Бенедикт Лившиц - Полутораглазый стрелец
Из грузинской поэзии
НИКОЛОЗ БАРАТАШВИЛИ
281. РАЗДУМЬЕ НА БЕРЕГУ КУРЫ
Уныло к берегу иду — развеять грусть:Здесь каждый уголок я знаю наизусть,Здесь слезы скорбь мою порою облегчали,Меж тем как было все кругом полно печали…Прозрачная Кура медлительно течет,В ней блещет, отражен, лазурный небосвод.
Облокотясь, реки я внемлю лепет сонный,И взор стремится вдаль за овидь небосклона.Свидетель наш немой в теченье стольких лет,О чем ты нам журчишь, Кура? Кто даст ответ?Не знаю почему, в тот миг передо мноюВся жизнь означилась пустою суетою.Что наше бытие и что наш мир земной?Сосуд, который нам наполнить не дано.И где тот человек, который бы пределаСвоей мечты достиг и счастлив был всецело?
Непобедимые, славнейшие цариИ те ведь говорят в тревоге и волненьи:«Когда ж мы покорим соседние владенья?»И жаждут поскорей своей пятой попратьТот прах, которым им придется завтра стать.
Хороший царь и дня не проживет спокойно:Он должен суд творить, вести с врагами войны,Страной обязан он разумно управлять,Чтоб не могли его проклятию предатьИдущие ему на смену поколенья.Однако если весь наш мир — лишь тлен и прах,Кто ж повесть в будущем создаст об их делах?
Но если мы — сыны земли и вправду люди,Мы матери родной во всем послушны будем,И тот не человек, и сердце в том мертво,Кто жил и для людей не сделал ничего.
ВАЖА ПШАВЕЛА
282. ЖАЛОБА ВОЛЫНЩИКА
Раненный ранами родины,Взял я волынку, стеня.Горе! Украли негодныеВоры ее у меня.
Что вам она, непродажная,Без серебра, без затей,Только слезами украшена?Что вам, проклятые, в ней?
Сам обточил ее грубо я,Высмотрев ствол бузины,В трубку вложил ей сугубыеРаны и горечь страны…
Плачу о милой немало я,Горя ни с кем не деля…Пусть же того, кто украл ее,Скоро изгложет земля!
Помню я трели красивые,Дикие… Волей пьяна,Не ради ваших двугривенных —Даром играла она.
Видно, придется в разлуке нам,Мой побратим, вековать!Не попадешься ты в руки мне,Не понесем мы опять
В долы, обросшие селами,Желчь накипевших обид,Чтобы, недавно веселые,Плакали люди навзрыд.
283. СЛОВО СИРОЕ
Бросил я в гущу народнуюСлово. Какое? Бездомное,С сердцем пронзенным, взращенноеВ муках, с борьбою огромною,Слово, с чела у которогоСорван убогий убор его!Сирое — где это видано? —Вдруг расцвело неожиданно.Лоб свой украсило жемчугом,Тело одело смарагдамиИ словно небо прояснилось,Светит высокою правдою.Славу его созерцаю я,Доброжелатель, с любовноюТихой усмешкой… Какое жеДело толпе до виновника?Радуюсь я, что в огромноеСердце народа вошло оно,Жалкое слово, бездомное,Злыми жестоко гонимое,Слово, с чела у которогоСорван убогий убор его.
ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ
284. МЭРИ
Дрожь твоих ресниц я видел, Мэри.Ты в ту ночь стояла под венцомИ, как осень за порогом двери,Никла опечаленным лицом.
Вздрагивая, трепеща, мигая,Вкруг горело множество огней,Но чело твое, о дорогая,Было свеч таинственных бледней.
Купол, стены облеклись в сверканья,Роз струился легкий аромат,Но, уже устав от ожиданья,Женщины молились невпопад.
Ты клялась, не сознавая, Мэри,Скорбь свою не в силах превозмочь,И сегодня я уже не верю,Вправду ль ты венчалась в эту ночь.
