Александр Башлачев - Посошок
Петербургская свадьба
Т. Кибирову
Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле.Тачанку понесли навстречу целине.Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепилиДва черных фонаря под выбитым пенсне.
Там шла борьба за смерть. Они дрались за местоИ право наблевать за свадебным столом.Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,Стреляли наугад и лезли напролом.
Сегодня город твой стал праздничной открыткой.Классический союз гвоздики и штыка.Заштопаны тугой, суровой красной ниткойВсе бреши твоего гнилого сюртука.
Под радиоудар московского набатаНа брачных простынях, что сохнут по углам,Развернутая кровь, как символ страстной даты,Смешается в вине с грехами пополам.
Мой друг, иные здесь. От них мы недалече.Ретивые скопцы. Немая тетива.Калечные дворцы простерли к небу плечи,Из раны бьет Нева. Пустые рукава.
Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.Хранила б нас беда, как мы ее храним.Но память рвется в бой. И крутится, как счетчик,Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.
Вот так скрутило нас и крепко завязалоКрасивый алый бант окровленным бинтом.А свадьба в воронках летела на вокзалы.И дрогнули пути. И разошлись крестом.
Усатое «Ура!» чужой, недоброй волиВертело бот Петра в штурвальном колесе.Искали ветер Невского да в Елисейском полеИ привыкали звать Фонтанкой — Енисей.
Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,Но купол лба трещит от гробовой тоски.Гроза, салют и мы! — и мы летим над Петербургом,В решетку страшных снов врезая шпиль строки.
Летим сквозь времена, которые согнулиСтрану в бараний рог и пили из него.Все пили за него — и мы с тобой хлебнулиЗа совесть и за страх. За всех. За тех, кого
Слизнула языком шершавая блокада.За тех, кто не успел проститься, уходя.Мой друг, сними штаны и голым Летним садомПрими свою вину под розгами дождя.
Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашуЛьет черный и густой осенний самогон.Мой друг «Отечество» твердит, как «Отче наш»,Но что-то от себя послав ему вдогон.
За окнами — салют. Царь-Пушкин в новой раме.Покойные не пьют, да нам бы не пролить.Двуглавые орлы с побитыми крыламиНе могут меж собой корону поделить.
Подобие звезды по образу окурка.Прикуривай, мой друг, спокойней, не спеши…Мой бедный друг, из глубины твоей душиСтучит копытом сердце Петербурга.
Абсолютный вахтер
Этот город скользит и меняет названья.Этот адрес давно кто-то тщательно стер.Этой улицы нет, а на ней нету зданья,Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.
Он отлит в ледяную, нейтральную форму.Он тугая пружина. Он нем и суров.Генеральный хозяин тотального штормаГонит пыль по фарватеру красных ковров.
Он печатает шаг, как чеканят монеты,Он обходит дозором свой архипелаг.Эхо гипсовых горнов в пустых кабинетахВызывает волнение мертвых бумаг.
Алый факел — мелодию белой темницы —Он несет сквозь скупую гармонию стен.Он выкачивает звуки резиновым шприцемИз колючей проволоки наших вен.
В каждом гимне — свой долг, в каждом марше — порядок.Механический волк на арене лучей.Безупречный танцор магаданских площадок.Часовой диск-жокей бухенвальдских печей.
Лакированный спрут, он приветлив и смазан,И сегодняшний бал он устроил для вас.Пожилой патефон, подчиняясь приказу,Забирает иглой ностальгический вальс.
Бал на все времена! Ах, как сентиментально.И паук — ржавый крест — спит в золе наших звезд.И мелодия вальса так документальна,Как обычный арест, как банальный донос.
Как бесплатные танцы на каждом допросе,Как татарин на вышке, рванувший затвор.Абсолютный Вахтер — не Адольф, не Иосиф,Дюссельдорфский мясник да пскопской живодер.
Полосатые ритмы синкопой на пропуске.Блюзы газовых камер и свинги облав.Тихий плач толстой куклы, разбитой при обыске,Бесконечная пауза выжженных глав.
Как жестоки романсы патрульных уставовИ канцонов концлагерных нар звукоряд.Бьются в вальсе аккорды хрустящих суставовИ решетки чугунной струною звенят.
Вой гобоев ГБ в саксофонах гестапоИ все тот же калибр тех же нот на листах.Эта линия жизни — цепь скорбных этаповНа незримых и призрачных, жутких фронтах.
Абсолютный Вахтер — лишь стерильная схема,Боевой механизм, постовое звено.Хаос солнечных дней ночь приводит в системуПод названьем… да, впрочем, не все ли равно.
Ведь этот город скользит и меняет названья,Этот адрес давно кто-то тщательно стер.Этой улицы нет, а на ней нету зданья,Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.
Рождественская
Крутит ветер фонарина реке Фонтанке.Спите, дети… До зарис вами — добрый ангел.
Начинает колдовстводомовой-проказник.Завтра будет Рождество,Завтра будет праздник.
Ляжет ласковый снежокна дыру-прореху.То-то будет хорошо,То-то будет смеху.
Каждый что-нибудь найдетв варежках и в шапке.А соседский Васька-котспрячет цап-царапки.
Звон — фольга, как серебро.Розовые банты.Прочь бумагу! Прочь перо!Скучные диктанты.
Замелькают в зеркалахплатья-паутинки.Любит добрая игладобрые пластинки.
Будем весело делитьдольки мандарина.Будет радостно кружитьелка-балерина.
Полетят из-под рукиклавиши рояля.И запляшут пузырькив мамином бокале.
То-то будет хорошо!Смеху будет много.Спите, дети. Я пошел.Скатертью тревога.
Хозяйка
Сегодня ночью — дьявольский мороз.Открой, хозяйка, бывшему солдату.Пусти погреться, я совсем замерз!Враги сожгли мою родную хату.
Перекрестившись истинным крестом,Ты молча мне подвинешь табуретку,И самовар ты выставишь на столНа чистую крахмальную салфетку.
И калачи достанешь из печи,С ухватом длинным управляясь ловко.Пойдешь в чулан — забрякают ключи,Вернешься со своей заветной поллитровкой.
Я поиграю на твоей гармони —Рвану твою трехрядку от души.— Чего сидишь, как будто на иконе?А ну, давай, пляши, пляши, пляши!
Когда закружит мои мысли хмель,И «День Победы» я не доиграю,Тогда уложишь ты меня в постель,Потом сама тихонько ляжешь с краю.
А через час я отвернусь к стене.Пробормочу с ухмылкой виноватой:— Я не солдат. Зачем ты веришь мне?Я все наврал — цела родная хата.
И в ней есть все — часы и пылесос,И в ней вполне достаточно уюта.Я обманул тебя. Я вовсе не замерз:Да тут ходьбы всего на три минуты.
Известна цель визита моего —Чтоб переспать с соседкою-вдовою.А ты ответишь: — Это ничего…И тихо покачаешь головою.
И вот тогда я кой-чего пойму,И кой о чем серьезно пожалею.И я тебя покрепче обнимуИ буду греть тебя, пока не отогрею.
Да, я тебя покрепче обнимуИ стану сыном, мужем, сватом, братом.Ведь человеку трудно одному,Когда враги сожгли родную хату.
Верка, Надька и Любка
