Генрих Гейне - Романсеро
На картине шелкотканой.
И, стряхнув оцепененье,
Дама сходит с трубадуром,
И до света обе тени
Бродят вновь по залам хмурым.
Смех, объятья, нежный лепет,
Горечь сладостных обетов,
Замогильная галантность
Века рыцарей-поэтов.
"Жоффруа! Погасший уголь
Загорелся жаром новым.
Сердце мертвое подруги
Ты согрел волшебным словом".
"Мелисанда! Роза счастья!
Всю земную боль и горе
Я забыл -- и жизни радость
Пью в твоем глубоком взоре".
"Жоффруа! Для нас любовь
Сном была в преддверье гроба.
Но Амур свершает чудо,-
Мы верны и в смерти оба".
"Мелисанда! Сон обманчив,
Смерть -- ты видишь -- также мнима.
Жизнь и правда -- лишь в любви,
Ты ж навеки мной любима!"
"Жоффруа! В старинном замке
Любо грезить под луною.
Нет, меня не тянет больше
К свету, к солнечному зною".
"Мелисанда! Свет и солнце -
Все в тебе, о дорогая!
Там, где ты, -- любовь и счастье,
Там, где ты, -- блаженство мая!"
Так болтают, так блуждают
Две влюбленных нежных тени,
И, подслушивая, месяц
Робко светит на ступени"
Но, видениям враждебный,
День восходит над вселенной -
И, страшась, они бегут
В темный зал, в- ковер настенный.
ПОЭТ ФИРДУСИ
К одному приходит злато,
Серебро идет к другому,-
Для простого человека
Все томаньг -- серебро.
Но в устах державных шаха
Все томаны -- золотые,
Шах дарит и принимает
Только золотые деньги,
Так считают все на свете,
Так считал и сам великий
Фирдуси, творец бессмертной
Многоелавной "Шах-наме".
Эту песню о героях.
Начал он по воле шаха.
Шах сулил певцу награду:
Каждый стих -- один томан.
Расцвело семнадцать весен,
Отцвело семнадцать весен,
Соловей прославил розу
И умолк семнадцать раз,
А поэт-сидел прилежно
У станка крылатой мысли,
День и ночь трудясь прилежно,
Ткал ковер узорной песни!
Ткал поэт ковер узорный
И вплетал в него искусно
Все легенды Фарсистана,
Славу древних властелинов,
Своего народа славу,
Храбрых витязей деянья,
Волшебство и злые чары
В раме сказочных цветов.
Все цвело, дышало, пело,
Пламенело, трепетало,-
Там сиял, как свет небес,
Первозданным свет Ирана,
Яркий, вечный свет, не меркший
Вопреки Корану, муфти,
В храме огненного духа,
В сердце пламенном поэта.
Завершив свое творенье,
Переслал поэт владыке.
Манускрипт великой песни:
Двести тысяч строк стихов.
Это было в банях Гасны,-
В старых банях знойной Гасны
Шаха черные посланцы
Разыскали Фирдуси.
Каждый нес мешок с деньгами
И слагал к ногам поэта,
На колени став, высокий,
Щедрый дар за долгий труд.
И поэт нетерпеливо
Вскрыл мешки, чтоб насладиться
Видом золота желанным,-
И отпрянул, потрясенный.
Перед ним бесцветной грудой
Серебро в мешках лежало -
Двести тысяч, и поэт
Засмеялся горьким смехом.
С горьким смехом разделил он
Деньги на три равных части.
Две из них посланцам черным
Он, в награду за усердье,
Роздал -- поровну обоим,
Третью банщику он бросил
За его услуги в бане:
Всех по-царски наградил.
Взял он страннический посох
И, столичный град покинув,
За воротами с презреньем
Отряхнул с сандалий прах.
II
"Если б только лгал он мне,
Обещав -- нарушил слово,
Что же, людям лгать не ново,
Я простить бы мог вполне.
Но ведь он играл со мной,
Обнадежил обещаньем,
Ложь усугубил молчаньем,-
Он свершил обман двойной.
Был он статен и высок,
Горд и благороден ликом,-
Не в пример другим владыкам
Царь от головы до ног.
Он, великий муж Ирана,
Солнцем глядя мне в глаза,-
Светоч правды, лжи гроза,-
Пал до низкого обмана!"
III
Шах Магомет окончил пир.
В его душе любовь и мир.
В саду у фонтана, под сенью маслин,
На красных подушках сидит властелин.
В толпе прислужников смиренной -
Анзари, любимец его неизменный.
В мраморных вазах, струя аромат,
Буйно цветущие розы горят,
Пальмы, подобны гуриям рая,
Стоят, опахала свои колыхая.
Спят кипарисы полуденным сном,
Грезя о небе, забыв о земном.
И вдруг, таинственной вторя струне,
Волшебная песнь полилась в тишине.
И шах ей внемлет с огнем в очах.
"Чья эта песня?" -- молвит шах.
