Генрих Гейне - Романсеро

Обрели и кров и снедь;

Столь же сладко для отчизны

Уцелеть, как умереть.

Как Патрокл с своим Ахиллом,

Как с Давидом Ионафан,

Оба вечно целовались,

Бормоча "кохаи, кохан".

Жили в дружбе; не желали

Никогда друг другу зла,

Хоть у них обоих в жилах

Кровь шляхетская текла.

Слившись душами всецело,

Спали на одной постели;

Часто взапуски чесались-:

Те же вши обоих ели.

В том же кабаке питались,

Но боялся каждый, чтобы

Счет другим оплачен не был,-

Так. и не платили оба.

И белье одна и та же

Генриетта им стирает;

В месяц раз придет с улыбкой

И белье их забирает.

Да, у каждого сорочек

Пара целая была,

Хоть у них обоих в жилах

Кровь шляхетская текла.

Вот сидят они сегодня

И глядят в камин горящий;

За окном -- потемки, вьюга,

Стук пролеток дребезжащий.

Кубком пунша пребольшим

(Не разбавленным водицей,

Не подслащенным) они

Уж успели подкрепиться.

И взгрустнулось им обоим,

Потускнел их бравый вид.

И растроганно сквозь слезы

Сволочинский говорит:

"Ничего бы здесь, в Париже,

Но тоскую я все больше

По шлафроку и по шубе,

Что, увы, остались в Польше".

И в ответ ему Помойский:

"Друг мой, шляхтич ты примерный;

К милой родине и к шубе

Ты горишь любовью верной.

Еще Польска не згинела;

Все рожают жены наши,

Тем же заняты и девы:

Можем ждать героев краше,

Чем великий Ян Собеский,

Чем Шельмовский и Уминский,

Шантажевич, Попрошайский

И преславный пан Ослинский".

ЗОЛОТОЙ ТЕЛЕЦ

Скрипки, цитры, бубнов лязги!

Дщери Иаковлевы в пляске

Вкруг златого истукана,

Вкруг тельца ликуют. Срам!

Трам-трам-трам!..

Клики, хохот, звон тимпана.

И хитоны как блудницы,

Подоткнув до поясницы,

С быстротою урагана

Пляшут девы - нет конца -

Вкруг тельца."...

Клики, хохот, звон тимпана.

Аарон, сам жрец, верховный,

Пляской увлечен греховной:

Несмотря на важность сана,

В ризах даже,-- в пляс пошел,

Как козел...

Клики, хохот,' звон тимпана.

ЦАРЬ ДАВИД

Угасает мирно царь,

Ибо знает: впредь, как встарь,

Самовластье на престоле

Будет чернь держать в неволе.

Раб, как лошадь или бык,

К вечной упряжи привык,

И сломает шею мигом

Не смирившийся под игом.

Соломону царь Давид,

Умирая, говорит:

"Кстати, вспомни, для начала,

Иоава, генерала.,

Этот храбрый генерал

Много лет мне докучал,

Но, ни разу злого гада

Не пощупал я, как надо.

Ты, мой милый сын, умен,

Веришь в бога и силен,

И свое святое право

Уничтожить Иоава".

КОРОЛЬ РИЧАРД

Сквозь чащу леса вперед и вперед

Спешит одинокий рыцарь.

Он в рог трубит, он песни поет,

Душа его веселится.

О твердый панцирь его не раз

Ломалось копье иноверца.

Но панциря тверже душа, как алмаз,

У Ричарда Львиное Сердце.

"Добро пожаловать! -- шепчут листы

Своим языком зеленым.-

Мы рады, король, что в Англии ты,

Что вырвался ты из полона".

Король вспоминает свою тюрьму

И шпорит коня вороного.

На вольном воздухе славно ему,

Он будто родился слова.

АЗР

Каждый день, зари прекрасней,

Дочь султана проходила

В час вечерний у фонтана,

Где, белея, струи плещут.

Каждый день стоял невольник

В час вечерний у фонтана,

Где, белея, струи плещут.

Был он с каждым днем бледнее.

И однажды дочь султана

На непольника взглянула:

"Назови свое мне имя,

И откуда будешь родом?"

И ответшг он: "Зовусь я

Магометом. Йемен край мой.

Я свой род веду от азров,

Полюбив, мы умираем".

ХРИСТОВЫ НЕВЕСТЫ

Из окон монастыря

В темноту ночей безлунных

Льется свет. Обитель полнят

Призраки монахинь юных.

Неприветливо-мрачна

Урсулинок вереница;

Из-под черных капюшонов

Молодые смотрят лица.

Пламя зыбкое свечей

Растеклось краснее крови;

Гулкий камень обрывает

Шепот их на полуслове.

Вот и храм. На самый верх

По крутым взойдя ступеням,

С хоров тесных имя божье

Призывают песнопеньем.

Но в словах молитвы той

Исступленный голос блуда:

В рай стучатся души грешниц,

Уповая лишь на чудо.

