Наум Коржавин - На скосе века

* * *

Боль начинает наплыватьОпять — тебе назло.А ты быстрее за слова,Но больше нету слов.

И ты поймёшь: спастись нельзя,И боль зальёт глаза.Ведь ты давно уж всё сказал,Что надо б тут сказать.

* * *

До вечера, не в унисон толпе,Шарахающейся от таких,Ходил и мечтал об одной тебеИ вслух сочинял стихи.А город стиснул мечты домами.А небо покрыло их серою коркой.Но ты… Ты мелькала, вплетаясь в орнаментДеревьев, Днепра и Владимирской горки.

Жуча

Вот прыгает резвая умница,Смеётся задорно и громко.Но вдруг замолчит, задумается,Веселье в комочек скомкав.

Ты смелая, честная, жгучая.Всегда ты горишь в движении.Останься навеки Жучею,Не будь никогда Евгенией.

Детство кончилось

Так в памяти будет: и Днепр, и Труханов,И малиноватый весенний закат…Как бегали вместе, махали руками,Как сердце моё обходила тоска.Зачем? Мы ведь вместе. Втроём. За игрою.Но вот вечереет. Пора уходить.И стало вдруг ясно: нас было не трое,А вас было двое. И я был один.

Война

Поездка в Ашу

Ночь. Но луна не укрылась за тучами.Поезд несётся, безжалостно скор…Я на ступеньках под звуки гремучиеБыстро лечу меж отвесами гор.Что мне с того, что купе не со стенками, —Много удобств погубила война,Мест не найти — обойдёмся ступеньками.Будет что вспомнить во все времена.Ветер! Струями бодрящего холодаВялость мою прогоняешь ты прочь.Что ж! Печатлейся, голодная молодость, —Ветер и горы, ступенька и ночь!

* * *

Это было в Уральских горахИль, вернее, во впадине гор,Где река на восьми языкахС тёмной ночью ведёт разговор.Он звучал мне отчётливо так,Говорливый, шумливый, немой…Когда я проходил там в лаптях,В пять утра возвращаясь домой.Это юность моя, как река…Озарённые шишки вокруг.Или в мыслях от пули врагаПогибающий где-нибудь друг.Как из впадины рвалась душа.Даль была так доступно живаЗа Миньяром вставала Аша,За Ашою Уфа и Москва,За Москвою опасность в глаза,Там ведь рядом история шла…А вокруг только горы в лесах,Где в тени земляника росла.Да! Леса. Но в рабочих ушахВместо шелеста скрежет стальной.Я свободою только дышалВ пять утра, возвращаясь домой.

На уральской станции

Над станцией бушует снег,Слепляющийся тёплый снег.Он бьёт в глаза и как на грехСтремится вызвать женский смех,Хороший серебристый смех,Такой же тёплый, как и снег.Над станцией бушует снег,А в ожидальном зале — смех,Мужской, удушливый, сухой,С едва подавленной тоской,В который отзвук тот прошёл,Что всё равно нехорошо.Да! Всё нехорошо — и пустьЗадержит поезд Златоуст,И плохо прячется пускайЗа анекдотами тоска.Над станцией бушует снегИ хочет вызвать женский смех.

* * *

О нет! Меня таким не знала ты,Он вывернут войной, духовный профиль.И верь не верь, предел моей мечты —Печёный хлеб да жареный картофель.Мне снятся сны. В них часто он шипитНа сковородке. И блестит от сала.Да хлеба горы! Да домашний быт,Да всё, над чем смеялись мы, бывало.Но как бы я об этом ни мечтал,Но в тишине с картофелем и саломЯ б верно скоро дико заскучал!И ты тогда б меня опять узнала.