Анзари в ответ: "О владыка вселенной,
Той песни творец -- Фирдуси несравненный".
"Как? Фирдуси? -- изумился шах.-
Но где ж он, великий, в каких он краях?"
И молвил Анзари: "Уж много лет
Безмерно бедствует поэт.
Он в Туе воротился, к могилам родным,
И кормится маленьким садом своим".
Шах Магомет помолчал в размышленье
И молвил: "Анзари, тебе повеленье!
Ступай-ка на скотный мой двор с людьми,
Сто мулов, полсотни верблюдов возьми.
На них,нагрузи драгоценностей гору,
Усладу сердцу, отраду взору, -
Заморских диковин, лазурь" изумруды,
Резные эбеновые сосуды,
Фаянс, оправленный кругом
Тяжелым золотом и серебром,
Слоновую кость, кувшины и кубки,
Тигровы шкуры, трости, трубки,
Ковры и шали, парчовые ткани,
Изготовляемые в Иране.
Не позабудь вложить в тюки
Оружье, брони и чепраки
Да самой лучшей снеди в избытке,
Всех видов яства и напитки,
Конфеты, миндальные торты, варенья,
Разные пироги, соленья..
Прибавь двенадцать арабских коней,
Что стрел оперенных и ветра быстрей,
Двенадцать невольников чернотелых,
Крепких, как бронза, в работе умелых.
Анзари, сей драгоценный груз
Тобой доставлен будет в Туе
И весь, включая мой поклон,
Великому Фирдуси вручен".
Анзари исполнил повеленья,
Навьючил верблюдов без промедленья, -
Была несметных подарков цена
Доходу с провинции крупной равна.
И вот Анзари в назначенный срок
Собственноручно поднял флажок
На них,нагрузи драгоценностей гору,
Усладу сердцу, отраду взору, -
Заморских диковин, лазурь" изумруды,
Резные эбеновые сосуды,
Фаянс, оправленный кругом
Тяжелым золотом и серебром,
Слоновую кость, кувшины и кубки,
Тйгровы шкуры, трости, трубки,
Ковры и шали, парчовые ткани,
Изготовляемые в Иране.
Не позабудь вложить в тюки
Оружье, брони и чепраки
Да самой лучшей снеди в избытке,
Всех видов яства и напитки,
Конфеты, миндальные торты, варенья,
Разные пироги, соленья..
Прибавь двенадцать арабских коней,
Что стрел оперенных и ветра быстрей,
Двенадцать невольников чернотелых,
Крепких, как бронза, в работе умелых.
Анзари, сей драгоценный груз
Тобой доставлен будет в Туе
И весь, включая мой поклон,
Великому Фирдуси вручен".
Анзари исполнил повеленья,
Навьючил верблюдов без промедленья, -
Была несметных подарков цена
Доходу с провинции крупной равна.
И вот Анзари в назначенный срок
Собственноручно поднял флажок
И знойною -степью вглубь Ирана
Двинулся во главе каравана.
Шли восемь дней и с девятой зарей
Туе увидали вдали под горой.
Шумно и весело, под барабан,
С запада в город вошел караван.
Грянули враз: "Ля-иль-ля иль алла!"
Это ль не песня триумфа была!
Трубы ревели, рога завывали,
Верблюды, погонщики -- все ликовали.
А в тот же час из восточных ворот
Шел с погребальным плачем народ.
К тихим могилам, белевшим вдали,
Прах Фирдуси по дороге несли.
НОЧНАЯ ПОЕЗДКА
Вздымалась волна. Полумесяц из туч
Мерцал так робко нам.
Когда садились мы в челнок,
Нас трое было там.
Докучливо весла плескались в воде,
Скрипели по бортам,
И с шумом волна белопенная нас
Троих заливала там.
Она, бледна, стройна, в челне
Стояла, предавшись мечтам.
Дианою мраморною тогда
Она казалась нам.
А месяц и вовсе исчез. Свистел
Ветер, хлеща по глазам.
Над нами раздался пронзительный крик
И взмыл высока к небесам.
То призрачно-белая чайка была;
Тот вопль ужасный нам
Сулил беду. И всем троим
Так жутко стало там.
Быть может, я болен и это - бред?
Понять не могу я сам.
Быть может, я сплю? Но где же конец
Чудовищным этим снам?
Чудовищный бред! Пригрезилось мне,
Что я -- Спаситель сам,
Что я безропотно крест влачу
По каменистым стезям.
Ты, бедная, угнетена, Красота,
Тебе я спасение дам -
От боли, позора, пороков, нужды,
Всесветных зловонных ям.
Ты, бедная Красота, крепись:
Лекарство я горькое дам,
Я сам поднесу тебе смерть, и пусть
Сердце мое -- пополам!
Безумный бред! Кошмарный сон!
Проклятье этим мечтам!
Зияет ночь, ревет волна...
Укрепи, дай твердость рукам,
Укрепи меня, боже милосердный мой!
