Булат Окуджава - Стихотворения
СТАРЫЙ ПИДЖАК
Ж.Б.
Я много лет пиджак ношу. Давно потерся и не нов он. И я зову к себе портного и перешить пиджак прошу.
Я говорю ему шутя: "Перекроите все иначе. Сулит мне новые удачи искусство кройки и шитья".
Я пошутил. А он пиджак серьезно так перешивает, а сам-то все переживает: вдруг что не так. Такой чудак.
Одна забота наяву в его усердьи молчаливом, чтобы я выглядел счастливым в том пиджаке. Пока живу.
Он представляет это так: едва лишь я пиджак примерю опять в твою любовь поверю... Как бы не так. Такой чудак.
1960
ДЕЖУРНЫЙ ПО АПРЕЛЮ
Ж.Б.
Ах, какие удивительные ночи! Только мама моя в грусти и тревоге: - Что же ты гуляешь, мой сыночек, одинокий, одинокий? Из конца в конец апреля путь держу я. Стали звезды и круглее и добрее... - Мама, мама, это я дежурю, я - дежурный по апрелю!
- Мой сыночек, вспоминаю все, что было, стали грустными глаза твои, сыночек... Может быть, она тебя забыла, знать не хочет? Знать не хочет? Из конца в конец апреля путь держу я. Стали звезды и круглее и добрее... - Что ты, мама! Просто я дежурю, я - дежурный по апрелю...
1960
ПО СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ
Ж.Б.
По Смоленской дороге - леса, леса, леса. По Смоленской дороге - столбы, столбы, столбы. Над Смоленской дорогою, как твои глаза, две вечерних звезды - голубых моих судьбы.
По Смоленской дороге - метель в лицо, в лицо, все нас из дому гонят дела, дела, дела. Может, будь понадежнее рук твоих кольцо покороче б, наверно, дорога мне легла.
По Смоленской дороге - леса, леса, леса. По Смоленской дороге - столбы гудят, гудят. На дорогу Смоленскую, как твои глаза, две холодных звезды голубых глядят,глядят.
1960
ОСЕНЬ В КАХЕТИИ
Вдруг возник осенний ветер,
и на землю он упал. Красный ястреб в листьях красных
словно в краске утопал. Были листья странно скроены,
похожие на лица, сумасшедшие закройщики кроили эти листья, озорные, заводные посшивали их швеи... Листья падали
на палевые
пальчики
свои.
Называлось это просто: отлетевшая листва. С ней случалось это часто
по традиции по давней. Было поровну и в меру в ней
улыбки и страданья, торжества и увяданья,
колдовства и мастерства.
И у самого порога, где кончается дорога, веселился и кружился и плясал
хмельной немного лист осенний,
лист багряный,
лист с нелепою резьбой... В час, когда печальный ястреб вылетает
на разбой.
1960
ЧУДЕСНЫЙ ВАЛЬС
Ю.Левитанскому
Музыкант в лесу под деревом
наигрывает вальс. Он наигрывает вальс
то ласково, то страстно. Что касается меня,
то я опять гляжу на вас, а вы глядите на него,
а он глядит в пространство.
Целый век играет музыка.
Затянулся наш пикник. Тот пикник, где пьют и плачут,
любят и бросают. Музыкант приник губами к флейте.
Я бы к вам приник! Но вы, наверно, тот родник,
который не спасает.
А музыкант играет вальс.
И он не видит ничего. Он стоит, к стволу березовому прислонясь
плечами. И березовые ветки вместо
пальцев у него, а глаза его березовые
строги и печальны.
А перед ним стоит сосна,
вся в ожидании весны. А музыкант врастает в землю...
Звуки вальса льются... И его худые ноги
как будто корни той сосны они в земле переплетаются,
никак не расплетутся.
Целый век играет музыка.
Затянулся наш роман. Он затянулся в узелок, горит он - не
сгорает... Ну давайте ж успокоимся!
Разойдемся по домам!.. Но вы глядите на него...
А музыкант играет.
1961
В БАРАБАННОМ ПЕРЕУЛКЕ
В Барабанном переулке
барабанщики живут. Поутру они как встанут,
барабаны как возьмут, как ударят в барабаны,
двери настежь отворя... Где же, где же, барабанщик,
барабанщица твоя?
В Барабанном переулке
барабанщиц нет, хоть плачь. Лишь грохочут барабаны
ненасытные, хоть прячь. То ли утренние зори,
то ль вечерняя заря... Где же, где же, барабанщик,
барабанщица твоя?
Барабанщик пестрый бантик
к барабану привязал, барабану бить побудку,
как по буквам, приказал и пошел по переулку,
что-то в сердце затая... Где же, где же, барабанщик,
барабанщица твоя?
А в соседнем переулке
барабанщицы живут и, конечно, в переулке,
очень добрыми слывут, и за ними ведь не надо
отправляться за моря... Где же, где же, барабанщик,
барабанщица твоя?!
1961
* * *
Всю ночь кричали петухи и шеями мотали, как будто новые стихи, закрыв глаза, читали.
Но было что-то в крике том от едкой той кручины, когда, согнувшись, входят в дом постылые мужчины.