На военной пересылке

Два солдата и матрос.Завтра бросят на мороз,А тоска, как нож, остра,А в коленях медсестраРаспласталась поперёкСразу трёх.Так куда приятней жить.Так красивше.Не невинной погибать,А пожившей.А ещё — на нижних нарахВзятых из дому ребятБаснями пугает старыйТрижды раненный солдат.И согнувшись, как калеки,На полу сидят узбеки,Продают кишмиш по чести,Вшей таскают в полутьмеИ на все команды вместеОтвечают: «Я бельме».А на улице покаЗаморозь ещё легка.Ходят девочки в кино,Шутят мальчики смешно.А снежинки, а снежинкиДо чего как хороши…Здесь не будет ни грустинки,Только выйди и дыши.Только выход нам закрыт:Будка у ворот стоит.

* * *

От судьбы никуда не уйти,Ты доставлен по списку как прочий.И теперь ты укладчик пути,Матерящийся чернорабочий.А вокруг только посвист зимы,Только поле, где воет волчица,Что бы в жизни ни значили мы,А для треста мы все единицы.Видно, вовсе ты был не герой,А душа у тебя небольшая,Раз ты злишься, что время тобой,Что костяшкой на счётах, играет.

Москва

Эпизод

Что за мною зрится им,Думать непривычно.Я сижу в милиции,Выясняю личность.Что ж тут удивительногоДля меня, поэта?Личность подозрительная —Документов нету.Я тобою брошенный,Потому что тожеТы меня, хорошая,Выяснить не можешь.

Поэзии

Ты разве женщина? О нет!Наврали все, что ты такая.Ведь я, как пугало, одет,А ты меня не избегаешь.

Пусть у других в карманах тыщи,Но — не кокетка и не блядь —Поэзия приходит к нищим,Которым нечего терять.

* * *

Поэзия! Чего ты хочешь?И что ты есть, в конце концов?И из каких хороших строчекВдруг кажешь ты своё лицо?Я знатокам давно не верю,Что, глядя совами в тетрадь,За клеткою не видя зверя,Незнамо что начнут болтать…

Но кроме образов и тактаЕщё бывает существо.И в нём ни критик, ни редакторНе смыслит часто ничего.И я отвечу на капризныйВопрос о сущности вещей:Поэзия идёт от жизни,Но поднимается над ней.И роль её груба и зримаИ в дни войны, и в дни труда, —Она пускай недостижима,Но притягательна всегда.

* * *

Здесь Юг. Здесь мягче. Здесь красивей.Но здесь неладное со мной.Мне снится Средняя РоссияС её неяркою весной,С весной, где неприглядны краски,Где сыро,      серо,       нетепло…Где поезд, вырвавшись из Брянска,В капели дышит тяжело.А пассажиру думать, мучась,Что всё идёт наоборот,Что тянет в мир какой-то лучший,В который поезд не придёт.И он ворчит: «Плоды безделья».Но не спасут его слова.Потом под тот же стук капелиНавстречу двинется Москва,И ты, забыв про всё на свете,Опять увидишь радость в том,Что можно грудью резать ветер,С утра смешавшийся с дождём.

* * *

Я питомец киевского ветра,Младший из компании ребят,Что теперь на сотни километровВ одиночку под землёй лежат.

Никогда ни в чём я не был лживымНи во сне, ни даже наяву.Говорю вам, что ребята живы,Потому что я ещё живу.

Ведь меня пока не износило —Пусть наш век практичен и суров —И, как в нашем детстве, ходит в жилахС южным солнцем смешанная кровь.

Та, что бушевала в людном сквере,Где, забыв о бомбах и беде,Немцами расстрелянный ГальперинМне читал стихи о тамаде.

Под обстрелом в придорожной лункеЗалегли бойцы за грудой шпал.Там в последний раз поднялся Люмкис,И блеснул очками, и упал.

И сказать по правде, я не знаю,Где, когда, в какой из страшных битв,Над Смоленском или над БреслауШура Коваленко с неба сбит.

За спиной года и километры,Но, как прежде — с головы до пятЯ питомец киевского ветра,Младший из компании ребят.

* * *