Кто-то, перстня растеряв каменья,Горестно оплакивал его.Сирый и достойный сожаленья,День был не похож на торжество.
Торопливо вышел я из храма,Но куда? Отяжелел мой взор.Ветер выл на улице упрямо,Злобный дождь хлестал меня в упор.
В бурку я закутался плотнее,Мысль одна терзала сердце мне…Вдруг — твой дом. Бессильно цепенея,Тут же прислонился я к стене.
Так стоял я долго. Надо мноюЧерных тополей шуршала мгла,Шелестела сумрачной листвою,Крыльями взлетевшего орла.
Но о чем шептались ветви в небе,Нам обоим, Мэри, невдомек;Знаю лишь: не мне сужденный жребийУносился с ветром, как поток.
О, скажи: навеки неужелиРадость озаренья отошла?Все ль мои мечты отшелестелиКрыльями взлетевшего орла?
Почему на небо так глядел я,Словно свет зари мне мог помочь?Почему «Могильщика» запел я?Кто мою услышал «Я и ночь»?
В сердце, чуждом людям, чуждом миру,Частый дождь усиливал тоску,И заплакал я, подобно Лиру,Брошенному всеми старику.
285. «БЕЛЫЙ ПЕЛИКАН»
На Мадатов остров странныйВорон, видно, полетит.Ночь огнями ресторанаПлот и берег осветит.
Так и вся зима проходит,Как виденье, как кошмар;Так, чтоб нас развлечь, заводитПесню пьяный сазандар.
Чтобы слышал я, как прадед,Ржавый звук Саят-Новы,Пусть павлинами осядетСнег на стены и на рвы,
Колыбельной сердца рануИсцелит Саак хромой:Предоставь же ПиросмануСокрушаться день-деньской.
Чтоб зима прошла скорее,Как виденье, как кошмар,Чтобы, душу песней грея,Развлекал нас сазандар.
Сколько мы ночей бессонныхПровели, мечта моя!Сколько непроизнесенныхТостов предвкушаю я!
286. РУССКОМУ ПОЭТУ
Сорвалась легенда потоком, лавинойО женщине дальней, умершей, как лебедь,И мы, паладины надежды единой,Познали с тобой одинаковый трепет.
Как будто в мороз, сквозь завесу туманаМы оба явленье одно увидали,И вот опьянели мы, брат мой названый,Ты — снегом своим, я — струей Цинандали.
Да слышит Бальмонт! В зачарованном кругеС тобой мы сошлись, не смущенные далью.И встретились степи немые КалугиС исконною нашей грузинской печалью.
287. СНЕГ
Безумная душа, в тебе лишь иней,А дни бегут, я с каждым днем стареюИ в бархат окунувшуюся синийПустыню родиной зову своею.
О, такова вся жизнь моя! СобратаМне в январе узнать совсем не диво,И руки белые, как снег крылатый,Я в памяти еще храню ревниво.
О, милая! Я вижу, как мелькаютОни везде, где вьюга бушевала.Сверкает, исчезает, вновь сверкаетТвое в пустыне снежной покрывало.
Не потому ль, как девственниц паденьем,Фиалковым я полон снегопадом,Печальным чувством веянья, скольженьемТех лилий, что внизу ложатся рядом?
Есть путь, есть тихая игра. ПросторамНавстречу ты идешь по захолустью.Я снег люблю, как голос твой, в которомЯ тайной некогда пленился грустью.
В ту пору я любил, любил впервыеТишайших дней пресветлое сиянье,В развитых косах листья полевыеИ ветра в волосах твоих дыханье.
Тебя я жажду нынче, как едва лиБродяга бесприютный жаждет крова…Леса моею белой свитой стали,И я один с самим собою снова!
А снег идет, и радость дня покрылаМеня порошей синей и усталой…О, как спастись мне от зимы постылой?О, как унять мне ветер одичалый?
288. В ГОРОДЕ И ДЕРЕВНЕ