И был тот крик далек-далек и падал так же мимо, как гладят, глядя в потолок, чужих и нелюбимых.
Когда ласкать уже невмочь и отказаться трудно... И потому всю ночь, всю ночь не наступало утро.
1961
ПЕСЕНКА ОБ ОТКРЫТОЙ ДВЕРИ
Когда метель кричит как зверь протяжно и сердито, не запирайте вашу дверь, пусть будет дверь открыта.
И если ляжет дальний путь, нелегкий путь, представьте, дверь не забудьте распахнуть, открытой дверь оставьте.
И, уходя, в ночной тиши без долгих слов решайте: огонь сосны с огнем души в печи перемешайте.
Пусть будет теплою стена и мягкою - скамейка... Дверям закрытым - грош цена, замку цена - копейка.
1961
ПЕСЕНКА О ПЕХОТЕ
Простите пехоте, что так неразумна бывает она: всегда мы уходим, когда над землею бушует весна. И шагом неверным по лестничке шаткой
спасения нет... Лишь белые вербы, как белые сестры, глядят тебе вслед.
Не верьте погоде, когда затяжные дожди она льет. Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет. Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи: у жизни и смерти еще не окончены счеты свои.
Нас время учило: живи по-походному, дверь отворя... Товарищ мужчина, а все же заманчива доля твоя: весь век ты в походе, и только одно отрывает от сна: чего ж мы уходим, когда над землею бушует весна?
1961
* * *
Допеты все песни. И точка. И хватит, и хватит о том. Ну, может, какая-то строчка осталась еще за бортом.
Над нею кружатся колеса, но, даже когда не свернуть, наивна и простоволоса, она еще жаждет сверкнуть.
Надейся, надейся, голубка, свои паруса пораскинь, ты хрупкая, словно скорлупка, по этим морям городским.
Куда тебя волны ни бросят, на помощь теперь не зови. С тебя ничего уж не спросят: как хочется - так и плыви, подобна мгновенному снимку, где полночь и двор в серебре, и мальчик с гитарой в обнимку на этом арбатском дворе.
1961
КАК Я СИДЕЛ В КРЕСЛЕ ЦАРЯ
Век восемнадцатый.
Актеры играют прямо на траве. Я - Павел Первый,
тот, который сидит России во главе.
И полонезу я внимаю, и головою в такт верчу, по-царски руку поднимаю, но вот что крикнуть я хочу:
"Срывайте тесные наряды! Презренье хрупким каблукам... Я отменяю все парады... Чешите все по кабакам... Напейтесь все,
переженитесь кто с кем желает,
кто нашел... А ну, вельможи, оглянитесь! А ну-ка денежки на стол!.."
И золотую шпагу нервно готовлюсь выхватить, грозя... Но нет, нельзя.
Я ж Павел Первый. Мне бунт устраивать нельзя.
И снова полонеза звуки. И снова крикнуть я хочу: "Ребята,
навострите руки, вам это дело по плечу: смахнем царя... Такая ересь! Жандармов всех пошлем к чертям мне самому они приелись... Я поведу вас сам...
Я сам..."
И золотую шпагу нервно готовлюсь выхватить, грозя... Но нет, нельзя.
Я ж - Павел Первый. Мне бунт устраивать нельзя.
И снова полонеза звуки. Мгновение - и закричу: "За вашу боль, за ваши муки собой пожертвовать хочу! Не бойтесь,
судей не жалейте, иначе
всем по фонарю. Я зрю сквозь целое столетье... Я знаю, ч т о я говорю!".
И золотую шпагу нервно готовлюсь выхватить, грозя... Да мне ж нельзя.
Я - Павел Первый. Мне бунтовать никак нельзя.
1962
ЛЕНИНГРАДСКАЯ МУЗЫКА
Пока еще звезды последние не отгорели, вы встаньте, вы встаньте с постели,
сойдите к дворам, туда, где - дрова, где пестреют мазки
акварели... И звонкая скрипка Растрелли
послышится вам.
Неправда, неправда, все - враки, что будто бы старят старанья и годы! Едва вы очутитесь тут, как в колокола
купола золотые ударят, колонны
горластые трубы свои задерут.
Веселую полночь люби - да на утро надейся... Когда ни грехов и ни горестей не отмолить, качаясь, игла опрокинется с Адмиралтейства и в сердце ударит, чтоб старую кровь отворить.
О вовсе не ради парада, не ради награды, а просто для нас, выходящих с зарей из ворот, гремят барабаны гранита,
кларнеты ограды свистят менуэты...
И улица Росси поет!
1962
* * *
Оле
Я никогда не витал, не витал в облаках, в которых я не витал, и никогда не видал, не видал городов, которых я не видал. И никогда не лепил, не лепил кувшин, который я не лепил, и никогда не любил, не любил женщин, которых я не любил... Так что же я смею?
И что я могу? Неужто лишь то, чего не могу? И неужели я не добегу до дома, к которому я не бегу? И неужели не полюблю женщин, которых не полюблю? И неужели не разрублю узел, который не разрублю, узел, который не развяжу, в слове, которого я не скажу, в песне, которую я не сложу, в деле, которому не послужу... в пуле, которую не заслужу?..
