Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 3. Песни. Поэмы. Над рекой Истермой (Записки поэта).

— Прошу.

— Не могу: рыба кланяется с реки.

В руках у меня две верши, спешу поставить их, пока не стемнело совсем. За мной идут девочки — Нинка Горохова, Надя Тимохина, Зинка Белова, Таня Сорокина. Им по пять, по шесть лет. С ними Рая Плюхина, ученица.

— Тише! Рыбу распугаете! — предупреждаю я их около реки.

Девочки замерли. Плеснулась рыба, плотва начинает нерест, лист березовый развертывается, ей в самый раз. Поставил одну вершу горлом на скат, другую на подъем воды. Иду обратно. Девочки гуртиком сзади меня.

— Дядя Вить! Сочини чего-нибудь про нас!

Я начинаю под рифму:

— Нинка — резинка. Райка — балалайка!

Хор:

— Райка — балалайка!

Я:

— Танька — встанька! Надина — рябина.

Девочки:

— А про Омельчука?

— Толик — соколик.

Девочки:

— А про Маньку Кирикову?

На имени больше играть нельзя, и я обыгрываю фамилию:

— Кирик — чирик!

Новый взрыв восторга..

Девочки:

— А про Васю Евраскина?

— Вася — растеряша!

И вот девочки идут за мной и хором повторяют:

— Нинка — резинка.

— Райка — балалайка..

— Танька — встанька.

— Надина — рябина.

— Толик — соколик.

— Кирик — чирик.

— Вася — растеряша.

Райка Плюхина:

— Девочки! Я пойду это в тетрадь запишу!

Девочки остаются в проулке дома. По деревне идет Иван Архипыч Омельчук. Издалека кричит:

— Федорыч! Привет.

Он заведует избой-читальней. Спрашиваю:

— Когда кино?

— Послезавтра.

— Стенгазету сделаем?

— Нет.

— Почему?

— Установка райкома: в праздничные дни показывать одни достижения!

Захожу в ларек сельпо. За прилавком продавец Люба, молодая, энергичная женщина. Муж уж год как в армии. Люба кормит девочку, Нинку. Сила и здоровье матери сказываются и на ребенке. Любкина Нинка как на дрожжах растет. Люба встречает меня с искренней улыбкой, с радостью:

— С приездом!

— Люб, дай четвертинку.

— Кого пропивать?

— Совесть.

— Нечиста?

— Есть небольшое запятнение.

Лукавство, огонек, задор в глазах Любы. Мы одни. На полках пряники, орехи, конфеты, ситец, сатин, а в глазах у продавца чистый, святой, торжествующий грех.

Иду дальше. В репродукторе голос артиста, читающего Некрасова: «Идет-гудет Зеленый Шум…»

Думаю: «Свойство русского поэтического стиля роднить слова, ставить их в кровном родстве: идет — гудет. Или: садись рядком, поговорим ладком».

Тепло. Чуть ветерит. Тын на фоне неба черный, железный, и над ним высокая жердь со скворечником. Жердь качается, и хозяин скворечника, Гриша Бодяк, говорит мне:

— Я это занарок сделал, скворцы качаться любят!

Девять вечера, лают собаки, поют петухи.

На повестке вечера — гармонь. Молодежь на кругу. Звенят голоса, то и дело загораются карманные фонарики, направленные парнями на «объекты». Девушки слепнут в лучах. Танцуют «Семеновну». Далеко за лесом и за полем — зарево. Все ярче и ярче. Из круга вопрос:

— Где горит?

Все начинают отгадывать, бросив танцы.

— В Иванкине?

— Нет, в Козельске.

Спор. Показалось огненное коромысло, а потом и красный столб, и все поняли, что это луна. Опять танцы в кругу. Маша Данилова и Оля Миронова спели:

Ой, подруга дорогая,Мы с тобою тезки.Давай вместе замуж выйдем,Вместе купим соски.

Ой, подруга дорогая,Не тревожь больной вопрос,Не могу я замуж выйти,Мой залеточка — матрос.

Ай, подруга дорогая,Незачем печалиться,Скоро он отслужит службуИ к тебе причалится.

Какая встреча! В сорок девятом году я ехал на лошади в темную осеннюю ночь и пел экспромтом частушки, одну за другой. Потом я их записал и отдал знакомой девушке. И вот через четыре года эти слова пелись на улице!

Между прочим, услышал я и новое, чего не знал:

Мне мой милый изменил,Стал еще гордиться,А мне его позабыть —Что воды напиться!

Залеточку дорогогоВзяли в армию, во флот.На такого ротозеяДоверили пароход!

Запомнилась рифма из припевки: милая — фамилия.