"Нареченные Христа,

Из тщеславия пустого

Кесарю мы отдавали

Достояние Христово.

Пусть иных влечет мундир

И гусар усы густые,

Нас пленили государя

Эполеты золотые.

И чело, что в оны дни

Знало лишь венок из терний,

Мы украсили рогами

Без стыда норой вечерней.

И оплакал Иисус

Нас и наши прегрешенья,

Молвив благостно и кротко:

"Ввек не знать вам утешенья!"

Ночью, выйдя из могил,

Мы стучим в господни двери,

К милосердию взывая,-

Miserere! Miserere!

Хорошо лежать в земле,

Но в святой Христовой вере

Отогреть смогли б мы душу, -

Miserere! Miserere!

Чашу горькую свою

Мы испили в полной мере,

В теплый рай впусти нас грешных,

Miserere! Miserere!

Гулко вторит им орган,

То медлительно, то быстро.

Служки призрачного руки

Шарят в поисках регистра.

ПФАЛЬЦГРАФИНЯ ЮТТА

Пфальцграфиня Ютта на легком челне

Ночью по Рейну плывет при луне.

Служанка гребет, госпожа говорит:

"Ты видишь семь трупов? Страшен их вид!

Семь трупов за нами

Плывут над волнами...

Плывут мертвецы так печально!

То рыцари были в расцвете лет.

Каждый принес мне любовный обет,

Нежно покоясь в объятьях моих.

Чтоб клятв не нарушили, всех семерых

Швырнула в волну я,

В пучину речную...

Плывут мертвецы так печально!"

Графиня смеется, служанка гребет.

Злой хохот несется над лоном вод.

А трупы, всплывая, по пояс видны,

Простерли к ней руки и клятвам верны,

Все смотрят с укором

Стеклянным взором...

Плывут мертвецы так печально!..

МАВРИТАНСКИЙ ЦАРЬ

От испанцев в Альпухару

Мавританский царь уходит.

Юный вождь, он, грустный, бледный,

Возглавляет отступленье.

С ним -- на рослых иноходцах,

На носилках золоченых

Весь гарем его. На мулах -

Чернокожие рабыни;

В свите -- сотня слуг надежных

На конях арабской крови.

Статны кони, но от горя

Хмуро всадники поникли.

Ни цимбал, ни барабанов,

Ни хвалебных песнопений,

Лишь бубенчики на мулах

В тишине надрывно плачут.

С вышины, откуда видно

Всю равнину вкруг.Дуэро,

Где в последний раз мелькают

За горой зубцы Гранады,

Там, о коня на землю спрыгнув,

Царь глядит на дальний город,

Что в лучах зари вечерней

Блещет, золотом, багряным.

Но, Аллах, - о стыд великий!

Где священный полумесяц?

Над Альгамброй оскверненной

Реют крест и флаг испанский.

Видит царь позор ислама

И вздыхает сокрушенно

И потоком бурным слезы

По его щекам струятся.

Но царица-мать на сына

Мрачно смотрит с иноходца,

И бранит его, и в сердце

Больно жалит горьким словом.

"Полно, Боабдид эль-Чико,

Словно женщина ты плачешь

Оттого, что в бранном деле

Вел себя не как мужчина".

Был тот злой укор услышан

Первой из наложниц царских,

И она, с носилок спрыгнув,

Кинулась ему на шею.

"Полно, Боабдил эль-Чико,

Мой любимый повелитель!

Верь, юдоль твоих страданий

Расцветет зеленым лавром.

О, не только триумфатор,

Вождь, увенчанный победой,

Баловень слепой богини,

Но и кровный сын злосчастья,

Смелый воин, побежденный

Лишь судьбой несправедливой,

Будет в памяти потомков

Как герой вовеки славен".

И "Последним вздохом мавра"

Называется доныне

Та гора, с которой видел

Он в последний раз Гранаду.

А слова его подруги

Время вскоре подтвердило:

Юный царь прославлен в песне,

И не смолкнет песня славы

До тех пор, покуда струны

Не порвутся до последней

На последней из гитар,

Что звенят в Андалусии.

ЖОФФРУА РЮДЕЛЬ

И МЕЛИСАНДА ТРИПОЛИ

В замке Блэ ковер настенный

Вышит пестрыми шелками.

Так графиня Триполи

Шила умными руками.

Ив шитье вложила душу,

И слезой любви и горя

Орошала ту картину,

Где представлено и море,

И корабль, и как Рюделя

Мелисанда увидала,

Как любви своей прообраз

В,умиравшем угадала.

Ах, Рюдель и сам впервые

В те последние мгновенья

Увидал ее, чью прелесть

Пел, исполнен вдохновенья.

Наклонясь к нему, графиня

И зовет, и ждет ответа,

Обняла его, целует

Губы бледные поэта.

Тщетно! Поцелуй свиданья

Поцелуем был разлуки.

Чаша радости великой

Стала чашей смертной муки.

В замке Блэ ночами слышен

Шорох, шелест, шепот странный.

Оживают две фигуры