Булат Окуджава - Посвящается вам

Булат Окуджава

Посвящается вам

Арбатское вдохновение,

или воспоминания о детстве

Посвящаю Антону

Упрямо я твержу с давнишних пор:меня воспитывал арбатский двор,всё в нем, от подлого до золотого.А если иногда я кружеванакручиваю на свои слова,так это от любви. Что в том дурного?

На фоне непросохшего бельяруины человечьего жилья,крутые плечи дворника Алима…В Дорогомилово из тьмы Кремля,усы прокуренные шевеля,мой соплеменник пролетает мимо.

Он маленький, немытый и рябойи выглядит растерянным и пьющим,но суть его — пространство и разбойв кровавой драке прошлого с грядущим.Его клевреты топчутся в крови…Так где же почва для твоей любви? —вы спросите с сомненьем, вам присущим.

Что мне сказать? Я только лишь пророс.Еще далече до военных гроз.Еще загадкой манит подворотня.Еще я жизнь сверяю по дворуи не подозреваю, что умру,как в том не сомневаюсь я сегодня.

Что мне сказать? Еще люблю свой двор,его убогость и его простор,и аромат грошового обеда.И льну душой к заветному Кремлю,и усача кремлевского люблю,и самого себя люблю за это.

Он там сидит, изогнутый в дугу,и глину разминает на кругу,и проволочку тянет для основы.Он лепит, обстоятелен и тих,меня, надежды, сверстников моих,отечество… И мы на все готовы.

Что мне сказать? На все готов я был.Мой страшный век меня почти добил,но речь не обо мне — она о сыне.И этот век не менее жесток,а между тем насмешлив мой сынок:его не облапошить на мякине.

Еще он, правда, тоже хил и слаб,но он страдалец, а не гордый раб,небезопасен и небезоружен…А глина ведь не вечный матерьял,и то, что я когда-то потерял,он в воздухе арбатском обнаружил.

1980

«Как время беспощадно…»

* * *

Как время беспощадно,дела его и свет.Ну я умру, ну ладно —с меня и спросу нет.

А тот, что с нежным пухомнад верхнею губой,с еще нетвердым духом,разбуженный трубой, —

какой счастливой схваткойразбужен он теперь,подкованною пяткойзахлопывая дверь?

Под звуки духовыене ведая о том,как сладко все впервые,как горько все потом…

«Чувствую: пора прощаться…»

* * *

Чувствую: пора прощаться.Всё решительно к тому.Не угодно ль вам собратьсяу меня, в моем дому?

Будет ужин и гитара,и слова под старину.Я вам буду за швейцара —ваши шубы отряхну.

И, за ваш уют радея,как у нас теперь в ходу,я вам буду за лакеяи за повара сойду.

Приходите, что вам стоит!Путь к дверям не занесен.Оля в холле стол накроетна четырнадцать персон.

Ни о чем не пожалеем,и, с бокалом на весу,я последней раз хореемтост за вас произнесу.

Нет, не то чтоб перед светомбуйну голову сложу…Просто, может, и поэтомвам при этом послужу.

Был наш путь не слишком гладок.Будет горек черный час…Дух прозренья и загадокпусть сопровождает нас.

«С последней каланчи, в Сокольниках стоящей…»

Б. Сарнову

* * *

С последней каланчи, в Сокольниках стоящей,никто не смотрит вдаль на горизонт горящий,никто не смотрит вдаль, все опускают взор.На пенсии давно усатый брандмайор.

Я плачу не о том, что прошлое исчезло:ведь плакать о былом смешно и бесполезно.Я плачу не о том, что кануло во мгле,как будто нет услад и ныне на земле.

Я плачу о другом — оно покуда с нами,оно у нас в душе, оно перед глазами,еще горяч и свеж его прекрасный след —его не скроет ночь и не проявит свет.

О чем бы там перо, красуясь, ни скрипело —душа полна утрат, она не отскорбела.И как бы ни лились счастливые слова —душа полна потерь, хоть, кажется, жива.

Ведь вот еще вчера, крылаты и бывалы,сидели мы рядком, и красные бокалыу каждого из нас — в изогнутой руке…Как будто бы пожар — в прекрасном далеке.

И на пиру на том, на празднестве тягучемя, видно, был один, как рекрут, не обучен,как будто бы не мы метались в том огне,как будто тот огонь был неизвестен мне.

Воспоминание о Дне Победы

Была пора, что входит в кровь, и помнится, и снится.Звенел за Сретенкой трамвай, светало на Мясницкой.Еще пожар не отгудел, да я отвоевалв те дни, когда в Москве еще Арбат существовал.

Живые бросились к живым, и было правдой это,любили женщину одну — она звалась Победа.Казалось всем, что всяк уже навек отгоревалв те дни, когда в Москве еще Арбат существовал.

Он нашей собственностью был, и мы клялись Арбатом.Еще не знали, кто кого объявит виноватым.Как будто нас девятый вал отныне миновалв те дни, когда в Москве еще Арбат существовал.

Какие слезы на асфальт из круглых глаз катились,когда на улицах Москвы в обнимку мы сходились —и тот, что пули избежал, и тот, что наповал,—в те дни, когда в Москве еще Арбат существовал.

«Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых…»

* * *

Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых,сгорая в преддверии рая средь маршалов и рядовых,когда они шумной толпою, в сиянии огненных стрел,влекли и меня за собою… Я счастлив, что там не сгорел.

Из хроник, прочитанных мною, в которых — судьба и душа,где теплится пламя былое условно, почти не дыша,являются мне не впервые, как будто из чащи густой,то флаги любви роковые, то знаки надежды пустой,

то пепел, то кровь, а то слезы — житейская наша река.Лишь редкие красные розы ее украшают слегка.И так эта реченька катит, и так не устала катить,что слез никаких и не хватит, чтоб горечь утрат оплатить.

Судьба ли меня защитила, собою укрыв от огня!Какая-то тайная сила всю жизнь охраняла меня.И так все сошлось, дорогая: наверно, я там не сгорел,чтоб выкрикнуть здесь, догорая, про то, что другой не успел.

«Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал…»

* * *

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.А может, это школьник меня нарисовал:я ручками размахиваю, я ножками сучу,и уцелеть рассчитываю, и победить хочу.

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.А может, просто вечером в кино я побывал?И не хватал оружия, чужую жизнь круша,и руки мои чистые, и праведна душа.

Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.А может быть, подстреленный, давно живу в раю,и кущи там, и рощи там, и кудри по плечам…А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.

«После дождичка небеса просторны…»

* * *

После дождичка небеса просторны,голубей вода, зеленее медь.В городском саду — флейты да валторны.Капельмейстеру хочется взлететь.

Ах, как помнятся прежние оркестры,не военные, а из мирных лет!Расплескалася в улочках окрестныхта мелодия… А поющих нет.

С нами женщины. Все они красивы.И черемуха — вся она в цвету.Может, жребий нам выпадет счастливый:снова встретимся в городском саду.

Но из прошлого, из былой печали,как ни сетую, как там ни молю,проливается черными ручьямиэта музыка прямо в кровь мою.

Душевный разговор с сыном