Нагулялся, иду спать. Моя соседка Наташа, молодая женщина, все выходит на крыльцо и сверлит глазами темноту ночи. Где муж, отец троих детей? Не играет ли на гармони? Наташа идет на круг для контроля. А ее Иван подъезжает к крыльцу на тракторе прямо с поля.

Когда успела Наташа прилететь сюда?

— Вань, ты?

— А то!

— Что так долго?

— Ужинать грей!

Иван ужинает. Трактор стоит около дома. Наташа уговаривает Ивана, чтобы он не ходил на улицу с гармонью. Куда там! Разве это первый раз? Шапку в охапку, гармонь в боевую готовность — и прямо с крыльца на полную звучность, залихватски заговорил всеми пищиками.

Как по цепи, по деревне понеслось:

— Иван играет!

А с крыльца вдогонку голос Наташи:

— Вернись, я тебе говорю!

Иван около трактора подглушил себе на уши, но в такую минуту и хороший слух не услышит. Сердце рвется вперед, на улицу и не хочет расставаться с молодостью!

Первое, что я увидел в городе Волжском, были голуби. Они расхаживали над фронтоном Дворца культуры.

— Откуда столько голубей? — удивился я.

— А откуда столько людей? — в свою очередь, спросила меня пожилая женщина.

— Люди приезжают! — ответил я ей.

— А голуби прилетают!

Так возникают новые города: приезжают люди, прилетают голуби, высаживаются целые аллеи деревьев в бывшей степи.

В магазине мебели оживленно. Вошел молодой строитель в ватнике и в черной шапке-ушанке.

— Что вам?

— Мне диван.

Все, что показывали, не очень устраивало рабочего. Продавец пытался понять, чего он хочет.

— Возьмите вот это, — предлагал он.

— Мне бы повеселее что-нибудь.

Опытный продавец понял. Он разорил целую поленницу диванов и извлек из-под них обитый материей с крупными красными цветами.

Рабочий обрадовался:

— Это по мне!

На диване сейчас же появился листок с надписью: «Продано».

Около него стояли покупатели и одобряли покупку:

— Веселый диван!

Был вечер танцев во Дворце культуры. Играл джаз.

Тесно было в двух залах от танцующей молодежи. У колонны стояла высокая светловолосая девушка. Она отказывала в танце — одному, второму, третьему…

После некоторых колебаний к ней направился высокий, красивый брюнет.

— Послушайте, девушка, — начал он, — вы уже троим отказали в танце!

— А вам нет! — сияя прервала его блондинка и легко пошла по кругу.

— Как вас зовут?

— Рита.

— Я вас буду звать разборчивая Рита!

— А вас как звать?

— Юра.

— А я вас буду звать настойчивый Юра! Что это за молодой человек, если вареным голосом мямлит: «Можно с вами потанцевать?» — Своей милой девичьей мимикой она изобразила одного из тех, с кем не пошла танцевать.

Сталинградские поэты Юрий Окунев и Людмила Щипахина проводили в Волжском семинар начинающих поэтов и писателей. Слово для выступления с чтением своих произведений получила девушка.

— Кто вы? — спросил ее Окунев.

— Я Фелицата! — ответила она.

— А что вы пишете? — спросила Щипахина.

— Пишу стихами и прозой.

— А кто вы? — еще раз спросил Юрий Окунев.

— Я Фелицата!

По заду прокатился добрый, товарищеский смешок.

Наконец юная поэтесса поняла, чего от нее хотят:

— Вы спрашиваете, кто я по профессии? Бетонщица.

В Волжском повторяют фразу: «Я Фелицата!»

Ее расшифровывают примерно так: кладу бетон и пишу стихи.

Под самой сталинградской плотиной на деревянном щите сохранилась надпись «ТОК В БОК». Еще не совсем выгорел крокодил с вилами. На щит вешали стенгазету, гидростроевские сатирики не щадили ни рвачей, ни лодырей.

Я стою и думаю о том, что стенгазетная площадка была когда-то полем сражения за стройку ГЭС, и воином в этом сражении было острое, меткое слово.

Как бы поняв мои мысли, один из рабочих гидростроя не без гордости говорит:

— Поработала стенгазетка! Я и то три раза попадал!

Он простил обиды, нанесенные ему печатью, потому что дело сделано, стройка закончена, Сталинградская ГЭС работает на полную мощность.

Над проводами, над мачтами, над всей сложностью энергетики Сталинградской ГЭС летят лебеди. Туман чуть скрадывает их контуры, но можно сосчитать — их восемь.

— Гуси, — кричат рыбаки, промышляющие щук на блесну.

— Какие гуси! — хмурится усатый щукарь. — Лебеди!