки,У наших ног внезапно увядала.Ты протянула руку. В ней лежалаЕще живая желтая звезда.Ее душил неумолимый воздух,Сухой песок прилип к ее лучам.Над нами, рассекая серый воздух,Взлетела чайка и пропала — там.Звезда подумала: должно быть этоДуша воды покинула моря.И вдруг сквозь тучи водопадом светаК лучам звезды низринулась заря.
1929«Лепестками развенчанной розы…»
Лепестками развенчанной розы,Чередою мгновенных зарницНепослушные, милые слезыИз-под милых слетают ресниц.
Разве можно прикрыться любовью?Если на пол уронишь звезду,Всей своею бесплотною кровьюИзойдешь и растаешь в бреду.
Никому не доверено счастьеРазделенья страданий и мук —В холодеющем воздухе страсти,В размыканьи не сцепленных рук.
Оттого, что заведомо ложноИ преступно поют соловьи,Оттого, что всегда безнадежноОтлучение нас от любви.
«Не руки, а звезды. Пять нежных лучей…»
Не руки, а звезды. Пять нежных лучей,Пять пальцев, сияющих в комнатном мраке, —И розовый выем ладони твоей,Как поднятый вверх, угасающий факел.
Глаза — эти розы в завоях ресниц,В ночи озаренные черной росою,Бессмертные сестры небесных зарниц,Открытые в жизнь — и в любовь — темнотою.
Не двинется воздух — он молча лежит,И он у тебя на груди отдыхает, —И кажется мне, что за окнами черный гранит,Как звезды, как розы — дрожа и дыша — расцветает.
Musee de Cluny («Что было за окном? Должно быть, небо…»)
О.А.
Что было за окном? Должно быть, небо,Но здесь, у нас, в музейной тишине,Смешалось все земное — явь и небыль,Оставшись ясным лишь тебе и мне.
Фарфоровых цветов прозрачный голос —И медленно в средневековой мглеОгромным счастьем души раскололисьИ проросли — как семена в земле.
1933Трубка («Горит табак, сияет тление…»)
Горит табак, сияет тление,Мерцает розовый зрачок,И медленно сквозь полупениеРазвертывается дымок.
Нагревшись, тело деревянное,Дыханью уст моих внемля,Цветет звездой благоуханноюНа полом кончике стебля.
Душа моя, твое сияниеИ твой восторг, весна и грусть, —Как трубка, ты живешь дыханиемТебе чужих и милых уст.
1933У часовщика («Он повертел в руках часы…»)[6]
Он повертел в руках часы,Он колдовал, он тронул стрелки,Очаровательной безделкиОн нежные раскрыл красы.
Спала спиральная пружина,Зубчатый мир не шелестел,И средь стальных, недвижных телЗастыла капелька рубина.
Жизнь продлена на краткий срок —Пока молчит ее свидетель,Пока земная добродетельДуше уснувшей невдомек.
Но цепкое воскреснет бремяПод пальцами часовщика,И вот летит встречать векаМое щебечущее время.
Электрический выключатель («Хранит фарфоровый кружок…»)
Хранит фарфоровый кружокИ свет и тьму, и в сердце медномСияет голубой цветок,Не умирающий бесследно.
Прикосновению рукиПоручена двойная нежность —Попеременно черные тискиСменяет светлая безбрежность.
Но все ж, наперекор уму,Лишь очевидностью одетыСлова — свет исключает тьму,Но тьма не исключает света.
1930За проявленьем фотографий («Когда под действием кислот…»)
Когда под действием кислотВдруг загустеет и остынет времяИ медленно и нежно расцвететОброненное светом семя,
Когда на призрачном стеклеЗапечатленный миг бесспорно ясен, —О как тогда в тяжело-красной мглеЯ к данной жизни безучастен.
Как горько мне, что мой языкНе помышляет с временем бороться,Что творчество пройдет и вечный мигВ чужих веках не отзовется.
Комета («Минует нас ночное пенье…»)
Минует нас ночное пенье,Комета емлет высотуИ брызжет фосфорным цветеньемВ язвительную чистоту.
Воздвигшись над воздушным прахомДвурогой радугой хвоста,Она ночным смиряет страхомНам суетливые уста.
И нас невольно унижая,Летит, уже не звук, не свет,Надменная и неземная,В родное сонмище комет.
«Чужда стенания мирского…»
Чужда стенания мирского,Как свет, прозрачна тишина,И с полувздоха, с полусловаЗвезда надзвездная ясна.
Молитвы золотое бремя!Земным не внемля голосам,Кудрявым, легким паром времяВзлетает к черным небесам.
И следуя межою звездной,Сквозь колосящуюся тьмуВойду — в повисшую над безднойТвою хрустальную тюрьму.
«Когда человеку не спится…»
Когда человеку не спитсяИ в комнате вещи не спят,Играет ночная цевница,Как ласточки, звуки летят.Невидимый воздух встревоженПрохладною музыкой крыл —Над смертным, не ангельским ложемГосподь облака приоткрыл.Пронзенная звуками рая,Трепещет вверху синева.— Летучая ласточек стая,— Бессонницы лирной слова!
«Нам с грозой совладать невозможно…»
Нам с грозой совладать невозможно:Жизнь в разбитое бьется окно.
Предначертано и непреложноЛишь земное свершится должно.
С возмущенной лазурью не смеяНи расстаться, ни сблизиться, мыУмираем, и сердце, слабея,На перины пуховые тьмыС щебетаньем привычным ложится.
И в открытые настежь глазаНепреложным покоем струитсяОтшумевшая в мире гроза.
«Не справляйся у нежности — нежность…»
Не справляйся у нежности — нежностьРазучилась внимательно житьИ подругу свою — безнадежность —Не умеет беречь и любить.
Все рассказано, все достоверно,Все испытано, обречено, —И качается маятник мерно,Только гири сползают на дно.
«Туманом и звездами пахнет огромное поле…»
